Что же касается серебра, похищенного Унуамоном по рекомендации Бедера, то эта история имела свое продолжение. Когда кедр был погружен и корабли уже готовились выйти в море, в библскую гавань вошли 11 судов из Дора. Чакалы потребовали у Закар-Баала выдать им Унуамона: оказывается, он не слишком внимательно обдумал совет, данный ему Бедером, и корабль, где он захватил деньги, принадлежал подданным самого Бедера. Но и в такой критической ситуации отыскалась нужная статья международного права. "Я не могу задерживать посланца Амона в своей стране, - заявил Закар-Баал гонцам Бедера. - Дайте мне отправить его, а потом догоняйте его и задерживайте сами". Одной этой фразой правитель Библа убил двух зайцев: сохранил добрые отношения и с Египтом, и со своим южным соседом.
Путешествие, как и следовало ожидать (рассказ ведется от первого лица), закончилось благополучно. Сильный ветер пригнал корабль Унуамона к Кипру. Когда же местные жители бросились к нему, чтобы убить (характерная деталь!), Унуамон урегулировал новое осложнение наипростейшим образом. Он обратился к правительнице города со следующими словами: "Неужели же ты позволишь, чтобы меня, посланца Амона, схватили здесь и убили? Подумай еще вот о чем: меня будут разыскивать до скончания дней! Что же до команды правителя Библа, которую тоже хотят убить, то разве не сможет он убить десять команд твоих кораблей, когда они ему попадутся?" Оценив ситуацию и осознав правоту пришельца, правительница мудро отпустила его с миром.
Египетские меры по охране судоходства того времени были просты и всем понятны. Декретом Сети I всякому, кто осмелится задержать судно фараона, грозили 200 палочных ударов, нанесение пяти рваных ран, уплата за каждый день простоя судна и обращение виновного в рабство (36, с. 86). Причем все это одновременно, альтернативы тут не было. Совершенно ясно, что эти меры прежде всего касались номархов, бесчинствовавших в пределах своих номов, начальников гаваней и т. п. Какое-либо хищение с судна грозило состоятельным лицам 100 ударами и конфискацией имущества в соотношении 100:1, а увод воина с судна был чреват конфискацией имущества с оплатой за каждый день, проведенный вне судна. Что же касается простолюдинов, то по указу фараона XVIII династии Хоремхеба их даже за более мелкие провинности лишали имущества и отрезали нос (36, с. 100).
Все это, однако, мало волновало пиратов: ведь их прежде надо было поймать. Главное же - никто ни при каких обстоятельствах не мог отличить пирата от добропорядочного слуги фараона. Пираты торговали награбленным, как купцы, а купец в любой момент мог обнаружить в себе наклонности пирата, как это произошло, например, с Унуамоном.
В том, что жители кипрского города решили убить Унуамона и команду библского корабля, нет ничего удивительного. Так поступали со всеми незнакомцами, оказавшимися волею случая в прибрежной полосе чужой страны. И не только на Кипре. Унуамон был египтянином, и ему показались вполне естественными действия киприотов. А посему, не теряя времени на бесплодные удивления, возмущения и выяснение причин, он выдвинул единственно возможное в той ситуации возражение - "око за око" - и желаемый результат был достигнут немедленно.
Истоки этого обычая весьма древни и закреплены в мифах. Выше уже упоминался египетский бог Хонсу - обожествленный греческий герой Геракл. Предание говорит, что, когда Геракл после освобождения Прометея отправился в сад Гесперид, чтобы совершить очередной подвиг, он надумал заодно посетить страну предков - Хапи (родители его отца Амфитриона и матери Алкмены, как уверяют греческие историки, были родом из Египта). Но выбрал он неудачное время для визита. Египтом правил тогда сын Посейдона Бусирис. Его царствование было омрачено страшной девятилетней засухой. Молитвы египетских жрецов оказались бессильными, и Бусирис прибег к помощи критского прорицателя Фрасия. Выяснилось, что для ликвидации засухи нужно ежегодно приносить в жертву на алтаре Амона одного иностранца. Первой человеческой кровью, обагрившей алтарь, была кровь самого Фрасия. Поэтому когда Геракл вступил на египетскую землю, его встретил лично Бусирис в сопровождении пышной свиты. Наслышанные о подвигах своего земляка, египтяне увенчали героя венками и сразу же торжественно повели на заклание в жертву Амону. Сначала Геракл, тронутый столь божественным приемом, шел смирно, потом, заподозрив неладное, забеспокоился, а когда его разложили на алтаре и занесли над ним нож, возмутился и перебил всех своих почитателей, в том числе и Бусириса с сыном. "У египтян, - жалуется Геродот, - нет обычая почитать героев" (10, II, 50). После этого египтянам не оставалось ничего иного, как обожествить Геракла и придумать ему приличную родословную: он стал считаться сыном Амона и Мут, братом бога воздуха Шу и богини Тефнут. Сам же он под именем Хонсу исполнял отныне очень важные обязанности бога Луны, покровителя медицины и избавителя от всяческих бед и напастей.
Есть основания полагать, что за сказочной основой скрывается реальный обычай убивать иностранцев. Это была единственная и очень действенная мера защиты от коварства разбойников, нашедшая в наше время воплощение в афоризме о том, что лучшее средство избавиться от головной боли - отсечь голову. Древние так и поступали без тени юмора и сомнения.
***
"С древних времен дельта Нила была "раем пиратов", краем невиданного греками плодородия, краем изобильных хлебных и фруктовых урожаев, краем, где первоначально, по утверждению Аппиана, помещались "острова блаженных"", - пишет К. М. Колобова (82а, с. 198). С незапамятных времен в районе нынешней Александрии были мелкие пастушечьи селения, и их обитателям фараоны поручили охрану своих морских границ от вторжения иноземцев. Пастухи так широко истолковали данные им полномочия, что вскоре переквалифицировались в прибрежных пиратов-профессионалов - соперников своих морских коллег. "Прежние цари египтян, - вспоминает Страбон, довольствуясь тем, что они имели, и совершенно не нуждаясь во ввозных товарах, были враждебно настроены против всех мореплавателей; они установили охрану на этом месте, приказав ей задерживать всех, кто приближался к острову" (33, С792). Страбон не без остроумия называет этих стражей "пастухами-разбойниками, которые нападали на корабли, бросавшие здесь якорь" (33, С802).
Недостаток гаваней в Египте, о котором упоминают многие авторы, способствовал устройству постоянных мест для засад. Негостеприимный берег порождал негостеприимных жителей, зато заботу об их пропитании фараоны великодушно возложили на их собственные плечи. Всех прибывающих к устью Хапи, свидетельствует Диодор (49, I, 67), египтяне убивали или обращали в рабство. Из обычая берегового пиратства родился и миф о Бусирисе. Ссылаясь на мнение Эратосфена, Страбон пишет, что "обычай изгнания чужеземцев является общим для всех варваров, и все же египтян обвиняют в этом из-за мифов о Бусирисе, сочиненных в Бусиритском номе, так как позднейшие писатели хотели возвести на (жителей) этой местности ложное обвинение в негостеприимстве, хотя, клянусь Зевсом, никогда не существовало никакого царя или тирана по имени Бусирис…" (33, С802).
"Позднейшие писатели" - это Геродот и Исократ, приписывавший Бусирису даже поедание жертв. Полемизируя с софистом Горгием, он говорил ему: "Эол попадавших в его страну иноземцев отсылал на родину (как он сделал это с Одиссеем. - А. С.), а Бусирис, по твоим же словам, приносил в жертву и пожирал" (55, 7). Это, впрочем, не мешало Исократу называть время правления Бусириса египетским "золотым веком", что, быть может, послужило Страбону поводом усомниться в негостеприимстве египтян. Увы, это обвинение отнюдь не было "ложным", как пытается уверить географ, знавший Александрию и ее жителей по временам Августа. Еще несколькими веками раньше это была жестокая явь.
Теперь часть Дельты к югу и юго-востоку от Александрии заболочена и пустынна, а раньше здесь ответвлялось и впадало в море Канобское устье Нила. На его восточном берегу в первой половине VII в. до н. э. выросла греческая колония Навкратис, а спартанцы основали город Каноб, названный так по имени их погибшего и похороненного в этом месте кормчего. "Первоначально, - сообщает Геродот, - Навкратис был единственным торговым портом (для чужеземцев) в Египте; другого не было. Если корабль заходил в какое-нибудь другое устье Нила, то нужно было принести клятву, что это случилось неумышленно. А после этого корабль должен был плыть назад в Канобское устье Нила. И если нельзя было подниматься вверх против ветра, то приходилось везти товары на нильских барках вокруг Дельты до Навкратиса" (10, II, 179). Те, кому удавалось избежать "гостеприимства" пастухов-разбойников, могли добраться до селения Схедии, расположенного в 22 км от Александрии. Здесь находился первый "пункт сбора пошлин на товары, идущие снизу и сверху по реке" (33, С800). Следующее укрепление, "нечто вроде пункта по сбору пошлин с товаров, привозимых вниз по реке из Фиваиды" (33, С813), располагалось южнее Оксиринха, в Шмуне, или, по-гречески, Гермополе - столице Заячьего нома. Но это уже более поздние времена…
Было и еще одно удобное место для разбойничьего промысла Больбитинское устье Нила. Здесь вырос город Саис, давший впоследствии название XXVI династии (663–525 гг. до н. э.), основанной Псамметихом I (Псамметих сделал Саис своей столицей). "После Больбитинского устья идет низкий и песчаный мыс, который выдается дальше в море; он называется Агну-Керас. Затем следует сторожевая башня Персея и стена милетцев, ибо милетцы во время Псамметиха… на 30 кораблях прибыли к Больбитинскому устью и, высадившись там, укрепили стеной упомянутое выше поселение…" (33, С801). Все, что находилось к западу от башни Персея, было настолько прочно захвачено пиратами, что Геродот даже приводит мнение ионийских греков о том, что собственно египетским побережьем считалось лишь пространство от этой башни до Пелусия. Во времена Геродота длина морского побережья Египта составляла, по его словам (10, II, 6, 10), 3600 стадиев, то есть 639,36 км. А еще раньше только полоску между башней Персея и Пелусием (примерно 450 км) могли уверенно контролировать фараоны, не передоверяя это дело пастухам-разбойникам.
На западе, на пугающе-таинственном Западе, там, куда ежевечерне шествовал в своей золотой барке Амон, лежала Страна Мертвых - блаженные поля Иалу, где души умерших праведников и умерших пиратов вели вполне мирное существование (ибо ада и загробных мук египтяне, как и многие другие народы древности, не знали). Иногда оттуда течение приносило всякие любопытные вещицы, его начало терялось где-то в Стране Заката.
Это же течение увлекало живых на восток - по пути Осириса. За Родосом этот поток, проходящий от Гибралтара вдоль Северной Африки, Финикии и Малой Азии, разветвляется надвое. Одна его ветвь достигает Сицилии, другая, слившись с течением Эгейского моря, следует мимо Крита и Греции в Адриатику, обегает ее по всему периметру и около Сицилии встречается с первой. Как раз на пути этих морских рек - торговых артерий Средиземноморья - и возникали в древности самые многочисленные, долговечные и жестокие корпорации "мужей, промышляющих морем" - иллирийских, карфагенских, киликийских, критских, сицилийских, финикийских. На путях другого потока, проходящего от Гибралтара мимо Сардинии, Корсики, южного побережья Франции и Восточной Испании, "работали" иные флотилии. Точками соприкосновения этих двух спиралей были Корсика с противолежащей ей Этрурией и Карфаген. Этрусские и карфагенские пираты объединяли в себе жестокость Запада и коварство Востока.
Берег от Пелусия до хребта Кармель, спускающегося к морю у бухты Акко (эти топонимы сохранили свои имена с глубокой древности), представляет собой почти прямую линию, слабо изогнутую к востоку. На всем его протяжении между Пелусием и Иоппой нет ни одной надежной якорной стоянки, и западные ветры грозят здесь кораблям большими бедами. "Говорят, что город Иоппе, скептически сообщает Мела, - был основан до потопа…
Здесь показывают еще кости огромного морского зверя, которые должны служить доказательством того, что именно здесь Андромеда была спасена Персеем, то есть что именно здесь произошло событие, прославленное в стихах и сказаниях" (21, I, II). Иоппа, подтверждает Страбон, является крайним пунктом, "где береговая линия, вытянутая перед тем от Египта на восток, заметно поворачивает на север. Здесь, по рассказам некоторых сочинителей мифов, Андромеда была брошена на съедение морскому чудовищу. Местность эта расположена на значительной высоте, так что, говорят, отсюда виден Иерусалим - столица иудеев. Действительно, это место служит иудеям гаванью, когда они спускаются к морю; однако разбойничьи гавани являются вместе с тем и разбойничьими притонами" (33, С759). Иоппа была важнейшей пиратской базой в этих местах вплоть до 68 г., когда ее разрушил римский император Веспасиан. С севера ее гавань защищена группой подводных и надводных скал, самая северная из них сегодня хранит память о событиях упомянутого Страбоном и Мелой мифа: она носит название Андромеда. Ее высота невелика 1,2 м, но в древности она была выше и гораздо обширнее, еще в начале нашей эры это был остров Пария, и на нем располагался одноименный город. "Морские чудовища", судя по всему, орудовали здесь не только во времена Персея и пожирали не только эфиопских царевен, но и их царства - в данном случае Парию. Пиратство возникло в этих водах задолго до того, как на Балканах начала складываться греческая народность.
Немного безопаснее остальной участок этой дуги - от Иоппы до бухты Акко с одноименным городом в ее северной части. Здесь корабли могли следовать почти безбоязненно. Но дальше картина резко меняется. Город Акко, носивший также в разное время имена Аке и Птолемаида, мог быть основным гнездовьем пиратов, контролировавших южные подступы к Финикии. Страбон свидетельствует, что "город этот служил персам опорным пунктом для военных действий против Египта" (33, С758), имея, вероятно, в виду войну Артаксеркса III Оха с фараоном Нектанебом II (он мог бы начиная с 341 г. до н. э. добавлять к своему пышному титулу еще одну фразу: "последний царь Египта").
Можно с уверенностью утверждать, что Артаксеркс не придумал ничего нового в своей морской стратегии, а лишь использовал богатый опыт древних пиратов. Отлогие берега, тянущиеся отсюда к северу, были удобны для вытаскивания кораблей на берег, илистое дно прекрасно удерживало якоря, скалистые банки и рифы в северной части бухты не могли не ввести в искушение зажигать на них по ночам ложные сигнальные огни, направляя купеческие корабли прямо в объятия тех, кто жаждал познакомиться с их товаром.
Дальше к северу, примерно в 200 км один от другого, лежали богатейшие города Леванта - Тир, Сидон, Берит, Библ, Симира. Словно нарочно для удобства пиратов, эти города разделял один морской переход. Вопреки картинкам в популярных изданиях моряки древности всячески избегали плавать по морям ночью, хотя астрономию знали неплохо - на всякий случай. У античных авторов можно отыскать массу указаний на то, что корабли при любой погоде на ночь вытаскивались на берег, а их команды коротали время кто как умел. Поэтому при благоприятных условиях даже наиболее быстроходные корабли редко проходили за день расстояние больше 200 км. Это был предел. Финикия создала купцам все условия для плавания, но тем самым она создала условия и пиратам - для грабежа. Отправившись с восходом солнца из Акко, они в тот же день под покровом темноты могли совершить налет на Тир, а отплыв утром из Тира, вечером угрожали Сидону.
В римскую эпоху существовало мнение, что именно сидоняне первыми отважились выйти в ночное море. Мела как хорошо известный факт сообщает, что "до сих пор еще богатый Сидон… до захвата его персами был самым большим приморским городом" (21, I, 12). Несомненно, этой славой город был обязан своим мореходам. "Предание изображает сидонян мастерами во многих изящных искусствах, как об этом ясно говорит и Гомер, - пишет Страбон. Кроме этого они занимались научными исследованиями в области астрономии и арифметики, начав со счетного искусства и ночных плаваний. Ведь каждая из этих отраслей знания необходима купцу и кораблевладельцу" (33, С757). И тем, кто за ними охотится, добавим мы.
К северу от Библа природа благоприятствует для занятия как морским, так и прибрежным пиратством. Здесь много веков царил "закон джунглей": горцы нападали на селения прибрежных земледельцев, те не упускали случая пограбить корабли, приставшие на ночь или оказавшиеся в бедственном положении, и попутно отбивались от пиратов, действовавших как в прибрежных водах, так и на берегу. "Так, например, - сообщает Страбон, - обитатели Ливана занимают на вершине горы Синну и Боррамы и другие подобные укрепления, внизу же у них Ботрис и Гигарт, приморские пещеры и укрепление, воздвигнутое на Феупросопоне… Отсюда разбойники совершали набеги на Библ и на следующий за ним город Берит. Эти города расположены между Сидоном и Феупросопоном" (33, С755). Такое положение продержалось до войн Помпея.
Крепости Синну и Боррамы располагались, скорее всего, в районе мыса Рас-Селата, но возможно, что их имена сохранились в названиях гор Саннин (2548 м) и Аруба (2214 м), ограничивающих с юга и севера самую высокую часть Ливанского хребта.
А между ними, примерно в центре этого хребта, напротив мыса Шекъа, высится гора Джебель-Макмель, или Джебель-Крассия (3046 м), и в 4 км к северу от нее - Курнет-эс-Сауда (3088 м), густо поросшие ливанским кедром (несколько рощ его уцелело до нашего времени, а одна из них, расположенная на высоте 2042 м на западном склоне Джебель-Макмель, видна даже от побережья - на расстоянии 15 км). Таким образом, добытчикам кедра грозила опасность с трех сторон, они могли отступить только к востоку - дальше в горы.
От укрепления Ботрис теперь осталось только небольшое селение Батрун, чуть южнее устья реки Эль-Джауз, на одной широте с Джебель-Макмель. Здесь и сегодня можно увидеть остатки порта, возведенного инженерами древнего Моргана, чье подлинное имя было прекрасно известно его жертвам.
От Гигарта не сохранилось даже воспоминаний.
Укрепление на Феупросопоне, напротив, со временем разрослось и превратилось в город. Теперь он называется Эль-Мина и расположен на одноименном мысу с цепью островков и скал перед ним. Как и в древние времена, этот мыс далеко выступает в море, заставляя моряков изменять курс и скрывая все, что находится за ним. (Рядом с Эль-Миной, основанной во 2-м тысячелетии до н. э., немного позже вырос город Триполи. У его внешнего рейда лежит островок Санани, чье название также созвучно страбоновской Синне.)