Санктпетербургския ведомости. 1762. № 50. <С. 1>.
Донесения графа Мерси д’Аржанто. С. 401.
См.: Болотов А.Т. Записки… Тула, 1988.
T. I. С. 373–375; Helbig G. von. Biographie Peter des Dritten. Tübingen, 1808. Bd. II. S. 84.
Подлинная переписка… С. 306; ср.: Соловьев С.М. Указ. соч. С. 70.
Отметим, что Екатерина короновалась в Москве всего через три месяца после восшествия на престол.
Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 431.
Дашкова Е.Р. Указ. соч. С. 57. Датировка этого эпизода в историографии до сих пор колеблется, хотя еще Бильбасов вполне убедительно приурочил его к 9 июня, первому дню торжеств; см.: Там же. С. 432. И. де Мадариага ошибочно относит его ко второй половине апреля (см.: de Madariaga I. Russia in the Age of Catherine the Great. New Haven, 1981. P. 27), а Мыльников – к 24 мая (см.: Мыльников А. С. Указ. соч. С. 27).
Castéra J.-H.V ie de Catherine II, Impératrice de Russie. Paris, 1797. Vol. I. P. 184. Леонард отбрасывает сообщения Кастера – "мелкого сочинителя и переводчика, никогда не приезжавшего в Россию" ( Leonard C.S. Op. cit. P. 14). Напротив, Бильбасов считал его книгу ценнейшим источником сведений о Екатерине и показывал, что Кастера имел доступ к неопубликованным документам французского двора ( Бильбасов 5.А. Указ. соч. С. 632–633; см. также: Somov V.A. Le livre de Castéra d’Artigues sur Catherine II et sa fortune // Catherine II et L’Europe / Ed. par A Davidenkoff. Paris, 1997. P. 211–223.
Екатерина II. Сочинения… на основании подлинных рукописей: В 12 т. СПб., 1907. Т. 12: Автобиографические записки. С. 493. Перевод см.: Путь к трону: История дворцового переворота 28 июня 1762 года. М., 1997. С. 184–185.
Екатерина II. Указ. соч. С. 480; Путь к трону… С. 174. Рюльер, наблюдавший Екатерину перед переворотом, также отмечает ее способность оборачивать в свою пользу нанесенные ей обиды: "Получив обиду от императора, всякий раз, когда надобно ей было явиться при дворе, она, казалось, ожидала крайних же стокостей. Иногда при всех, как будто против ее воли, навертывались у ней слезы, и она, возбуждая всеобщее сожаление, приобрела новое себе средство"
(Путь к трону. С. 440; оригинал см.: Rulhière С.-С. Histoire ou anecdotes sur la révolution de Russie, en l’année 1762. Paris, 1797).
Санктпетербургския ведомости. 1762. № 50. [С. 2].
Дашкова Е.Р. Указ. соч. С. 62; см. также: Донесения графа Мерси д’Аржанто… С. 401.
Согласно воспоминаниям придворного ювелира, Воронцова уже получила орденский знак к моменту прибытия в Ораниенбаум с окружением Петра 14 июня. См.: Записки придворнаго брильянтщика Позье о пребывании его в России с 1729 по 1764 г. // Русская старина. 1870. T. I. С. 215.
Донесения графа Мерси д’Аржанто… С. 163–164.
Из воспоминаний Я.Я. Штелина; цит. по: Мыльников А.С. Указ. соч. С. 408.
Донесения графа Мерси д’Аржанто… С. 164. Дашкова пишет: "По уставу этот орден дается только членам императорской фамилии и иностранным принцессам. Исключение может быть сделано для какого-либо частного лица, спасшего жизнь государя или оказавшего выдающуюся услугу родине" ( Дашкова Е.Р. Указ. соч. С. 62).
См.: Кузнецов А. Энциклопедия русских наград. М., 2002. С. 44.
4 августа 1762 года, через месяц после переворота, Гораций Уолпол сообщал своему корреспонденту, что знает "из надежных рук", будто "на следующее утро (после отречения. – Р.В.) мадемуазель Воронцова бросилась на колени перед царицей и умоляла сложить с нее орден Св. Екатерины, которым оный царь пожаловал ее двумя месяцами ранее (sic!) и которого она чувствовала себя недостойной" ( Walpole Н. Correspondence. New Haven, Connecticut, 1937–1983. Vol. XXII. P. 567).
Храповицкий А.В. Дневник. М., 1901. С. 398. В русском переводе пропущена немаловажная фраза прокомментированного Екатериной пассажа из Денина. Во французском оригинале читаем: "Il obligea l’impératrice son épouse à décorer de l’ordre de S-te Catherine la comtesse de Woronzow, qu’il déclarait parlà sa favorite en titre"
(".. которую он тем самым провозгласил официальной фавориткой") (с. 283).
Екатерина II. Указ. соч. С. 547. Перевод см.: Мыльников А.С. Указ. соч. С. 440. Любопытно, что ни публичная обида, ни приказание об аресте Екатерины не упомянуты в детальной хронике переворота. См.: Искюль С.Н. 1762 год: документальная хроника. СПб., 2001.
Донесения графа Мерси д’Аржанто… С. 401.
Болотов А.Т. Указ. соч. С. 373.
Эта подробность подтверждается письмами Фридриха к Петру. См.: Подлинная переписка… С.308.
Тургенев А.И. Указ. соч. С. 217.
Castéra J. -H. Op. cit. T. I. Р. 176.
Россия XVIII в. глазами иностранцев. Л., 1989. С. 269. В переводе ошибочно стоит "перед престолом" вместо "перед портретом"; во французском оригинале: "devant le portrait du roi de Prusse" ( Rulhière C.-C. P. 38).
Cm.: Helbig G. von. Op. cit. Bd. II. S. 84.
Castéra J.-H. Op. cit. T. I. P. 183–184. Кастера, опиравшийся на неустановленные источники, относит банкет и фейерверк к одному и тому же дню и меняет их очередность.
Ода Ея Императорскому Величеству Екатерине Алексеевне, Императрице и Самодержице Всероссийской, на День Возшествия Ея на Всероссийский Императорский Престол Июня 28 Дня 1762 Года. СПб., 1762. С. 12–13.
Елена Погосян
Момус и Превратный свет в маскараде "Торжествующая Минерва"
Маскарад "Торжествующая Минерва" длился три дня: с 30 января по 2 февраля 1763 года. Этот маскарад, приуроченный к Масленице, был частью торжеств, посвященных коронации Екатерины II. "Торжествующая Минерва" была, как сказано в объявлении о маскараде, "общенародным зрелищем", устроенным для "всякого звания людей". Маскарадное шествие состояло из двух больших групп: первая группа показывала зрителям "гнусность пороков", а вторая была посвящена "славе добродетели". Маскарад имел свой сюжет: за пороками следовали Вулкан с циклопами, которые "готовили гром", и за ними двигалась колесница Юпитера. Гром, который готовил Вулкан, должен был поразить пороки, и после того, как победа была одержана, наступало счастливое время: за Юпитером двигалась группа под названием "Золотой век", а за ней – сама "торжествующая Минерва".
Устроители маскарада выбрали для сценария традиционную аллегорию: Минерва побеждает пороки. Сюжет этот был хорошо знаком европейской живописи (примером может служить картина Монтеньи из коллекции Лувра "Минерва, изгоняющая пороки", 1502), он встречается также во "французском" (с ариями) балете (например, в "Триумфе Минервы", поставленном в Париже в 1621 году), фейерверках и других жанрах придворной культуры. В России этот сюжет известен, например, по плафону работы Георга Гзелля и его учеников, который украшал кабинет Летнего дворца Петра I .
Для А.П. Сумарокова и участников его журнала "Трудолюбивая пчела" Минервой была великая княгиня Екатерина Алексеевна. Сумароковский журнал начал выходить в 1759 году, он был посвящен Екатерине, и посвящение, открывающее журнал, гласило:
Умом и красотой и милостью Богиня,
О просвещенная Великая Княгиня!
Великий Петр отверз к наукам Россам дверь,
И вводит в ону нас ЕГО премудра ДЩЕРЬ,
С Екатериною Петру подобясь ныне,
И образец дая с Петром Екатерине,
Возвысь сей низкий труд примерами ЕЯ,
И покровительством Минерва будь моя!
[Трудолюбивая пчела, ненум.]
После вступления Екатерины на престол Минерва становится одним из центральных мифологических уподоблений новой императрицы.
Исследователи постоянно обращаются к "Торжествующей Минерве", и это понятно: маскарад был одним из первых крупных идеологических проектов нового царствования. Историки придворной культуры, однако, интерпретируют этот маскарад иногда диаметрально противоположным образом.
Так, Ричард Вортман пишет о том, что екатерининский уличный маскарад использовал формы популярной культуры и демонстрировал представление императрицы о необходимости морального перерождения ее подданных. "В просветительском сценарии Екатерины, – пишет Вортман, – знание и разум должны были помочь монарху преодолеть недостатки, присущие человечеству. <… > Маскарад, таким образом, представлял то, что станет екатерининской версией просвещенного самодержавного государства" [Wortman: 57].Такая точка зрения противостоит взгляду на маскарад, который был сформулирован Г.А. Гуковским в 1935–1936 годах.
В 1935 году в сборнике "XVIII век" П.Н. Берков опубликовал статью, посвященную хорам, написанным к маскараду. Как известно, в программе "Торжествующей Минервы" были помещены стихи на маскарад, подписанные "Сочинял М. Херасков", описание, подписанное "Изобретение и распоряжение маскарада Ф. Волкова", и хоры за подписью "Только одни хоральные песни в сем маскараде сочинения ***". Основанием для того, чтобы считать А.П. Сумарокова автором хоров, является тот факт, что Н.И. Новиков включил хоры в посмертное издание сочинений поэта. Сюда же был включен ранее неизвестный "Другой хор ко превратному свету", где критике подвергались не столько пороки подданных российских монархов, сколько общественный порядок в целом: за морем, говорится в хоре, с крестьян "кожи не сдирают", "деревень на карты там не ставят", "людьми не торгуют", там "откупы не в моде". Язык этого хора намного жестче, чем маскарада в целом, например, "воеводская метресса" здесь сравнивается с "жирною гадкою крысой" [Сумароков: 279–281]. В своей статье Берков ставит под сомнение авторство Сумарокова и осторожно предполагает, что хоры, в том числе и "Другой хор", написаны Ф.Г. Волковым [Берков: 186,188–200].
В этом же сборнике был напечатан и ответ Г.А. Гуковского на статью Беркова. Гуковский приводит здесь многочисленные аргументы в пользу того, что автором всех хоров следует считать Сумарокова, и, объясняя отсутствие подписи, высказывает предположение о том, что "Другой хор" был запрещен властями, а потому Сумароков вынужден был написать смягченный вариант хора, но, рассердившись, снял свою подпись. Согласно Гуковскому, "Другой хор" исходно был частью маскарада и отражал позицию не только Сумарокова, но и всех организаторов маскарада, то есть "группы Сумарокова". Запрет же "Другого хора", в свою очередь, ведет к предположению о том, что Екатерине маскарад не понравился. Эти аргументы в целом повторены и в книге Гуковского "Очерки по истории русской литературы XVIII века: Дворянская фронда в литературе 1750-1760-х годов", которая вышла в 1936 году. Г.А. Гуковский писал здесь о "Другом хоре":
Это замечательное произведение, заключающее своего рода политическое кредо Сумарокова и всей окружавшей его "партии", без сомнения, и было первой редакцией хора <…>. Сумароков решился, видимо, изложить <…> ряд политических мнений своей группы, причем включение хора в маскарад придало бы такому изложению характер правительственной декларации. Он захотел навязать торжествующей Екатерине-Минерве свои взгляды. Очевидно, она не согласилась на это [Гуковский 1936:174–175].
Мнение Гуковского разделяют и современные историки культуры XVIII века. Так, Вера Проскурина в книге "Мифы империи: Литература и власть в эпоху Екатерины II", ссылаясь на Гуковского, пишет:
Екатерина была откровенно раздражена знаменитым маскарадом 1763 года "Торжествующая Минерва" <…>.Так, в частности, сумароковский "Хор ко превратному свету" не был допущен к исполнению. Он содержал слишком серьезную социальную программу, заранее обреченную на провал <…>. Был и еще один очевидный композиционный "просчет" (возможно, сознательный) в организации торжества: заключительный выход, аллегорически изображавший Золотой век, представленный колесницей Астреи, двусмысленным образом соседствовал с предыдущим аллегорическим шествием – "Колесницей развращенной Венеры" [Проскурина: 76–77].
Чтобы решить, был маскарад панегириком, выражавшим позицию Екатерины, или же он выражал позицию "партии" Сумарокова, требуется самое подробное исследование маскарада. В настоящей статье будет предпринята попытка прокомментировать два эпизода из описания "Торжествующей Минервы". Но сначала нужно сделать несколько уточнений к интерпретации маскарада, данной в работах Г.А. Гуковского и Веры Проскуриной.
Во-первых, трудно согласиться с тем, что в композиции маскарада присутствовала оплошность. "Колесница развращенной Венеры" была частью группы Мотовства и Бедности. Эту группу открывали карточные масти и картежники, потом следовала "развращенная Венера" с Купидоном и прикованные к ее колеснице мужчины и женщины, а за ней – Роскошь и моты, хор бедных и Скупость с ее "следователями". Эта группа завершала шествие пороков. За пороками шла группа Вулкана и Юпитера. Ее открывали 14 кузнецов с инструментами, потом "часть горы Этны, где Вулкан с циклопами готовят гром", и за ними двигалась колесница Юпитера. Далее следовала группа под названием "Золотой век". Здесь шли: хор пастухов с флейтами, хор пастушек, хор отроков, которые несли оливные ветви, и 24 золотых часа. Завершала шествие колесница "для золотого времени" и в ней Астрея. Екатерину в маскараде представляла Минерва, завершающая шествие, но даже если предположить, что Астрея тоже представляла императрицу (что разрушает логику маскарадной процессии), то вряд ли у зрителей могла возникнуть ассоциация по смежности: Венера и Астрея, как мы видим, были разделены целой чередой масок.
Во-вторых, у нас нет прямых свидетельств тому, что Екатерина была раздражена маскарадом. Мы знаем только, что она смотрела "Торжествующую Минерву" 30 января из дома И.И. Бецкого из "состоящего на большую улицу покоя, сделанного на подобие большого фонаря" [Журнал 1763: 23]. Сказанное, разумеется, не отменяет всех положений Г. А. Гуковского и Веры Проскуриной, но вопрос о том, каким же был замысел маскарада, остается открытым. Только подробное изучение маскарада может дать ключ к его решению. В настоящей статье будет предпринята попытка объяснить значение двух масок из "Торжествующей Минервы": маски Момуса и маски Превратного света.
Первая часть шествия представляла, как уже было указано, пороки подданных новой императрицы. Эту группу в основном составляли "традиционные" пороки: Бахус (пьянство), Несогласие, Обман, Невежество, Мздоимство, Спесь, Мотовство и Бедность. Все они имели свои знаки, свои девизы и свою свиту. Два порока, Момус-Пересмешник и Превратный свет, как будто выбиваются из этого ряда: они не совсем пороки, а скорее олицетворения маскарада вообще. Остановимся на них подробнее.
Группа "Момуса или пересмешника", древнегреческого бога насмешки и злословия, открывала шествие. Сам Момус шел последним, ему предшествовала его свита, за которой следовала замысловатая композиция: "Два человека ведут быка с приделанными на груди рогами, на нем сидящий человек имеет на грудях оконницу и держит модель кругом вертящегося дома". Момус не был обычным персонажем в маскарадах-зрелищах, которые давались для публики при Петре и Анне Иоанновне, каким, например, был Бахус. Поэтому составители описания нашли необходимым пояснить читателю, что именно изображала эта странная композиция. В примечании говорилось: "Мом, видя человека, смеялся, для чего боги не сделали ему на грудях окна, сквозь которое бы в его сердце смотреть было можно, быку смеялся, для чего боги не поставили ему в грудях рогов, и тем лишили его большей силы, а над домом смеялся, для чего не можно, есть ли у кого худой сосед, поворотить на другую сторону". Это объяснение восходит в первую очередь к басне Эзопа [Aesop: № 518]. Басня рассказывает о том, как Зевс, Посейдон и Афина заспорили о том, кто из них сможет создать что-нибудь действительно хорошее. Зевс сотворил человека, Афина – дом, в котором человек может жить, а Посейдон – быка. И выбрали в судьи Момуса. Момус недолюбливал всех троих и потому сразу же стал ругать творения богов. Рога быка, по его мнению, должны были быть помещены на груди, тогда бык сможет видеть, куда бодает, человеку следовало сделать окно в груди, чтобы было видно, что у него на сердце, а дом следовало поставить на колеса, чтобы его обитатели могли перевозить его с места на место, если им вздумается путешествовать. Мораль басни гласила: нет ничего, что может удовлетворить того, кто похож на Момуса.
Этот сюжет был широко представлен в европейской эмблематической литературе. В популярной эмблемате Адриануса-младшего [Hadrianus: № 16] к нему дан подробный комментарий. Момус, указано здесь, был сыном Ночи. "Из-за глубочайшей темноты невежества и ошибочных суждений, а также потому, что ему недоступен был свет разума, в Момусе развилась дурная страсть порицать поступки других людей. Сам же он не способен создать ничего стоящего, и только и следит своими хищными глазами за тем, что делают другие. <… > Его изображают с лицом темного цвета, черными зубами и грязными ногтями. <… > Его также изображают с крыльями, потому что ничего не распространяется так стремительно, как ругань и оскорбления" [Hadrianus: 67–68]. В "Торжествующей Минерве" описания самого Момуса не дано, но можно ожидать, что устроители маскарада следовали сложившейся иконографической традиции и Момус был представлен именно так: темнолицым, с черными зубами и грязными ногтями.
Знак Момуса в маскараде 1763 года украшали куклы и колокольчики, и его девизом было "Упражнение малоумных". Пересмеивание, таким образом, было отнесено к порокам и, как можно полагать, было противопоставлено задаче самого маскарада, которая, по словам Хераскова, заключалась в "хуле порокам", "смехе дурным страстям" и исполнении роли "зеркала" для человеческих сердец. Уже Гуковский указал, что в маскараде "были и прямые политические намеки (на Петра III и др.)" [Гуковский 1935:204]. Как можно полагать, Гуковский основывал это наблюдение на совпадении некоторых эпизодов маскарада с тем, что Екатерина позднее писала о Петре Федоровиче в своих "Записках". На императора мог намекать ряд персонажей из свиты Момуса.