Официально никто никаких претензий к Иванову не предъявил, но, думается, сам Иванов в данной ситуации чувствовал себя не слишком уютно. По всей видимости, история с самоубийством мичмана Блока была в измененном виде использована Валентином Пикулем в его романе "Крейсера", так же посвященном Владивостокскому отряду крейсеров. В1904 году Иванов 6-й исполнял обязанности флагманского штурмана штаба командующего эскадры Тихоокеанского флота, а с началом Русско-японской войны был назначен флагманским штурманом штаба командующего Владивостокским отрядом крейсеров. В конце 1904 года за храбрость и распорядительность в боях с японцами Иванов был награжден Георгием 4-й степени. После окончания войны его служба продолжилась на Сибирской флотилии и была вполне успешной. Вначале С.А. Иванов командует транспортом "Колыма", потом транспортом "Шилка", дивизионом миноносцев и, наконец, крейсером 2-го ранга "Жемчуг". Служил он, по всей видимости, неплохо, так как в 1911 году его досрочно производят в капитаны 1-го ранга "за отличие". Затем Иванов 6-й снова некоторое время командует дивизионом миноносцев, а в 1914 году получает под свое начало флагман Сибирской флотилии крейсер "Аскольд". Обладая большим опытом, С.А. Иванов хорошо зарекомендовал себя во время труднейшего межфлотского перехода с Дальнего Востока в Средиземное море. Уверенно и четко командовал он "Аскольдом" во время Дарданелльской десантной операции, за что был награжден золотым георгиевским оружием с надписью "за храбрость".
Историк Военно-морского флота генерал-майор О.Ф. Найда в своем исследовательском труде "Революционное движение в царском флоте" (1948 г.) писал: "В момент объявления войны крейсер находился во Владивостоке. По договоренности русского правительства с союзниками крейсер нес боевую службу в Индийском океане, конвоируя английские и русские транспорты из портов Англии в Китай и из Китая в Англию, Японию и США.
* * *
В 1914-1915 годах на крейсере не было особых происшествий. Жизнь команды протекала, как обычно в условиях войны на море. Дисциплина внешне казалась образцовой.
Однако между офицерами и командой не было взаимопонимания. Офицеры держали себя отчужденно, и это бросалось в глаза матросам, сопоставлявшим взаимоотношения по службе между офицерами и командой на кораблях английского и французского флотов.
18 месяцев беспрерывного плавания вдали от родных берегов крайне утомили личный состав корабля. Надежд на отпуск не было, хотя многие матросы в связи с войной служили уже восьмой год. Казалось, войне не будет конца. В результате на корабле стали проявляться антивоенные настроения. Отчужденность офицеров и их грубое обращение с матросами и младшим командным составом также способствовали этому".
Начиная с весны 1915 года, начал обсуждаться вопрос о возможной посылке крейсера на усиление наших военно-морских сил на русском Севере. Однако весьма интенсивное использование крейсера в составе союзных сил представлялось русскому командованию не менее важным в свете будущей Босфорской операции Черноморского флота и послевоенной передачи Босфора и Дарданелл под юрисдикцию России. В свете неизбежных будущих политических трений факт участия русского крейсера в десантной операции при Дарданеллах был важен как определенный прецедент.
В.Я. Крестьянинов и С.В. Молодцов в книге "Крейсер "Аскольд" пишут: "К концу 1915 года главные машины крейсера требовали капитального ремонта. Сильно износились и циркуляционные помпы, воздушные насосы, вентиляционные машины. Часто происходили повреждения трубопроводов. Командир "Аскольда" Иванов ходатайствовал о капитальном ремонте корабля и 15 января 1916 года представил обстоятельный рапорт начальнику Морского генерального штаба, где изложил техническое состояние корабля и сделал вывод, что "боевая способность крейсера может быть нарушена в ближайшем будущем". Об этом Иванов также информировал командование союзного флота на Средиземном море. Вице-адмирал де Робек сразу дал согласие на немедленный ремонт "Аскольда". Наиболее удобным местом в Морском министерстве посчитали Тулон, так как там уже были знакомы с механизмами крейсера".
Итак, 9 января 1916 года "Аскольд" получил приказание идти в Тулон для ремонта и отдыха команды. Это известие было встречено с большим восторгом как офицерами, так и матросами. Все ждали вестей с родины и мечтали о заслуженном отдыхе. Первоначально предполагалось, что ремонт крейсера займет несколько месяцев, но на деле он растянулся на целый год. Французы стремились в первую очередь быстрее ввести в строй свои собственные корабли, а союзнический "Аскольд" ремонтировали уже по остаточному принципу.
В конце января 1916 г. крейсер вышел из состава союзной эскадры, оперировавшей в Средиземном море, и пришел из Салоник в Тулон на ремонт. Через месяц он перешел в предместье Ля Сейн к заводу фирмы "Фарж". Ремонт, рассчитанный в начале на четыре месяца, растянулся почти на год, причем на первом же переходе из Тулона в Гибралтар в последних числах декабря выяснилось, что механическая часть нуждается в дополнительном ремонте, который не был учтен во Франции, и на который было затрачено в Англии еще полгода.
С приходом в Тулон жизнь на крейсере сразу изменилась. Команда оказалась вне войны, в условиях тылового города. Начальство с ремонтом не спешило. Служба текла без боевых тревог и напряжения. Офицеры поселились в городе, некоторые даже выписали семьи из России. Матросы получили возможность бывать на берегу и познакомиться с жизнью французского портового города. Начали приходить письма. Присутствие заводских рабочих, захламленность палуб и помещений, послабления в четкости службы во имя непрерывных ремонтных работ - все это никогда не способствовало высокой организации службы на ремонтирующихся кораблях.
Находившиеся более полутора лет в отрыве от Родины и мирной жизни матросы сразу же оказались лакомой добычей для революционеров-эмигрантов всех мастей. Матросы "Аскольда" зачитывались запрещенной литературой, во время увольнений в город тесно общались с политэмигрантами. Как всегда бывает при постановке в ремонт, на "Аскольде" упала дисциплина. В команде сразу же появился интерес к политическим событиям. Теперь вечерами в кубриках матросы уже не травили анекдотов, а вовсю обсуждали вопросы войны и мира, отношение к войне правительств, классов, народов. Не сразу, а постепенно среди команды начали появляться антивоенные настроения. Следующим этапом стало появление небольшой, но достаточно влиятельной военно-революционной организации корабля. В состав ее вошли матросы Дубровин, Яковлев, Тихонов, Самохин, Сидоров и др. Испытав прелести войны, матросы, естественно, недоброжелательно отнеслись к болтовне оборонцев, отсиживавшихся в тылу Франции, и с жадностью прислушивались к тем, кого травили русская и французская пресса, - к анархистам, большевикам и левым эсерам. Те, в свою очередь, заинтересовались связями с матросами.
В.Я. Крестьянинов и С.В. Молодцов в книге "Крейсер "Аскольд" пишут: "Напряжение боевых будней спало. Сразу стала заметнее значительная разница во взаимоотношениях между офицерами и матросами на кораблях русского и союзных флотов. Многие офицеры, сняв в городе квартиры, перебрались жить на берег. Они приходили на крейсер к 8 часам утра и в половине шестого вечера уезжали. Командир уходил иногда значительно раньше. К нему приехала из России дочь. К старшему офицеру Терентьеву и лейтенанту Быстроумову приехали жены, к лейтенанту Корнилову - невеста. Офицеры знакомились с достопримечательностями городов и курортов юга Франции. В церкви города Канн состоялось бракосочетание лейтенанта Корнилова. В Тулоне лейтенант Ландсберг женился на дочери командира.
Условия жизни команды были тяжелее. Продолжительное пребывание вдали от Родины и семьи, до 8 лет, делало людей нервными и обозленными. В отличие от офицеров матросы не говорили по-французски, не могли читать газеты. Почта из России приходила редко, раз в 3-4 месяца, и неаккуратно. Библиотека крейсера состояла из старых, зачитанных книг, на приобретение новых средства не выделялись. В условиях ремонта команда жила практически на разоренном корабле. Вырвавшись на берег, многие "снимали с себя напряжение". По свидетельству судового врача А.Д. Акапова, за время стоянки в Тулоне среди команды крейсера отмечались 122 случая венерических заболеваний, т.е. четверть команды. Для лечения не было нужных лекарств, и люди лечились на берегу за свои деньги. На Пасху несколько человек из команды "Аскольда" ездили в Париж. МГШ выразил неудовольствие поездкой матросов и уведомил командира, что они там общались с революционерами". Но за неизбежным падением дисциплины во время ремонта после долгих и напряженных боевых будней уже проглядывалось нечто иное…
* * *
Тем временем на аскольдовцев в юроде шла настоящая охота. Представители различных партий яростно конкурировали за влияние на матросов крейсера. Разумеется, при таком напоре извне команда корабля начала быстро революционизироваться. Видя происходящее и понимая, к каким плачевным результатом все может привести, командир крейсера капитан 1-го ранга Иванов 6-й искоренял крамолу, как только мог. Был случай, когда команда отказалась есть несвежее мясо и командир вынужден был уступить. Уже в начале августа двадцать восемь самых неблагонадежных матросов были списаны с корабля в штрафные части. Однако общей ситуации на корабле это не изменило".
Разумеется, встречи матросов с политэмигрантами и рост революционных настроений на "Аскольде" были вскоре замечены французской полицией и, находившимися во Франции агентами русской тайной полиции. Французы не имели точных данных о наличии революционной организации на крейсере, но у них имелись сведения о революционных настроениях команды, а потому они не исключали существования подпольной организации.
О.Ф. Найда в своем исследовательском труде "Революционное движение в царском флоте" писал: "Уже в июле 1916 г. из Парижа и Петербурга командование крейсера получило телеграммы с требованием пресечь на крейсере революционную деятельность "пораженцев", изолировать от команды матросов, зараженных революционной пропагандой, и примерно наказать виновных".
Матросы, как видно из документов и воспоминаний участников событий, действительно в массе своей были настроены достаточно революционно. Они читали соответствующую литературу, собирали сходки на берегу, но ни о каком восстании, однако, не помышляли. Впрочем, высказывания о том, что хорошо бы поубивать всех офицеров и взорвать крейсер, все же начали звучать у наиболее радикально настроенных членов команды.
В июле матрос 2-й статьи Рябополов доложил командиру крейсера, что "на крейсере неспокойно, так как некоторые нижние чины кочегарной команды получают и имеют нелегальную литературу. Купили на берегу в Тулоне оружие, которое держат на корабле, устраивают сходки на берегу, готовятся произвести на крейсере возмущение; убить офицеров и по получении сведений из Архангельска приведут свое намерение в исполнение".
Получив такие сведения, командир корабля капитан 1-го ранга Иванов решил произвести обыск. Проведенный обыск ничего существенного не дал, хотя и озлобил команду. Возможно, на этом бы все дело и закончилось, если бы не последующие события.
Первый сигнал опасности прозвучал в июне 1916 года. Тогда кочегар Рябополов донес о якобы начавшейся подготовке заговора на крейсере, имевшего целью уничтожить офицеров при подходе к русским берегам и закупке оружия. Подтверждая слова кочегара, вестовой Лапицкий также донес, что командой закуплено 100 револьверов. При этом Лапицкий признал, что это лишь слухи, которые ходят среди команды, и ничего более конкретного он сказать не может. При этом и Рябополову особого доверия не было, так как он как раз в тот момент отбывал наказание за кражу продуктов из офицерского погреба. Иванов посчитал, что он таким образом хочет выслужиться и заслужить прощение. К тому же и сам штрафной кочегар заявил, что все он рассказывает лишь потому, что его вот наказали за сущую мелочь, а другие совершают куда большие преступления, причем совершенно безнаказанно.
Все же на всякий случай Иванов приказал провести обыск в кочегарках, некоторых помещениях и вещах матросов, названных Ряполовым. При этом были найдены нелегальная литература и две квитанционные книжки, говорящие, что среди команды производится сбор денег на какие-то цели. Оружие найти не удалось. Иванов поручил инженеру-механику Петерсену провести по делу предварительное следствие.
Через два дня после обыска командир "Аскольда" капитан 1-го ранга Иванов получил письмо, содержавшее послание от некоего русского подданного Льва Виндинга-Гарина. В 1916 году Виндинг состоял на французской службе, волонтером-писарем в штабе в Марселе, однако затем ушел со службы и уехал в Лион, откуда поддерживал переписку с аскольдовским унтер-офицером Самохиным. Кроме этого, он поддерживал дружеские отношения с телеграфистами Потемкиным и Цветницким
На встречах с матросами Виндинг выдавал себя за революционера и вызывал на откровенные разговоры. Виндинг-Гарин подтверждал наличие на крейсере революционной организации, никаких конкретных фамилий не называя. Однако давал понять, что при личной встрече мог бы сообщить еще некоторые подробности.
Капитан 1-го ранга Иванов, не желая лично вести беседы с Виндингом-Гариным, поручил встретиться с ним инженер-механику старшему лейтенанту Петерсену. При состоявшейся встрече с Петерсеном Виндинг-Гарин заявил, что он якобы командирован во Францию московским Охранным отделением для слежки за некоторыми русскими эмигрантами. Случайно в ходе бесед с матросами он узнал, что на корабле ведется революционная работа, и в связи с этим по личной инициативе занялся проверкой полученных сведений. Виндинг утверждал, что главными зачинщиками революционной деятельности на корабле являются матросы машинной и кочегарной команд. Кроме этого, он подтвердил слова Рябополова и Лапицкого, что матросы этих команд под видом сбора денег на граммофоны на самом деле купили револьверы для уничтожения офицеров во время намечаемого восстания. По словам Виндинга, матросы покупали и нелегальные печатные издания. В подтверждение своих слов Виндинг-Гарин передал Петерсону в качестве улики револьвер, который ему якобы передали матросы на временное хранение.
Предположив, что на корабле готовится что-то серьезное, командир крейсера сообщил о ситуации в Петроград морскому министру.
Одновременно Иванов 6-й вполне разумно решил проверить личность Виндинга-Гарина. С этой целью он снесся с начальником русской полиции в Париже.
Последний сообщил, что Виндинг в полиции на службе не состоит и никогда не состоял, а является обычным авантюристом, и его показаниям советовал особо не верить. Было установлено, что в свое время Лев Виндинг в России по суду был лишен всех прав и состояния. Во Франции он служил солдатом в 101-й батарее 10-го пехотного артиллерийского полка (так в документе. - В.Ш.), втерся в доверие к команде и вовлекал ее в революционную деятельность с провокационной целью примерно с апреля 1916 года. Вначале Виндинг был принят среди офицеров крейсера, где объявил себя секретным командированным агентом московского Охранного отделения и собирался якобы о готовящемся восстании на "Аскольде" информировать Петербург. Кроме этого, было установлено, что Виндинг на самом деле несколько раз обращался к начальнику русской заграничной полиции с просьбой принять его на службу. Сразу же встает вопрос, кем же на самом деле является Виндинг обычным любителем острых ощущений, агитатором-революционером или германским шпионом-диверсантом? Разумеется, революционное прошлое Виндинга, прямо скажем, настораживает. Впрочем, с началом мировой войны многие бывшие революционеры стали настоящими патриотами своего Отечества и храбро сражались с неприятелем на фронтах.
Несмотря на разоблачение Виндинга, старший лейтенант Петерсен продолжал настойчиво добиваться разрешения произвести повторный обыск у нижних чинов. В конце концов Иванов уступил настояниям Петерсена и разрешил проведение повторного обыска
Результаты этого обыска полностью подтвердили слова Виндинга и оправдали худшие опасения старшего лейтенанта Петерсена. В ходе него было найдено не только несколько нелегальных изданий, но и три револьвера. Один из револьверов был найден в тюках сменного рабочего платья. Хозяев револьверов, понятное дело, установить так и не удалось. Во время обыска никаких волнений, неудовольствий или тревожного настроения в команде не отмечалось. Наоборот, матросы, зная о возбуждении дела, чувствовали себя достаточно подавленно.
Историк В. Тарасов в монографии "Борьба с интервентами на Мурмане" (1948 г.) писал об этом эпизоде следующее: "В середине 1916 года вся команда по приказу капитана 1-го ранга Иванова была подвергнута поголовному обыску. При обыске были найдены несколько револьверов и список членов революционного кружка в составе 65 человек во главе с кочегаром Самохиным. Члены революционной организации были арестованы".
Первоначально следствие вел Петерсен, а затем оно было поручено специально прибывшему из Петербурга в Париж по приказу морского министра военно-морскому следователю, подполковнику военно-морского судебного ведомства Найденову.
Ознакомившись с предварительным следствием и другими материалами, Найденов сделал заключение, что, по его "глубокому убеждению, основанному на данных дела, явного восстания или подготовки к восстанию на корабле не было". Показания Виндинга-Гарина Найденов расценил как провокаторские, а его самого - как авантюриста, который провокацией на крейсере "Аскольд" хотел добиться своего поступления на службу во французскую полицию. Однако в выводах акта дознания подполковник Найденов все же отметил, что "в деле имеются некоторые признаки (?!) подготовления к открытому восстанию на корабле". Характеристика, данная Виндингу Найденовым, весьма любопытна, хотя, возможно, далеко не исчерпывающа.
Что касается Виндинга, то все его поведение, а также настойчивое желание обратить внимание командования корабля на распущенность команды никак не говорят за то, что он являлся германским агентом. Вражеский агент как раз, действовал бы совсем наоборот. Скорее всего, Виндинг все же был сыщиком-любителем, решившим из патриотических чувств, на свой страх и риск помочь командованию крейсера в наведении порядка. За эту версию говорит и то, что советские историки почему-то ненавидели Виндинга какой-то особой, лютой злобой, непременно называя его в своих научных трудах не иначе как "врагом революции" и "провокатором".