Опасности начинались сразу за порогом родного дома, когда корабли покидали одну из двух гостеприимных гаваней Кизика, запирающихся цепями на случай нападения и оборудованных более чем 200 доками, где можно было в последний раз осмотреть днище корабля (его ждали галечные пляжи) или потуже проконопатить пазы между досками. Дальше лежали ворота в неведомое.
Жители Боспора Фракийского прекрасно понимали все выгоды, связанные с контролем пролива. "С моря они так господствуют над входом в Понт, что торговым судам невозможно ни входить туда, ни выходить без их согласия", констатирует Полибий (28, IV, 38). По всей видимости, согласие это стоило недешево.
Сразу по выходе в Понт мореплавателей поджидали две плавающие скалы Симплегады (Блуждающие), или Кианеи (Темные). Эти скалы, согласно мифу, намертво схлопывались, как только какой-нибудь посторонний предмет оказывался между ними. Эту опасность устранили аргонавты; они пустили перед своим кораблем голубя, и, когда скалы, раздавив его, разошлись, чтобы быть готовыми к принятию следующей жертвы, "Арго" успел проскочить эту ловушку, после чего Симплегады остановились навсегда. Скорее всего, в мифе переосмыслено историческое событие. Если допустить, что Симплегады - это скала Рокет, расположенная в 90 м к востоку от мыса Румели, на европейском берегу пролива, и соединенная с ним дамбой, и одна из безымянных скал у малоазийского мыса Анадолу, было бы удивительно, если бы пираты не оценили их преимуществ и не устроили постоянную засаду перед самым входом в пролив. Ночью здесь вспыхивали ложные сигнальные огни, приводившие корабли туда, где их ждали пираты. Пока они расправлялись с одним кораблем, остальные успевали уйти - потому-то мифические Симплегады и не могли проглотить одновременно две жертвы.
Дальше были возможны два пути. Один вел вдоль побережья Малой Азии к Колхиде и был легче благодаря попутному течению. Другой - вдоль фракийских берегов, к устьям Истра и Борисфена, встречь течению.
Первый описан в поэме об аргонавтах. Боспор контролировался тогда мисийцами, захватившими часть Фракии и Малой Азии, и фракийским племенем стримониев, обитавшим близ реки Струмы и после переселения в Малую Азию принявшим имя бебриков, или вифинцев (10, VII, 75). Жестокость фракийских вифинцев по отношению к попавшим в их руки грекам особо отмечал в IV в. до н. э. Ксенофонт Афинский. Аргонавтам пришлось с боем прорываться мимо их берегов к стране амазонок - в долину реки Фермодонт, С воинственным племенем амазонок имели дело и другие герои - Геракл, Тесей. Когда грекам удалось захватить какое-то количество этих воительниц в плен, то "в открытом море амазонки напали на эллинов и перебили всех мужчин. Однако амазонки не были знакомы с кораблевождением и не умели обращаться с рулем, парусами и веслами. После убиения мужчин они носились по волнам и, гонимые ветром, пристали наконец к Кремнам на озере Меотида" (10, IV, 110). Там они вновь обратились к привычному занятию - разбою.
Разбой был настолько обыденным явлением в районе Проливов, что крестьяне пахали здесь с оружием в руках, а в минуты отдыха исполняли весьма примечательный танец. "Характер танца был таков, - рассказывает Ксенофонт. - Один клал оружие и начинал сеять и пахать, поминутно поворачиваясь, как бы в страхе; разбойник же подкрадывается; тот, как если бы заметил его, идет ему навстречу, быстро схватив оружие, и сражается из-за волов; и они плясали в ритме под флейту; и наконец разбойник связал человека и увел вместе с волами; иногда же и пахарь связывает разбойника, и тогда он впрягает его вместе с волами и погоняет, связав за спиной руки" (67, VI, 1, 8).
Еще дальше к востоку лежала область, заселенная дрилами. К IV в. до н. э. здесь были большие греческие города-колонии, и древнейший среди них Трапезунт, колония Синопы, основанная почти одновременно со своей метрополией. Переселившиеся сюда греки восприняли местный обычай морского разбоя и поделились опытом с попавшими в беду, изголодавшимися соотечественниками, приведенными Ксенофонтом. Трапезунт административно располагался в стране колхов, но это ничуть не мешало грекам регулярно совершать набеги на Колхиду из окрестных колхских же деревень, а трапезунтцы предоставляли в их распоряжение свой базар, где можно было без особых хлопот сбыть награбленное. Больше того - они заключили с греками союз гостеприимства, скрепив его дарами, и содействовали заключению аналогичных договоров между греками и ограбленными ими колхами. Позднее они одолжили грекам пентеконтеру и одно 30-весельное судно, и с ними эллины захватывали проплывавшие мимо их лагеря корабли, сгружали товары, а трофейные плавсредства использовали для прибрежного пиратства. По-видимому, греки создали здесь целую пиратскую флотилию, оставленную потом трапезунтцам в уплату за гостеприимство и за аренду двух кораблей.
Второй путь был обманчиво безопасен до Салмидесса. Но едва путешественник начинал верить в свою звезду, его ожидал тем более тяжкий удар. Так как в путь пускались обычно утром, то расстояние от Боспора до Салмидесса (126 км) составляло чуть меньше среднего дневного перехода, но встречное течение замедляло скорость, и как раз примерно около Салмидесса нужно было вытаскивать судно на сушу для ночевки. Иногда это удавалось, но чаще кормчий не мог подыскать подходящее место у пустынного, неприветливого берега, темнеющего громадами неприступных утесов и страшных рифов. После борьбы с течением гребцы выбивались из сил, а если вдобавок задувал северный ветер, судно становилось безвольной игрушкой разгулявшейся стихии и легкой добычей берегового племени астов. "Здесь многие из плывущих в Понт кораблей, - свидетельствует Ксенофонт, - садятся на мель, и их прибивает затем к берегу, так как море тут на большом протяжении очень мелководно (в наши дни не более 3,6 м. - А. С.). Фракийцы, живущие в этих местах, отмежевываются друг от друга столбами и грабят корабли, выбрасываемые морем на участок каждого из них. Рассказывают даже, что до размежевания многие из них погибли, убивая друг друга при грабежах" (15а, VII, 5, 12).
Если какому-нибудь кораблю удавалось чудом прорваться мимо Салмидесса, это еще не означало, что он в безопасности. На его пути лежали островки (в нынешнем Бургасском заливе), очень удобные для пиратских стоянок, и еще много ловушек вплоть до Истрии - города, где еще во II в. до н. э. пираты, морские и сухопутные, терроризировали все население.
Корабли упорно плыли на север, все дальше и дальше…
***
Предполагают, что интерес к Понту пробудили у ионийских греков стаи пеламид (разновидность тунца), весной пробивающихся из Меотиды в Геллеспонт против течения вдоль берегов Колхиды и Малой Азии и по течению - вдоль берегов Фракии. На эту мысль наводит и то, что в некоторых черноморских городах существовали содружества ловцов пеламид, например в городе Одесс, о чем поведала найденная там надпись (88, с. 75). Пеламиды шли тем путем, какой проделали, правда в обратном направлении, аргонавты и амазонки. Экспедиция "Арго" явилась, вероятно, завершающим этапом греческого проникновения в северные воды. Задолго до нее рыбаки ходили туда за пеламидами, заплывая все дальше на восток. Когда они дошли до того места, где потом вырос Трапезунт и где мальки пеламид достигают промысловой зрелости, греки увидели подпирающие небо горы, сочли их пределом Ойкумены и перенесли туда действие мифа о Прометее. Этот горный массив носил у них имя Нифант - "Снежный". Ко времени Великой колонизации, когда в Понт отправились целые флотилии, греки, вероятно, пользовались уже другим топонимом - Кавказ.
Флагманами греческих флотилий были моряки Милета, с незапамятных времен существовавшего в Ионии и процветавшего более других благодаря надежной защите своих гаваней от непрошеных гостей - противолежащему островку Ладе. Торговая аристократия и судовладельцы образовали в Милете партию эйнавтов, то есть "вечных моряков", даже свои деловые совещания устраивавших на кораблях. Милет владел четырьмя удобными гаванями и прекрасным рейдом, его пристани обеспечивали одновременное проведение торговых операций в любых масштабах. Этот город избрал северный путь колонизации - в Черное и Азовское моря, где основал несколько десятков колоний (разные источники называют цифры 75 и 90) и сосредоточил в своих руках львиную долю всей торговли. Авторитет Милета на Черноморском побережье был так велик, что в 785 г. до н. э. он с согласия ассирийцев основал одну из своих колоний на месте полузаброшенного ассирийского порта Синопы. Этот город стал ключевым пунктом их торговли. "Снарядив флот, пишет Страбон, - Синопа получила господство на море по эту сторону Кианеев… Синопа благоустроена от природы и стараниями людей; ведь она построена на перешейке полуострова; по обеим сторонам последнего расположены гавани, корабельные стоянки и замечательные заведения для засола пеламид…" (33, С545). Очевидно, в Синопе тоже существовало содружество ловцов пеламид.
Общегреческое название Азовского моря - Меотида - также принадлежит милетцам, имевшим прочные торговые связи с племенами, обитавшими на его восточных берегах и носившими у греков собирательное имя меотов.
Между Троей и финикийским Астиром, переименованным греками в Лампсак, процветала другая их колония - Абидос на одноименном скалистом мысу. "Абидос, - замечает Курциус, - сделался складочным местом для северного и южного моря; здесь можно было перегружать товары, в особенности же, когда во время бури случалось отсыреть хлебу, находящемуся в трюме кораблей" (85, с. 329). На южном берегу Мраморного моря, на узком перешейке полуострова Капыдагы, сохранились развалины еще одной милетской колонии - Кизика, чье географическое положение сравнимо с положением Коринфа.
Милетцы, по-видимому, были и первыми из греков, кто открыл для средиземноморцев Колхиду. Мела, например, сообщает, что столицу Колхиды Фасис выстроил милетец Фемистагор (21, I, 19). Милетцы добирались от Синопы до Фасиса за 2–3 дня, но богатства Колхиды с лихвой окупали трудности путешествия. По словам Страбона, эта "страна замечательна не только своими плодами (за исключением меда, который большей частью горчит), но и всем необходимым для кораблестроения. Она производит много леса и сплавляет его по рекам. Жители выделывают много льняного полотна, пеньки, добывают воск и смолу" (33, С498). Корабли росли в Колхиде в готовом виде - с льняными парусами, пеньковым такелажем и материалами для конопачения! Именно здесь Митридат находил неисчерпаемые ресурсы для оснащения своего флота.
По пути к Фасису греки основывали города с корабельными стоянками: Ризий - на берегу песчаной бухты, окаймленной лесистыми горами; Афины - у западного входного мыса в бухту, над которой господствует покрытая лесом двуглавая Хунартепе высотой 642 м, а вход защищен грядой рифов; Архабий на низком галечном берегу, ограниченном горой Котуниттепе высотой 597 м и открывающем прекрасный вид на снежные горы Кавказа; Апсар - в 2 км южнее устья Акампсиса, где начинаются отроги Восточнопонтийских гор. По рекам, особенно Фасису, они заплывали в глубь страны и закладывали там торговые фактории и крепости.
Не обнаружив на Кавказе золота - предмета их устремлений, греки шаг за шагом продвигались дальше к северу. "На севере же Европы, по-видимому, есть очень много золота… - пишет Геродот. - Согласно сказанию, его похищают у грифов одноглазые люди - аримаспы… Во всяком случае кажется, что эти окраины Ойкумены, окружающие остальные земли, обладают продуктами, которые у нас считаются весьма ценными и редкими" (10, III, 116). Как альпинисты штурмуют вершины, вбивая в скалы крюк за крюком, так греки штурмовали свое эльдорадо, продвигаясь от одной бухты к другой. Устье любой реки служило им стоянкой, дающей пресную воду. Пляжный понтийский берег, густо поросший лесом, готов был в любую минуту приютить застигнутые бурей корабли. Прибрежные горы служили превосходными укрытиями и наблюдательными пунктами, позволяющими обнаружить неизвестный корабль, когда он еще плыл вне видимости береговой полосы.
В VI в. до н. э. к северу от Фасиса, где жили дикие племена меланхленов и кораксов, милетцы заложили в устье Антемунты торговую факторию, быстро превратившуюся в город. Эта местность долгое время считалась краем обитаемой земли, "где кораблям самый последний путь" (33, С497). Город вырос на фоне трех гор Яштухорху (513 м), Бырц (593 м) и Гварда (440 м). Это был счастливый знак. Такой же точно "трезубец Посейдона" дал власть над морем Массалии в Западном Средиземноморье и Коринфу - в Восточном. Понту покровительствовали божественные близнецы дети Зевса и братья Елены Прекрасной, участники похода аргонавтов. Греки называли их Кастором и Полидевком, римляне - Кастором и Поллуксом, те и другие - Диоскурами. Поэтому город назвали Диоскурией (или Диоскуриадой), а вскоре установили, что его основали возницы Диоскуров - Амфит и Телхий. От этих возниц выводило свою генеалогию самое воинственное в этих краях племя - гениохи, их название и означает по-гречески "возницы". Аристотель обвинял их в трусости (6в, VIII, 4), но, как будет видно дальше, это было предвзятое мнение.
Город действительно стал владыкой кавказского побережья и оставался им много лет спустя после запустения Фасиса. По свидетельству Тимосфена, сохраненному Плинием, в Диоскурию в птолемеевское время сходилось торговать 300 народов, а римляне постоянно держали там 130 переводчиков. Быстрому росту и популярности Диоскурии способствовало гостеприимство милетцев, которое даже нам может показаться неправдоподобным, - греки могли бы принять его за сказку. Сохранилось свидетельство Гераклида Понтийского ученика Платона и Аристотеля - о том, что милетские колонисты не только не причиняли вред потерпевшим кораблекрушение, но помогали им вернуться на родину и даже давали денег на дорогу. Гераклид упоминает об этом применительно к Фасису, но вряд ли стоит сомневаться, что милетяне проводили одинаковую политику в принадлежавших им городах, особенно расположенных по соседству. Позднее их примеру последовали другие правители. По словам Полибия, царь галатов Кавар незадолго до гибели своего царства "обеспечил значительную безопасность купцам, приплывающим в Понт" (28, VIII, 22). Садал, по-видимому правитель астов, заключил в III в. до н. э. с правителем соседней Месембрии договор, гарантирующий безопасность потерпевших кораблекрушение и сохранность их имущества, то есть фактически поощривший плавания месембрийцев к Проливам. Вероятно, договор преследовал обоюдные интересы и открывал астам путь на север. Аналогичный договор заключил с жителями Коса вифинский царь Зиэлай (ок. 250–227 гг. до н. э.).
Во времена Плиния Диоскурия уже потеряла свое значение: сыграли роль Митридатовы войны и последовавшие за ними политические неурядицы. Переименованный в Себастополис, первоклассный порт превратился в третьеразрядную римскую крепость, а в начале VI в. был захвачен Византией. Сходная судьба постигла другой город, расположенный севернее, - Питиунт.