- Ну нет. Хватит и одного. Я, наверно, завтра же выздоровею, если только буду знать, что у меня никогда не будет другого врача.
- Врач не разрешает так много разговаривать, - сказала Руфь и прижала палец к его губам.
- Но, Руфь, я хочу сказать, что я предпочел бы никогда не выздоравливать, если бы...
- Ну, довольно, молчите. Вы опять заговариваетесь.
И Руфь с улыбкой закрыла ему рот рукой, а потом, весело смеясь, выбежала из комнаты.
Но Филип неутомимо вновь и вновь повторял эти попытки; ему это очень нравилось. Однако стоило ему расчувствоваться, как Руфь обрывала его каким-нибудь тщательно обдуманным внушением, например: "Не думаете ли вы, что врач воспользуется крайней слабостью своего пациента? Если вам угодно сделать какие-либо признания перед смертью, я позову Алису".
По мере того как Филип поправлялся, Алиса все чаще заменяла Руфь, развлекая его, часами читала ему вслух, когда ему не хотелось разговаривать, - а говорил он почти все время о Руфи. Эта замена не так уж огорчала Филипа. В обществе Алисы он всегда был весел и доволен. Никто другой не действовал на него так успокоительно. Она была начитаннее Руфи, много знала и многим интересовалась; всегда оживленная, добрая и отзывчивая, она ничуть не утомляла его, но и не нарушала его душевного покоя. Она действовала на него так же умиротворяюще, как миссис Боултон, когда та порой подсаживалась к его постели со своим рукодельем. Иные люди неизменно распространяют вокруг себя успокоительное, ровное тепло. Они вносят мир в дом, и в самом разношерстном обществе всем и каждому передается от них ощущение безмятежной ясности духа, хотя говорят они мало и, видимо, не сознают своего влияния на окружающих.
Разумеется, Филипу все равно хотелось, чтобы Руфь была с ним. Но с тех пор как он уже настолько поправился, что мог ходить по всему дому, она вновь углубилась в занятия. Время от времени она опять принималась его дразнить. Она всегда шуткой, точно щитом, заслонялась от его чувства. Филип нередко называл Руфь бесчувственной; но навряд ли ему понравилось бы, если бы она была чувствительна; нет, право, даже хорошо, что ей свойственно это изящное здравомыслие. Никогда еще он не видывал, чтобы серьезная девушка обладала таким веселым, легким нравом.
Быть может, с нею ему было не так спокойно и бестревожно, как с Алисой. Но ведь он любил Руфь. А любовь не в ладу с покоем и довольством.
ГЛАВА XI
МИСТЕР ТРОЛЛОП ПОПАДАЕТСЯ В ЛОВУШКУ
И СТАНОВИТСЯ СОЮЗНИКОМ
Сатл. Да провалиться мне на месте! Я согласен.
Дол. Ну что же, сэр, коль так - скорей клянитесь.
Сатл. В чем должен клясться я?
Дол. В том, что, друзей оставив,
Для дела общего вы будете трудиться.
Бен Джонсон, Алхимик.
Eku edue mfine, ata eku: miduehe mfine itaha*.
______________
* Мышь входит в мышеловку - мышеловка хватает ее; не войди мышь в мышеловку, та бы ее не поймала (эфикск.).
Военные действия, начатые мистером Бакстоуном, прекратились очень быстро - куда быстрее, чем он предполагал. Он начал с того, что хотел победить Лору, оставаясь непобежденным; но его попытка кончилась тем, чем кончали до него все, кто пытал счастья на этом поле битвы: он усердно старался покорить ее, но скоро убедился, что хоть сам он еще не вполне уверен в победе, зато Лора его явно покорила. К чести Бакстоуна надо сказать, во всяком случае, что он сражался хоть и недолго, но умело. Теперь он оказался в достойной компании - на одной привязи с весьма видными пленниками. Эти несчастные беспомощно и покорно следовали за Лорой по пятам, ибо стоило ей захватить пленника - и он навек становился ее рабом. Иные бунтовали, пытаясь сбросить цепи; иные вырывались на свободу и объявляли, что их рабству пришел конец, - но рано или поздно они возвращались к ней, полные раскаяния и обожания. Лора всегда действовала одинаково; как и всех, она то поощряла Бакстоуна, то изводила его; иной раз возносила его на седьмое небо, а потом вновь повергала во прах. Она сделала его главным поборником законопроекта об университете в Буграх, - и поначалу он нехотя принял эту честь, но потом стал ценить ее: ведь благодаря этому он мог услужить Лоре... он даже стал считать, что ему очень повезло, теперь можно так часто видеться с Лорой!
От Бакстоуна Лора узнала, что злейший враг ее законопроекта достопочтенный мистер Троллоп. Бакстоун настаивал, чтобы она даже и не пыталась как-либо повлиять на Троллопа, объясняя, что любой ее шаг в этом направлении несомненно будет использован против нее и не принесет ничего, кроме вреда.
Сперва она сказала, что знает мистера Троллопа и ей известно, что у него есть ББ. Но мистер Бакстоун сказал, что, хотя и не представляет себе, как понять столь странное выражение, и не стремится разгадать загадку, поскольку это, вероятно, нечто глубоко интимное, он "все же осмеливается утверждать, что нет ничего правильнее в данном конкретном случае и во время данной сессии, как соблюдать величайшую осторожность и держаться подальше от мистера Троллопа; всякое иное поведение может оказаться гибельным".
По-видимому, тут ничего нельзя было поделать. Лора всерьез тревожилась. Как будто все идет на лад, но ведь ясно, что даже один сильный, решительный враг может в конечном счете разрушить ее планы. Однако вскоре ей пришла на ум новая мысль:
- Не можете ли вы выступить против его знаменитого законопроекта о пенсиях, а потом договориться полюбовно?
- Ну нет, в этом деле мы с ним названые братья - трудимся плечом к плечу и нежно любим друг друга; тут я всячески ему помогаю. Но я всеми силами мешаю ему провести закон об иммиграции - вот тут я выступаю так же непримиримо и мстительно, как он против нашего университета. У нас с ним половина каждого разговора проникнута ненавистью, а вторая половина исполнена нежнейшей привязанности. Мы отлично понимаем друг друга. Вне стен Капитолия он великолепный работник; ни один человек не мог бы сделать для закона о пенсиях столько, сколько делает он. Я мечтаю, чтобы он выступил по этому вопросу с блестящей речью, которую он хочет произнести, тогда я скажу еще одну - и все будет в порядке.
- Но если он хочет выступить с блестящей речью, почему же он не выступает?
Новые посетители прервали этот разговор, и мистер Бакстоун удалился. Для Лоры не имело ни малейшего значения, что ее вопрос остался без ответа, ведь речь шла о предмете, совсем ей неинтересном; и, однако, человеческой природе свойственно любопытство, - а потому ей хотелось бы знать, в чем тут дело. Случай вскоре представился: она задала тот же вопрос новому лицу - и получила ответ, который ее вполне удовлетворил. Она долго раздумывала в этот вечер, уже лежа в постели, и когда наконец повернулась на бок, чтобы уснуть, у нее готов был новый план. Назавтра, на вечере у миссис Главерсон, она сказала Бакстоуну:
- Я хочу, чтобы мистер Троллоп произнес свою замечательную речь, посвященную закону о пенсиях.
- Как! Но ведь вы помните, нас прервали, и я не объяснил вам...
- Неважно, я все знаю. Вы должны заставить его произнести эту речь. Я так хочу.
- О, это легко сказать - заставить его! Но как же я его заставлю?
- Очень просто, я уже все обдумала.
И Лора пустилась в подробные объяснения. Наконец мистер Бакстоун сказал:
- Теперь понимаю. Я уверен, что смогу это устроить. Право, я удивляюсь, как он сам до этого не додумался, - такие случаи бывали, и не раз. Но если я что и улажу, что выиграете вы? Вот чего я не могу постичь.
- Об этом не беспокойтесь. Я выиграю очень много.
- Хотел бы я знать, каким образом? Странная причуда! Вы, кажется, избрали самый дальний и кружной путь... Но вы говорите серьезно, правда?
- Да, конечно.
- Хорошо, я это устрою... Но почему вы не хотите сказать мне, каким образом, по-вашему, это вам поможет?
- Придет время - скажу. Смотрите, сейчас он один. Подите и поговорите с ним, будьте умником!
Через минуту-другую названые братья по закону о пенсиях углубились в серьезный разговор и, казалось, не замечали движущейся вокруг толпы гостей. Они беседовали добрый час, потом мистер Бакстоун вернулся к Лоре.
- Сначала он и слушать не хотел, а потом прямо загорелся. И теперь у нас с ним уговор: я не выдам его секрета, а он, когда начнет громить сторонников законопроекта о нашем университете, не упомянет обо мне. Легко могу поверить, что в этом случае он сдержит слово.
Прошло две недели, и за это время закон об университете приобрел немало друзей. Сенатор Дилуорти начал думать, что пора пожинать плоды. Он устроил тайное совещание с Лорой. Она могла совершенно точно сказать ему, как будет голосовать конгресс. За них большинство; закон пройдет, если только малодушные не испугаются в последнюю минуту и не изменят, - а это легко может случиться.
- Нам бы нужен еще один крепкий, надежный человек, - сказал сенатор. Вот Троллоп - он бы должен быть на нашей стороне, ведь он друг негров. А он - против, он наш самый яростный противник. Если бы он просто голосовал против, но при этом молчал и не старался повредить нам, я был бы рад и счастлив. Но на это вряд ли можно надеяться.
- Отчего же, я тут недели две назад предложила один довольно выгодный для него план. Пожалуй, он окажется сговорчивым. Сегодня он придет сюда.
- Берегитесь его, дитя мое! Несомненно, он замышляет недоброе. Говорят, он утверждает, будто ему известны какие-то бесчестные приемы, пущенные в ход ради нашего законопроекта, и намерен в последнюю минуту выступить с убийственными разоблачениями. Будьте начеку. Будьте очень, очень осторожны, дорогая. Используйте все свое красноречие. Вы можете убедить человека в чем угодно, если захотите. Постарайтесь убедить его, что, если что-нибудь бесчестное и было сделано, вы уж во всяком случае об этом даже не подозревали и очень огорчены. И как было бы хорошо, если б вы могли рассеять его предубеждение против нашего проекта! Но смотрите не переусердствуйте, дорогая, держитесь так, словно вы во всем этом не слишком заинтересованы.
- Да, хорошо. Я буду ужасно осторожна. Я буду разговаривать с ним нежно, как с родным сыном! Можете на меня положиться.
У входной двери зазвенел колокольчик.
- Вот и он, - сказала Лора.
И сенатор Дилуорти удалился к себе в кабинет.
Лора поднялась навстречу мистеру Троллопу. Это был солидный, тщательно одетый джентльмен весьма почтенного вида, лысый, в стоячем воротничке и со старомодными печатками на часовой цепочке.
- Точность и аккуратность - высокие добродетели, мистер Троллоп, и вы, я вижу, ими обладаете. Вы всегда очень точны и аккуратны при встречах со мною.
- Я всегда выполняю свои обязательства, каковы бы они ни были, мисс Хокинс.
- Мне кажется, в наши дни это достоинство становится большой редкостью. Я хотела поговорить с вами по делу, мистер Троллоп.
- Я так и думал. Чем могу быть полезен?
- Вы знаете мой законопроект - насчет университета в Буграх?
- Ах да, ведь это ваш проект. Я и забыл. Да, этот проект я знаю.
- Так вот, не будете ли вы так добры и не выскажете ли мне свое мнение о нем?
- Что ж, если вам угодно, чтобы я говорил откровенно, должен сказать: я его не одобряю. Я не видел самого проекта, но, судя по тому, что я слышал, это... это... Ну, словом, это выглядит неважно. Это...
- Говорите все, не смущайтесь.
- Ну вот... по слухам, тут собираются бессовестно обмануть правительство.
- И что дальше? - спокойно сказала Лора.
- Как - что? Я тоже спрашиваю: что дальше?
- Что же, допустим, тут и в самом деле жульничество, - хотя я могу это опровергнуть, - так разве оно первое?
- Вы меня поражаете! Неужели вы... неужели вы хотели, чтобы я за это голосовал? И вы для этого желали меня видеть?
- Вы очень догадливы. Я хотела и хочу, чтобы вы голосовали за этот проект.
- Голосовать за мошен... за меру, которую все считают в лучшем случае сомнительной? Боюсь, мы с вами не сможем понять друг друга, мисс Хокинс.
- И я этого боюсь - если только вы опять стали принципиальным человеком, мистер Троллоп.
- Неужели вы меня вызвали для того, чтобы оскорблять? Мне пора идти, мисс Хокинс.
- Нет, подождите минуту. Не обижайтесь на такие пустяки. Не будьте таким важным и несговорчивым. Закон о субсидии кораблестроению тоже был мошенничеством, обманом правительства. И вы голосовали за него, мистер Троллоп, хотя вы все время выступали против этого закона, пока однажды вечером не побывали в доме у некоей миссис Мак-Картер и не побеседовали с нею. Она мое доверенное лицо и действовала по моему поручению... Вот так-то лучше - присядьте опять, пожалуйста. Вы можете быть очень сговорчивым, если захотите. Итак? Я жду. Вам нечего сказать мне?
- Мисс Хокинс, я голосовал за тот проект потому, что, когда я вник в него...
- Ну конечно. Когда вы вникли в него. Что же, я только и хочу, чтобы теперь вы вникли в мой проект. Мистер Троллоп, когда обсуждался тот закон о субсидии, вы и не думали продавать свой голос - и совершенно правильно сделали, - вы только согласились принять некоторое количество акций, с условием, что они будут записаны на имя вашего зятя.
- Нет никаких дока... я хочу сказать, это обвинение ни на чем не основано, мисс Хокинс. - Почтенному джентльмену явно было не по себе.
- Ну, пожалуй, не такое уж оно безосновательное. Я и еще одна особа назовем ее мисс Икс, настоящее имя не так уж важно - во время того разговора были спрятаны в нише в двух шагах от вас.
Мистер Троллоп невольно вздрогнул, потом сказал с достоинством:
- Мисс Хокинс, неужели вы способны на такой поступок?
- Это было нехорошо, сознаюсь. Это было очень дурно. Почти так же дурно, как продать свой голос за... но нет, я забыла: вы не продали свой голос, вы только приняли пустячный подарок - небольшой знак уважения - для вашего зятя. Ох, давайте будем говорить прямо и откровенно! Я знаю вас, мистер Троллоп. Мы с вами сталкивались в делах уже раза три-четыре. Правда, я никогда не пробовала покушаться на ваши принципы, никогда и не намекала на это. Но всегда, нащупав почву, я обрабатывала вас через подставное лицо. Будем откровенны. Рядитесь в тогу добродетели перед публикой - там это видимое благообразие производит впечатление. Но здесь оно неуместно. Дорогой сэр, в недалеком будущем состоится расследование в связи с Фондом помощи руководителям ассоциаций духовного совершенствования, который был учрежден несколько лет назад, и вы прекрасно знаете, что, когда следствие закончится, от вас наверняка останутся рожки да ножки.
- Если у человека и есть акции этого фонда, еще не так просто доказать, что он мошенник. Меня мало огорчает Фонд духовного совершенствования.
- О, разумеется! Я вовсе и не пытаюсь вас огорчить. Я только хочу доказать, что я неплохо вас знаю. Несколько почтенных джентльменов купили эти акции (не заплатив ни гроша), получали по ним дивиденды (что за счастливая мысль - получать дивиденды, да еще какие солидные, по акциям, за которые не уплатил!), и за все время ваши имена ни разу не появились в документах! Если уж вы брали акции, вы их брали на чужое имя. Так вот, видите ли, одно из двух: либо вы знали, что целью и смыслом этого неслыханного великодушия было купить вашу дружбу, ваше содействие по части выгодных им законов, либо вы и впрямь этого не знали. Иначе говоря, вы должны были быть либо мошенником, либо... гм... дураком - середины тут нет. А вы далеко не дурак, мистер Троллоп.
- Вы мне льстите, мисс Хокинс. Но, говоря серьезно, разве вы забыли, что некоторые лучшие, безупречнейшие люди в конгрессе таким же способом приобрели тогда эти акции?
- И сенатор Блэнк тоже?
- Н-нет... не думаю.
- Ну, разумеется. А вы полагаете, с ним хоть раз пытались заговорить на эту тему?
- Пожалуй, нет.
- А если бы, например, вы попробовали заговорить с ним, ссылаясь на то, что некоторые лучшие люди в конгрессе - безупречнейшие, и прочее, и прочее, - что бы из этого вышло?
- Ну а что бы такое вышло?
- Он указал бы вам на дверь! Потому что мистер Блэнк и не мошенник, и не дурак. Есть еще люди в сенате и в конгрессе, которым никто не осмелился бы предложить эти акции со столь странным великодушием. Но они не из тех, кого вы считаете лучшими и безупречнейшими. Нет, повторяю, я знаю вас, мистер Троллоп. Иначе говоря, мистеру Троллопу можно предложить то, чего не осмелишься предложить мистеру Блэнку. Мистер Троллоп, вы дали слово поддержать закон об ассигнованиях в помощь нуждающимся членам конгресса, который будет поставлен на текущей либо на следующей сессии. Вы не отрицаете этого даже публично. Человек, который будет голосовать за этот законопроект, нарушит восьмую заповедь и любым другим способом, сэр.
- И, однако, за ваш бесчестный проект, миледи, он голосовать не будет! - воскликнул мистер Троллоп и порывисто встал.
- Нет, будет. Присядьте, и я вам все объясню. Ну, полно, не стоит так себя вести. Это очень нелюбезно. Будьте умником, и вы получите пропавшую страницу вашей замечательной речи. Вот она! - И Лора высоко подняла страницу рукописи.
Мистер Троллоп, стоявший уже у порога, немедленно вернулся. В лице его мелькнула радость - или, может быть, это было какое-то другое чувство, но, во всяком случае, к нему примешивалась немалая доля удивления.
- Недурно! Откуда она у вас? Дайте сюда!
- Нам некуда спешить. Садитесь и побеседуем по-дружески.
Мистер Троллоп колебался.
- Нет, вы меня не проведете, - сказал он наконец. - Я ухожу. Это вовсе не потерянная страница.
Лора оторвала снизу несколько строк и протянула Троллопу.
- Ну, посмотрите. Узнаёте почерк? Вы же знаете, что это она и есть. Так вот, если вам угодно меня выслушать, вы узнаете, что это и есть те самые цифровые данные, в которых заключается суть всех ваших великих усилий, та разящая молния, которая должна была сопровождать первые громы вашего красноречия, - они продолжаются на следующей странице. Именно на этом месте вы и запнулись.
И она прочитала страницу вслух.
- Просто поразительно, - сказал мистер Троллоп. - Но мне-то не все ли равно? Что за важность? Речь произнесена - и кончено. Я действительно запнулся на минуту и довольно неловко, потому что я подходил к этим цифрам, рассчитывая на особый эффект. Пауза была приятнее для членов конгресса и для публики, чем для меня. Но сейчас это уже не имеет значения. С тех пор прошла неделя; уже дня четыре как на мой счет перестали острить. Вся эта история мне совершенно безразлична, мисс Хокинс.
- Но вы извинились и обещали представить цифры на другой же день. Почему вы не выполнили обещания?
- Дело было не такое уж важное. Та минута, когда эти цифры могли произвести впечатление, миновала.
- Но, как я слышала, сторонники законопроекта о солдатских пенсиях очень хотели бы их услышать. Я думаю, вам следовало бы сообщить им эти данные.