– Маразм, – сказала я себе. – Было просто достоинство. Такое правильное важное слово. А теперь "мужское достоинство". Хрень какая.
Итак, собираемся и отчаливаем. Вопрос – куда? Москва отпадает по причине крайней степени неизвестности обстановки. И потом, говорят, там чертовски дорогая жизнь. Мелкие города наверняка похожи. Значит, там будет тоскливо в отношении хлеба насущного. Кроме того, последний инцидент с взрывом газа загодя охладил самые горячие порывы. И вопрос – нужны ли кому-то там мои картины? Ясен перец – на фиг они кому-то сдались. Быть может, в сезон наплыва туристов станут покупать, и то вряд ли.
Получается, надо рвать когти обратно в родной проветриваемый всеми мокрыми циклонами город. Там затеряться – раз плюнуть.
За время моего затмения дали свет и воду. Но мне теперь было начхать на блага цивилизации, кроме унитаза. Который оказался отвратительно ледяным.
Бросив прощальный взгляд на самовар под елкой, я всунула в него сверху поздравительную открытку для Николая. Пускай ему будет стыдно, что он меня бросил на произвол судьбы.
Ничего, я им всем еще покажу.
Некстати припомнился сосед Карабасов, который утверждал примерно то же самое. И до сих пор ничего никому не показал и не доказал.
Вымыла кисточки. Расставила нарисованный "примитивизм". Грустно. После моего ухода картины останутся сиротами. Как медленно думаются мысли. Прихватив самое необходимое, я аккуратно заперла за собой дверь.
– Ты куда собралась? Хворая, что ли? Я все звоню, а ты не отпираешь. – Соседка подозрительно оглядела меня с ног до головы.
– Уезжаю. Прямо сейчас, – выговаривать слова было труднее, чем думать.
Идти труднее, чем выговаривать слова. Даже дышать было проблематично. Мне кажется, я даже не моргала от усталости. Отважно спотыкаясь, я доплелась до автобусного кольца. Редкие прохожие сочувственно таращились на меня, словно на чахлое привидение, которое выписывает кренделя нетвердыми ногами. Ну и что уставились? Человек приболел немного, со всяким бывает.
– Понаехали, нарики, – весело хохотнул местный гопник.
Больше всего мучила невозможность унести в светлое будущее краски и кисти. Как весело было их покупать. Какое счастье открывать тюбики. Какое удовольствие от запаха…
Проверив в сотый раз, на месте ли паспорт и деньги, поискала вход в неприглядное здание кассы. На котором висел обычный амбарный замок. Не предвещающий ничего утешительного.
Нет, все-таки это был поздний вечер. Скорее – уже ночь. Присев на скамейку, я спрятала руки между коленями в надежде их отогреть. Странно, руки мерзнут, а туловищу не холодно.
Мне было до такой степени все равно, что всеравнее некуда. От осознания собственной ровности я счастливо рассмеялась.
Услышав звуки, вылетающие изо рта, срочно захлопнула его. Чего веселюсь, спрашивается? Николай наверняка, того, помер. Конечно, его не кокнули. Такого не убьешь. Скорее всего, автомобильная авария приключилась. Хороший был мужик, скорбно постановила я. Правильный такой, настоящий. И любовник хоть куда. Последняя эпитафия показалась мне на редкость неоднозначной. Тогда я покопалась в воспоминаниях и прибавила к вышеперечисленному целеустремленность и умение зарабатывать деньги. Теперь получалось, что Николай – обыкновенный деляга. Деляга, любовник, хороший мужик. Какого лешего я к нему так привязалась? Кроме того, достала меня эта его несносная привычка бросать одежду на стулья. Вот ведь зараза какая, нагородит горы из шмоток, будто шкафа нет. Теперь нечего беспокоиться о его привычках, помер ведь.
Скорбь требовала хоть какой-то реакции. Поплакать, что ли?
Поплакать не получалось. Приблудившийся кудлатый песик смачно описал ножку скамейки.
– На затертый туалетный ершик похож, – решила я, провожая взглядом деловитое существо.
Фонарный желтый свет навязчиво резал глаза. До боли. Отчего они постоянно были мокрыми. Я уставилась в припорошенную свежим снегом твердую землю. И вяло прикинула, что неплохо бы добраться до покинутой квартиры. Хотя какая разница, температура там не больше, чем на улице.
Раз мои возможности ограничены непреодолимой силой зимы и халатности Газпрома, оставалось только плюнуть на все, полагаясь на судьбу. Раньше фаталистически настроенные люди играли в русскую рулетку. И самоубийством эта шалость не считалось. Пускай будет как будет.
Привалившись к сумке с вещами, я настроилась на здоровый и крепкий сон. Тем более что он мне уже виделся.
Глава 55
По легкому движению скамейки я догадалась, что еду либо я, либо мой рассудок. Ногам было тепло, руки чувствовали себя дееспособными. Сногсшибательные красочные видения несколько подгрызали уверенность в полном здравии организма.
– "Зенит" – чемпион. – Блин, какую чушь я несу?
Наверно, это из-за температуры.
Пришлось собраться с силами и приоткрыть левый глаз.
На переднем сиденье машины сидел живехонький Коловорот. Он поминутно оглядывался на меня, рискуя врезаться в столб.
– Николай, ты приехал, – с улыбкой счастливого идиота просипела я и снова оказалась на промерзшей скамейке.
Бредовое состояние продолжалась.
Некоторый отрезок времени с пеной у рта доказывала маме, что я не просто так, а о-го-го! И вот удивительно, она полностью со мной соглашалась, признавая меня как личность, достойную всяческого уважения. Начались звуковые галлюцинации.
– Ты, доченька, не волнуйся. Как только поправишься, я сделаю для тебя все. Теперь у тебя все будет. И дом на Канарах, и квартира в Париже. Все, что захочешь. Счастливая безбедная жизнь. Ты ее заслужила. Будешь рисовать там свои превосходные картины. Прославишься. И я буду тобой гордиться.
Бред звучал и выглядел убедительно. Но щедрые обещания почему-то не вызывали восторга. Всю жизнь промечтав о куче денег, я вдруг подумала, что мне от мамы достаточно немного любви и понимания. Хотя обещанные дары лишними не будут.
Подсознание, оторопевшее от маминых хвалебных речей, иногда корректировало ее монолог. Получалось не так патетически, зато более правдиво. Даже в полном бреду мозг отказывал мне в уважении. Ему никак не удавалось поверить в то, что я хорошая хозяйка, прекрасный художник или что я готовлю съедобную пищу.
С раздражением я сообразила, что приятное покачивание сменилось неподвижностью.
– Пей, черепашоночек, – приговаривал Коловорот, заставляя меня отпить горячего молока.
На поверхности жирела толстая пенка, вызывая дикий приступ тошноты.
– Пей сейчас же, а то на голову вылью.
Пенка скользнула в моем направлении, переливаясь от самодовольства.
– Вот ведь незадача, – сокрушался Коловорот. – Может, из ложечки напоить?
Подцепив ложкой ненавистную гадость, я аккуратно выложила ее прямо в ладонь удивленному Коловороту. И даже вытерпела несколько глотков.
– Жить будет, – пробасил чей-то голос.
– А теперь скушай лекарство. Черт. Черт. Черт. Волка проще вылечить.
С таблеткой во рту я прикидывала, как поступить дальше. Проглотить не получалось, а выплевывать неприлично. Бессилие вызвало приступ злости, которая, как всегда, помогла справиться с задачей. Коловорот участливо наблюдал за моими мучениями.
Он похож на добрую собаку. Я радостно рассмеялась.
И снова оказалась на скамейке, будь она проклята.
– Паспорт где?
Не понимаю, зачем меня так безжалостно тормошить. И какого лешего ему понадобился мой паспорт?
– Вчера ей было хуже, но кризис уже миновал. Скоро пойдет на поправку.
У самого лица довольная морда Карлоса. Который без всяких церемоний пытается вылизать мое лицо. Его отгоняют. После чего я засыпаю. Просто сплю. Безо всякого бреда.
– Хватит валяться. Врач сказал, что тебе лучше. Посмотри, кто к нам пришел. – Коловорот сияет, загораживая посетителя.
Хорош гусь. Я телепат, что ли? Как я могу угадать, кто пришел, если он прячется?
– Вот фрукты всякие. Тут пирожные. И соки.
– У нее все есть.
Чего они ссорятся? Я все равно есть не хочу. Или хочу? Что там за пирожные?
– Ты на меня уже не сердишься?
– Сердится. Она про тебя в бреду такого наговорила. Хочешь, повторю?
Мама помогает мне сесть, облокотив мое слабое тело на подушки.
И тут я смертельно пугаюсь, что это снова все понарошку. Сейчас как очнусь на ледяной скамейке. Одна. Никому не нужная.
– Надо же, какие милые картинки, – замечает мама.
Она примерно так же хвалила меня за слепленный в песочнице куличик.
– И покупают, прикинь? Кстати, пока ты помирала, по твоей мобиле звонила какая-то тетка из Москвы. Спрашивала, нет ли еще чего на продажу. Я ей ответил, что ты при смерти. Знаешь, что она мне ответила? Ни за что не угадаешь. Что цену надо поднимать. А раз ты поправилась, значит, снова будешь работать за гроши. Покойники нынче в цене.
– А я и есть покойник.
Карлос прорвался и сцапал половину фруктового пирожного, а потом с отвращением выплюнул его прямо мне на простынь. Его снова выгнали.
– А почему ты вовремя не приехал? И вообще – куда ты тогда запропастился?
Мама вежливо отошла в сторону и расположилась на кресле.
– Тема такая. Понимаешь, я честно ехал к тебе. Остановился на заправке, – голосом былинного сказителя начал Коловорот. – А машина возьми да пойди в отказку. Не заводится, железяка гребаная. Все какой-то код требует.
– Ты на своей бомбе икс пятой был? – подала голос мама.
– На ней, чтоб ей пусто было. Так вот. Код требует – и ни с места. Я, значит, на станцию звоню. Они посоветовали снять аккумулятор. Чтоб компьютер полностью разгрузился. А потом надо его снова поставить и попробовать завести.
– И что? – с нескрываемым сарказмом веселилась мама.
– Того. Эвакуатор вызвал и на станцию отправил колымагу эту упертую. Теперь она там живет собственной жизнью. То фарами мигает, то окна откроет-закроет, то двери заблокирует. Авто-шизофрения.
– Программу из Германии высылали?
– А то. Только хрен эта программа им помогла. Не машина, а свихнувшийся интеллект.
– А с тобой что было? – внесла я свою лепту в непонятную беседу.
– Я стал ловить попутку. Потом вспомнил, что вместе с машиной отправил в Питер мобилу. Ну забыл! Я хотел тебе позвонить, честно. Прикинь, меня подвозить никто не захотел. Так и сидел в кафе при заправке. Новый год, все празднуют, а я как дерьмо в проруби. Хорошо, совсем память не отшибло. Вызвонил ребят. Они поартачились, конечно, но против шефа не попрешь, хоть и праздник. Другую тачку пригнали. Вот так я и добрался. А тебя нет. Хорошо, соседка сказала, что ты куда-то уезжать намылилась. Здорово дом долбанул, – прибавил он сокрушенно.
– Здорово. А ты самовар забрал?
– А то. Как не забрать. В него такая приятная открытка была пристроена. Я ее беречь буду. Кстати, ты "до" или "после" воспаления легких ее подписала?
По-честному, никакой открытки в моей памяти не было. Может, я и написала там что-то особо чувствительное, но, хоть убей, не помню.
– Мы заявление в загс подали, – уточнил Коловорот, обращаясь к маме.
Небрежный тон не очень вязался со смыслом сказанного. Я сначала испугалась, что окончательно потеряла память. Смутно вспомнила что-то про паспорт. Потом решила испугаться маминой реакции. А потом сообразила, что пугаться впору за себя.
– Я не помню, как ты признался мне в любви, сделал предложение, и я тебе ответила согласием.
– Совсем с дуба рухнул? Хочу тебе напомнить, она – моя дочь!
– Да ну? А так сразу не скажешь. Если мне не изменяет память, ты послала ее куда подальше. Чтоб спокойно рубить бабло и кувыркаться с молодым мужем. Хотела независимости? Кушай. Что касается работы – можешь всегда на меня положиться, а вот в нашу личную жизнь попрошу не лезть.
Тихое безмолвие, нарушенное слабым поскуливанием Карлоса. И тяжелым маминым пыхтением.
– Вот и договорились, – радостно подвел черту Коловорот.
– Что-то я не припомню ничего такого, – вяло сопротивлялась я, протягивая руку за очередным пирожным.
– Ну-ну, не стоит так стесняться присутствия мамы. Может, ты не припомнишь, как согласилась в качестве свадебного подарка принять собственный художественный салон? Еще район попрестижнее выбирала? Представляешь? – это уже к маме. – Я ей говорю, давай лучше я тебе ресторан подарю. А она – нет, ни за что. С салона выхлопа никакого. Один геморрой.
– Ты ей лучше цирк подари, – ехидно парировала мама, собираясь уходить. – Ну вас к черту. Вы неплохо спелись. Впрочем, во всем этом безумии есть один плюс. С погибшим ребенком мне встречаться было нельзя, а с твоей женой – запросто. Только ты ее нашим общим друзьям не показывай.
– А ты не хочешь расщедриться и выделить ей приданое? – нахально улыбаясь, спросил мой будущий муж.
– Когда помру – наследство получит.
– Ага. Лет через пятьдесят. Она тогда сама старухой будет, – глумился Коловорот. – Что за народ прижимистый пошел? Жмоты. Ладно. Проехали. Сами как-нибудь разберемся.
– Колово… тьфу, Николай, не язви. С меня подарок на свадьбу.
– Эй, а где я теперь жить буду? – заволновалась я.
– Здесь. Или на даче, которая в Финке. Там пейзажи красивые, а у тебя они пока не получаются. Кстати, мой подарок лежит под елкой.
– Ты мне фотокамеру купил? – радостно завопила я, соскакивая с постели.
– Как вы мне все надоели. – За мамой захлопнулась дверь.
Потом снова приоткрылась. И в нее ворвался безумный от счастья Карлос.
Примечания
1
Change – обмен (англ.).
2
Известный питерский вещевой рынок.
3
Санкт-Петербургская государственная художественно-промышленная академия имени А. Л. Штиглица, в народе известна как "Муха".