Наконец, закуплено было на Нижегородской ярмарке множество вещей в азиатском вкусе и разные товары для раздачи подарков киргизам и туркменам. Эта беспримерная по подробностям снаряжения экспедиция едва ли когда-нибудь послужит образцом для другой, для чего именно мы и приводим все эти подробности.
Massa impedimenta отряда сделалась, благодаря такой крайней прозорливости распорядителей, столь громадною, что не только в степи, но и в населенной стране, при обилии кормов, число вьючных животных должно было значительно затруднить продовольствие их.
Но это еще не все. Значительная глубина колодцев на Устюрте дозволяла вычерпывать в час едва 10 или 15 ведер воды, и, следовательно, в сутки можно было напоить не более 200 или 300 верблюдов и лошадей. Экспедиционный же отряд не мог быть эшелонирован такими дробными частями, не подвергаясь опасности, а более крупным эшелонам пришлось бы сидеть у колодца по нескольку суток. Для устранения такого затруднения была придумана особенная водочерпательная машина, которую удобно можно было перевозить с собою на верблюдах. Машина состояла из каната в 1 дюйм диаметром, на котором укреплялись железные ведра за дужки, в расстоянии 2 или 3 арш. одно от другого, а чтоб ведра не путались, то снизу их прибивались скобы с дырочками, за которые ведра привязывались к тому же канату. Таких ведер можно было привязывать на канат от 15 до 30, смотря по глубине колодца. Вода с помощью этой машины могла черпаться с такою скоростию, как бы из колодца в сажень глубиною.
Добываемую из колодцев воду предполагалось выливать, если бы не оказалось на месте каменных бассейнов, в желобы из кож или же из непромокаемой, пропитанной гуттаперчей парусины, откуда она стекала уже в лодки или же в кожаные и парусинные, непромокаемые и утвержденные на деревянных рамах бассейны. Все перечисленное положено было везти на верблюдах, за исключением понтонов, будар, судов, арб и саней под больных и наконец тяжелых артиллерийских орудий; горные же единороги везлись на верблюжьих вьюках и были так прилажены, что в случае надобности орудия в /4 часа могли быть готовы к бою. Верблюды же везли и тяжелые орудия с их зарядными ящиками, для чего их запрягали посредством ярем, сходных по устройству с воловьими.
Наконец, запасные верблюды также не были праздными: в них сажали по два пехотинца, поочередно, с целью сбережения в походе сил пехоты и для приучения ее к езде на верблюдах, чтобы, в случае надобности, можно было посылать часть пехоты, как драгун, с летучими отрядами. Надобно заметить, что Перовский не принял ровно никаких мер к ограничению офицерского обоза и сам подавал пример непомерного расходования верблюдов под свою обстановку, даже тогда, когда за недостатком верблюдов приходилось кидать запасы. Так, при выступлении с Эмбы под его багаж взято 100 верблюдов; каждому генералу полагалось по 10, штаб-офицеру по 2, на двух обер-офицеров по 3. Весь штаб брал 211 голов!
В строевых частях обер-офицерам полагалось уже по верблюду на каждого. Груза на них полагалось вначале по 10 пудов. Значит, Перовский вез с собою 1600 пудов багажа; генералы - по 160 пудов и т. д. Подарочные вещи, сверх того, везлись на 10 верблюдах.
Лошадей у Перовского было 12, а всего у штабных 89. Из Оренбурга багаж Перовского тронулся на 140 верблюдах, а с Эмбы назад пошел только на 100, значит, 640 пудов съестных припасов, вин и т. п. было израсходовано - в 2 /2 месяца.
Что касается посадки пехотных солдат по двое верхом на верблюда, то скоро от этого пришлось отказаться из-за патронных сум, занимавших много места, причем сума заднего седока набивала задний горб верблюда, "а верблюд со сбитым горбом идет только под нож", - прибавляет Даль.
Перевозку запасов к складочным пунктам положено было произвести нарядом от башкирского и мешерякского войск.
С этою целью командировано из разных кантонов 7750 троечных телег, с таким же числом возчиков от этих войск и с должным числом своих офицеров и урядников. Возчики были взяты по наряду с 16 000 очередных семейств. Всего с урядниками взято 7878 чел., а лошадей с верховыми - 23 290. Упряжь к телегам была прилажена так, что возчик ехал верхом на одной из пристяжных, запряженной длиннее остальных на 3 вершка, что давало ему возможность удобно управлять подводою и защищаться в случае нападения.
Для выбора места под складочный пункт и укрепление послан был в конце мая состоявший по кавалерии полковник Геке. Хотя офицеров Генерального штаба у Перовского было и немало, но, вследствие особого пристрастия к штабс-капитану Генерального штаба Никифорову, он разослал их всех с поручениями: либо закупать разные запасы, либо беречь их от нападений хищников, а всю переписку, все распоряжения по экспедиции вел секретно от остальных, даже от старших офицеров Генерального штаба, - через Никифорова, который, в сущности, и был негласным начальником походного штаба. Гласным же был подполковник Иванин, а дежурным штаб-офицером - капитан Дебу.
Полковнику Геке дан был отряд из 400 чел. строевых и двух сотен башкиров, при 4-х горных единорогах.
Под прикрытием этого отряда был отправлен и первый башкирский транспорт в 1200 подвод.
Геке, оставя обоз на р. Эмбе, сформировал легкий отряд (из одного взвода пехоты, посаженной на 40 телегах, и 400 конных башкиров при 2 единорогах), с которым и отправился 21 июня к урочищу Донгуз-Тау, где, по данным полковника Берга (производившего в 1824 г. нивелировку между Каспийским и Аральским морями), можно было надеяться найти удобное для склада запасов место. Рекогносцировка указала, что ни Донгуз-Тау, ни прилегающие к нему места, по недостатку воды и кормов, вытравленных киргизами еще весною, неудобны для устройства этапного пункта на значительный отряд, и потому Геке предпочел уроч. Чушка-Куль при речке Ак-Булак, где вода, хотя и солоноватая, но в изобилии, травы достаточно, а неподалеку, в 20 верстах, много камыша и тальника для топлива.
Отойдя назад 57 верст, Геке послал на Эмбу за обозом 300 башкир. 5 июля обоз пришел, а 7-го весь отряд двинулся далее, оставив на первом же переходе 50 телег с рассохшимися колесами или изнуренными лошадьми.
Необходимость напоить из колодцев до 4000 лошадей и отдохнуть перед 40-верстным безводным переходом заставила сделать дневку. 9-го отряд двинулся далее. Башкиры запаслись травою, а в турсуки набрали воды. Солдаты наполнили ею манерки и 2 бочки. В 11 часов, после перехода в 17 /2 верст, сделан привал до 3 часов. Пройдя затем 6 верст, люди стали уже томиться жаждою.
День был знойный, а при безветрии удушливая пыль вилась густыми столбами над колонною; солнце палило, как в африканских степях, термометр показывал в тени от 32° до 38°, а на солнце от 42 до 45° тепла, роздана была вся оставшаяся вода, смешанная с уксусом. Офицеры спешили делиться своим запасом воды; но всего этого было недостаточно: люди и лошади падали в изнеможении, и только скорое кровопускание спасало их от смерти. Тотчас же послано было за водою в Чушка-Куль, а отряд, медленно подвигаясь вперед, открыл в стороне от дороги копань (неглубокий колодец) с солоноватою водою и несколько грязных луж. Все это мигом было осушено. Наконец часть обоза около полуночи достигла чушка-кульских колодцев, откуда и послана вода отставшим и ночевавшим на дороге. Только к 15 июля вся команда едва собралась на р. Ак-Булак. Последние люди провели, значит, в этой пустыне 6 дней! Тотчас же приступлено было к устройству передового Чушка-Кульского укрепления.
Место, выбранное для укрепления, находилось возле самого ручья, но песчаный грунт, совершенное отсутствие дерна и леса, а также чрезмерный зной значительно затрудняли работы; однако ж 300 человек, работая почти без отдыху, к 3 августа успели возвести укрепление (пятиугольник с тремя небольшими бастионами); вместе с тем накошено и сложено при укреплении до 25 000 пудов сена, а для топлива собраны все сломавшиеся телеги, вдобавок к камышу и тальнику из окрестностей.
Только узнав о затруднениях, встреченных тележным обозом, при движении к Ак-Булаку, и о том, что "хотя и солоноватая, но в изобилии" вода начала оказывать вредное влияние на здоровье людей, которые к тому же занимались иногда и бесполезными работами (как, например, выглаживанием и вылащиванием валов), - решено было послать специалиста для выбора нового пункта под укрепление на р. Эмбе.
Послан был Генерального штаба полковник Жемчужни-ков.
Причину развившихся болезней можно искать и не в одной воде, а просто в беспечности и незаботливости Геке, который всегда этим отличался. Так, в Ново-Петровском укреплении (ныне форт Александровский) в 1846 г. он допустил, что людей кормили более двух месяцев гнилой солониной, когда легко можно было доставать у киргизов баранов. Людей сверх того еще обвешивали! Свежей зелени и луку никто не хотел везти из Астрахани, боясь притеснений фортового начальства, которое само пустилось в коммерцию, образовав рыболовную компанию.
Когда эти злоупотребления были прекращены полковником Генерального штаба Иваниным, гарнизон стал видимо поправляться.
Жемчужников выбрал место при впадении в Эмбу речки Аты-Якши, на правом берегу ее.
К первым числам сентября окончен был вал укрепления (в виде четырехугольника с флешами для прикрытия выходов); между тем накошено было по берегам р. Эмбы и впадающих в нее притоков до 20 000 пудов сена. Если бы Жемчужников был послан ранее, вместо Геке, то на Эмбе, где множество лугов, он мог бы накосить за лето до 80 000 пудов сена, что, конечно, имело бы влияние на исход экспедиции, так как дало бы возможность поправить здесь лошадей и верблюдов, которые, напротив, здесь еще похудели при 20 000 пудов сена.
Жемчужников был человек распорядительный и добросовестный, степь знал хорошо, исходил ее порядком в 1834 и 1835 годах. Теперь он немало потрудился для похода, а между тем его "интригами Никифорова с братьею устранили от участия в хивинском походе" (Иванин, с. 78).
Если считать, что начальник должен, так сказать, "воспитывать" для нужд государства дельных людей и поставлять их, когда является спрос, - то отстранение от дела людей, приобретших опыт и знания, является не только поступком нечестным, а прямо преступлением. Это значит обманывать доверие государя, который всех офицеров знать не может и полагается на старших генералов.
Если подрядчик вместо хорошего верблюда поставляет полудохлого - мы кричим, а тут вместо дельного и способного офицера ставят в ряды пролаз, забегающих с черного крыльца к нелегальным подругам высшего начальства, - и все молчат!
Поправить испорченного дела Жемчужников уже не мог, и сена для будущих верблюдов было наготовлено мало.
Так как для отряда нужно было множество верблюдов, то киргизам сделан был вызов к добровольной поставке верблюдов на время экспедиции, т. е. на шесть месяцев, с вознаграждением от казны по 10 р. сер. на верблюда.
Обещана была полная амнистия за все преступления, совершенные по день объявления, тем родам, которые покажут усердие к поставке верблюдов.
Только одни баголинцы откочевали, остальные же роды обязались доставить 11 444 верблюда.
Сверх того приобретено в собственность экспедиции: пожертвованных ханом внутренней орды Джангером 1000 верблюдов, киргизами назаровского рода за выручку задержанного их старшины 130 верблюдов и старшиною их Тукмановым 51 верблюд, а всего получено безденежно 1181 верблюд; куплено у киргиз 110, выменено у них же 100. Итак, если бы все число верблюдов было доставлено к сроку, то их было бы всего 12 835 штук.
Но некоторые роды не доставили верблюдов к сроку (1 ноября), отчего в отряде при выступлении было всего 9500 верблюдов, да еще около 900 присоединилось на первых переходах, так что всего собралось 10 450 верблюдов, с которыми киргизы выставили и 2090 вожаков или лаучей, по одному на каждых 4 или 5 верблюдов.
Киргизы оставались спокойными, несмотря на устройство нами укреплений среди их кочевок или, быть может, благодаря тому.
Всего, в продолжение шести месяцев, из-под передовых укреплений произведено только три угона, но и те должно отнести скорее к обыкновенным у киргизов воровствам, чем к набегам. В первый угон, произведенный чумиклитабынца-ми и аллачинцами из-под Эмбенского укрепления в ночь на 22 августа, отогнано 398 башкирских лошадей из транспорта; 60 из них были, впрочем, отбиты; остальных же, за темнотою, не могли настигнуть.
Второй угон совершен из-под Ак-Булакского укрепления в ночь на 29 сентября: угнано 32 лошади; в третий угон, опять из-под Эмбенского укрепления, 17 октября, украдено 180 маркитантских быков. Преследования воров в последних двух случаях, по изнурению казачьих лошадей, были неудачны, а как это могло подать повод к более важным предприятиям киргизов, особенно осенью, в обычное у них время воровства и баранты, то полковник Геке, узнав о близком нахождении шайки известного разбойника Магомета Утямисова, выступил 30 октября из Эмбенского укрепления со взводом пехоты, 30 казаками, при одном орудии и 1 ноября настиг аулы, где скрывалась упомянутая шайка. Утямисов успел узнать об опасности и бежал еще накануне; но десять известных барантачей были захвачены или, лучше сказать, выданы самими киргизами, когда они убедились, что войска наши не намерены обижать покорных.
С этой стороны транспорты были, таким образом, обеспечены, но климат и бескормица взяли свое: в пяти башкирских транспортах умерло 199 башкиров (из 7878 человек), лошадей же брошено, угнано, прирезано и пало 8869 из 23 290, т. е. более 28 %. Произведено было следствие, которое указало, что на каждый транспорт был только 1 фельдшер, а умершие башкиры страдали кровавым поносом вследствие перемены климата и пищи, так как они были уроженцы горных кантонов.
Между башкирскими лошадьми открылся сап. Заразилось много и людей… Конская сбруя с больных и телеги были сложены в кучу среди Ак-Булакского укрепления и сожжены. Остался ворох железных оковок и шин.
В укреплениях также было неблагополучно. На Ак-Булаке свирепствовала цинга: к концу октября было 52 больных из 399 человек гарнизона; а на Эмбе и цинга, и горячка, и кровавый понос; к тому же времени было больных: 16 цингою, 6 горячкою, 6 кровавым поносом, остальные лихорадкою и проч. - всего 36 человек из 634.
В виде авангарда и ради опыта степного похода отправлен был 21 октября, с частью запасов, 6-й обоз, или караван на верблюдах, в числе 1128 голов под прикрытием 357 нижних чинов, при 4 орудиях и под командою подполковника Данилевского, который и прибыл благополучно на Эмбу на 23-й день, сделав до 500 верст.
Наконец 14 ноября, войскам, собранным на городской площади, прочтен был приказ о походе на Хиву.
"По высочайшему Государя Императора повелению я иду с частию вверенных мне войск на Хиву.
Давно уже Хива искушала долготерпение сильной и великодушной державы и заслужила, наконец, вероломными, неприязненными поступками своими грозу, которую сама на себя навлекала…
Товарищи! Нас ожидают стужа и бураны и все неизвестные трудности дальнего степного зимнего похода; но забота обо всем необходимом по возможности предупредила крайности и недостатки, а рвение ваше, усердие и мужество довершать и победу" и т. д.
Потом началось молебствие, затем церемониальный марш мимо Перовского, а первой колонне с места же и поход… Единственною напутственною речью в кавалерии было: "Справа по шести!"
Глава IV
Отряд выступил из Оренбурга 4 колоннами, по одной колонне в день, 14, 15, 16 и 17 ноября; а 24 ноября все четыре колонны соединились близ Караванного озера; отсюда, после двухдневного отдыха, 27 ноября они выступили вверх по правому берегу р. Илека, уступами или эшелонами, на четверть или на полперехода одна за другою, придерживаясь этого расстояния и на ночлегах. Начальником 1-й колонны был назначен командир башкирского войска генерал-майор Циолковский; 2-й колонны - командир конно-казачьей артиллерийской бригады полковник Кузьминский; 3-й колонны - начальник 28-й пехотной дивизии генерал-лейтенант Толмачев; 4-й колонны - генерал-майор Молоствов; при этой колоннне следовал и главнокомандующий. Еще 24 ноября выпал глубокий снег выше колена, а 27-го поднялся жестокий буран при 26 градусах мороза. Все часовые в эту ночь отморозили себе носы, руки или ноги, что повлекло потом к ампутациям на морозе… На ночлегах предписывалось колоннам пускать на тебеневку своих верблюдов и лошадей впереди своих становищ, чтобы они не смешивались с пасущимся скотом других колонн. В страшную ночь 27 ноября почти все лошади бежали с тебеневки. Пришлось сделать лишнюю дневку; часть лошадей нашли в других колоннах, но большинство умчалось в степь и, конечно, сделалось добычею волков.
Верблюдам, чтобы не перемешать их, навешивали на грудь лоскутки сукна или деревянные таблички, а потом, когда лаучи стали срывать эти знаки на топливо, то вынуждены были и клеймить верблюдов.
Согласно предположению, все колонны должны были сосредоточиться на верховьях реки Илека, на урочище Биш-Тамак, к Николину дню.
С начала декабря вновь начались бураны; снегу намело выше аршина; по утрам морозы доходили до 40°. Снег покрылся обледенелой корой, резавшей ноги верблюдам. Идти по колена в снегу, навьюченным по-походному, весьма утомительно, а если людей без всякой нужды поднимают с ночлега за 4 часа до рассвета, как это делал Циолковский в своей колонне, то можно себе представить степень усталости людей, которым приходилось беспрестанно поднимать падавшие вьюки, плохо навязанные в темноте, потом догонять ушедших вперед товарищей и т. д.
Верблюды с порезанными ногами падали и не вставали. Их отвязывали и бросали со вьюками. Арьергардные казаки смотрели на такие вьюки как на законную добычу: спирт сейчас по своим манеркам, овес и сухари по торбам, бочонки на дрова, кули и веревки на топливо. Оттого казаки лучше других вынесли поход.
В отряде не было, однако, никаких беспорядков, за исключением одного случая, где Перовский счел нужным показать пример. На одном ночлеге колонны Циолковского из лагерной цепи бежал часовой (рядовой 5-го батальона), бросив свое ружье, но заблудился, набрел на другую колонну, украл здесь ружье и тут был пойман, случайно, рассыльным казаком.