Никто в Редхилле не мог помочь Аллену, и Одри вовсе не была уверена, что она сможет, но только она одна искренне этого хотела. К несчастью, и здесь на ней лежала огромная ответственность. Нельзя подводить людей в этом турне; нельзя играть со своим успехом. Но как же она может не поехать к Аллену? Все эти обязательства словно камнем висели у нее на шее, и Одри казалось, что они ее вот-вот утопят.
Она просматривала телефонные номера в своем смартфоне в поисках знакомого доктора из Редхилла, когда открылась дверь, и вошел Лукас. Одри постаралась скрыть досаду, но сейчас она действительно не хотела его видеть.
– Знаешь, я кое-что забыл, – сказал Лукас.
– Что? – безучастно спросила Одри, не отрываясь от своего занятия.
Лукас подошел к ней, отодвинул в сторону смартфон, чтобы она посмотрела на него, и взял ее лицо в свои ладони.
– Я забыл про нашу сделку, – негромко произнес он. – Ты пишешь песни и выступаешь, оставляя мне все остальное. Мне показалось, что именно это я и делал, но потом я понял, что ни о каком творчестве не может быть и речи, если ты так беспокоишься за Аллена.
– Ты прав, – ответила Одри. – Какое уж тут творчество.
Лукас улыбнулся и поцеловал ее.
– Значит, лети. Если я буду нужен, последую за тобой. Не тревожься о турне – здесь я со всем справлюсь. И оставь со мной Бруно. Я о нем позабочусь. – Он встал и вышел из комнаты, оставив Одри в покое.
Черт возьми, вот уж в чем она не нуждается, так это в его разрешении, и было бы очень хорошо, если бы Лукас перестал изображать, что оно ей необходимо.
Глава 17
Джек позвонил Майклу и сказал, что ему нужен самолет.
– Какой-нибудь определенный? – уточнил Майкл, словно его ежедневно просили достать самолет. Впрочем, Джек не сомневался, что тот сможет предоставить даже Усаму бен Ладена, если попросят.
– Обычный, – ответил Джек, имея в виду маленькие "сессны", на которых "АЭ" перевозили знаменитостей на экстремальные приключения.
– Собираешься в небольшое путешествие? – спросил М;шкл.
– Да.
– И ты уже сказал мне куда?
– Нет. Редхилл, Техас. Ближайший аэропорт – Даллас.
– Ага, – сказал Майкл. – Это все объясняет. – Я заберу его в Роли и верну в Нэшвилле.
– Договорились, – отозвался Майкл.
– Спасибо, – сказал Джек.
– Только один вопрос – исключительно для того, чтобы покормить любопытных зверушек в офисе: за каким чертом тебе нужен самолет?
– Просто нужно быстро обернуться, – ответил Джек кик можно бесстрастнее. – Брат Одри в больнице. Я сопи раюсь свозить ее туда между выступлениями.
– Одри… – протянул Майкл.
– Да, Одри, – эхом откликнулся Джек и нахмурился.
– Так ты везешь ее и любовничка в родной город?
Джек заерзал в кресле.
– Только ее, – признался он.
И услышал в трубке нечто, определенно прозвучавшее как смешок, а потом Майкл произнес:
– Ладно, а теперь я хочу убедиться, что все понял правильно – ты везешь Одри в ее родной город, где, вероятно, познакомишься с мамой и папой и проведешь пару дней. Так?
– Ты все выяснил, Ренни? – раздраженно спросил Джек.
– Последний вопрос – у вас что, свидание? – Майкл расхохотался над своей неуклюжей шуткой.
Джек вздохнул:
– Если ты уже покончил с детскими подколками, может, займешься поисками самолета?
– Черт, конечно, будет тебе самолет, – фыркнул Майкл и, к счастью, перевел разговор с этой ерунды на организационные вопросы.
Этой же ночью самолет ждал их на частном аэродроме около Роли. В час ночи их туда отвезли Кортни и Тед (Джек подозревал, что тот уже попался на крючок). Тед помог погрузить пару дорожных сумок, а потом отвел Одри в самолет.
Когда она оказалась внутри и села на одно из кожаных сидений у столика в хвосте самолета, Тед засуетился и заявил, что нужно скорее доставить Кортни в отель.
Джек проводил его, увидел, как Кортни обогнула машину и подошла к дверце у пассажирского сиденья, возвел глаза к небу и запер дверь самолета.
Потом оглянулся на Одри:
– Все в порядке?
– Да, – ответила она, осматривая салон. – Я хочу по пытаться немного поспать, если ты не против.
– Конечно, – сказал Джек. – Мы должны вылететь отсюда через пятнадцать минут. До Далласа около двух часов лету.
– Ладно.
– Пристегнись, – напомнил Джек и вошел в кабину. Но Одри уже откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. И выглядела она, подумал Джек, очень уставшей.
Он закрыл за собой дверь и занялся делом. Через полчаса, достигнув безопасной высоты полета и выяснив все с несколькими диспетчерскими пунктами, Джек включил на полную громкость свой айпод. И когда почувствовал, что кто-то прикоснулся к его плечу, едва не прошиб крышу самолета.
Джек резко повернулся, выдергивая наушник, и нахмурился, услышав веселый смех Одри.
– О Боже! – воскликнула она. – Ты чуть не катапультировался!
– Люди, как правило, стучатся, – сказал Джек, снова поворачиваясь к приборной доске.
– Я стучалась, но ты был полностью поглощен своим ийподом. – Она облокотилась на его плечо, вглядываясь и лобовое стекло; белокурый локон упал с ее плеча и теперь щекотал ему щеку. – Ого! Там черным-черно!
Да, там черно, поэтому он и должен смотреть на приборную доску, а не на холмы ее грудей.
– По-моему, ты собиралась поспать, – произнес Джек.
– Не могу, – ответила Одри. – В голове слишком много всего. Можно, я посижу тут? – спросила она, указывая на кресло второго пилота.
– Пожалуйста, – отозвался Джек, глядя, как она протягивает туда сначала одну длинную, голую, очень сексуальную ногу, а потом другую. – Ремень, – напомнил он, когда Одри устроилась.
Она послушно пристегнулась и стала разглядывать приборную доску, наклоняясь, чтобы прочитать надписи.
– Так здорово, что ты умеешь на этом летать, – сказала она, потянувшись к круговой шкале. Джек схватил ее за запястье. Одри посмотрела сначала на него, потом на свое запястье.
– Лучше ничего не трогай, – предупредил Джек. Похоже, он не мог отпустить ее запястье, и Одри приподняла золотистую бровь. Джек неохотно отпустил.
Одри улыбнулась. В глазах поблескивал смех. Джек смотрел вперед, в ночь.
– Как тебе понравилось сегодняшнее шоу? – поинтересовалась Одри.
– Фантастика. Как всегда.
– Правда? – спросила она, как будто удивилась этому ответу, и повернулась, насколько позволял ремень. – Можно, я кое-что спрошу? Как по-твоему, "Осколки моего сердца" должны идти перед или после "Вне себя"? Я никак не могу решить – не знаю, хочу ли я медленное вступление к "Вне себя" или медленный выход из него. Мы пробовали и так, и эдак, и я никак не могу решить, что лучше.
Джек, никогда не обращавший внимания на порядок номеров, пожал плечами:
– Не знаю. Мне кажется, нормально так, как есть.
– Хммм, – прищурившись, протянула Одри. – Не знаю. Может, вообще передвинуть его в самое начало? Ну, понимаешь – начинать медленно и спокойно.
Джек промолчал, подумав, что вокруг нее вполне достаточно людей, которые в состоянии решить этот вопрос.
– А какая песня тебе больше всего нравится? – спросила Одри.
– "Сложные меры", – тут же ответил он и фыркнул, услышав, что Одри удивленно ахнула.
– Ты шутишь! Она такая медленная и…
– Это одна из твоих старых песен, – перебил он. – Я бы хотел, чтобы ты пела их почаще.
Одри усмехнулась.
– Я тоже неравнодушна к старым песням, – призналась она и чистым, прекрасным голосом пропела несколько тактов из "Сложных мер". Джек начал кивать в такт музыке. Одри засмеялась и замолчала. – Давай! Пой со мной!
Джек хмыкнул и помотал головой.
– Я веду самолет. Ты поешь.
– Ну давай! – повторила Одри и слегка толкнула его. – Ты же ее много раз слышал!
Она снова запела, и Джек послушно присоединился таким визгливым голосом, что это напомнило ему собачью свору, воющую на луну. Через несколько мгновений Одри согнулась пополам от хохота.
– Ты ужасен! – радостно воскликнула она.
– Спасибо, – ухмыльнулся Джек.
– Все, ты победил. Ты ведешь самолет, я пою, – весело произнесла Одри и просияла улыбкой, словно просочившейся ему в поры. Она промычала еще несколько тактов песни, а потом снова посмотрела на Джека. – А почему эта песня нравится тебе больше всех?
Он толком и не знал. Это была песня о любви, и ему очень нравилось, как чувственно звучит в ней голос Одри. Почти так же чувственно, как сейчас, когда она тихонько напевает себе под нос.
– Просто она больше всего похожа на тебя, – сказал Джек.
– Правда? Это как?
Он понятия не имел как, знал только, что это правда.
– Я толком не знаю, – сознался Джек. – Но мне кажется, что в тебе больше энергии и жизненности, чем может передать поп-музыка, а вот в балладах все это проявляется по-настоящему.
– Жизненности?
Джек посмотрел на нее:
– Ну, понимаешь – хорошие времена и плохие времена. Сердечная боль и счастье. На самом деле тебя гораздо больше, чем вся эта жвачка.
Одри посмотрела ему в глаза, задумчиво покивала и отвернулась, глядя на скопление огней внизу, отмечающих города.
– Моя жизнь жвачкой не была, это уж точно.
– Ничего, если я спрошу, что с твоим братом?
Она кинула на него подозрительный взгляд.
– Ладно, не важно.
– Извини, – успокоившись, ответила Одри. – Просто всякий раз я пугаюсь, что люди вынюхивают что-нибудь для передачи в бульварную прессу. – Она вздохнула и покачала головой. – Вот и говори о параноиках.
– Мне кажется, у тебя есть все основания быть параноиком.
Она улыбнулась:
– Но я уже давным-давно поняла, что могу тебе доверять. Это просто привычка.
Джек сразу почувствовал себя лучше.
– Мой брат, – вздохнула она, откинулась на спинку кресла и скрестила руки на груди. – Даже не знаю, с чего начать. Например, вот с этого: он был одним из самых талантливых гитаристов во всем Техасе. Во всяком случае, я твердо уверена, что он мог бы добиться очень многого. Еще детьми мы с ним уходили в гараж и играли там на гитарах, чтобы не слышать, как ссорятся родители.
Джек посмотрел на Одри – она застенчиво улыбнулась.
– Мама и папа ненавидели друг друга с тех пор, как родился Аллен, и дня не проходило без того, чтобы нам об этом не напомнили.
– М-да.
– Вот именно, м-да. В общем, моя сестра Гейл, когда это начиналось, просто уходила из дома со своими кавалерами, а мы с Алленом еще были слишком маленькими, поэтому отсиживались в гараже. Он на два года младше меня, – добавила она. – Он меня просто обожал. Если бы я велела этому мальчику спрыгнуть с моста, он бы прыгнул с улыбкой на губах. И еще он обожал играть на гитаре – гораздо больше, чем я, – со смехом призналась Одри. – Ирония судьбы, правда?
– Есть немного, – согласился Джек. – Он до сих пор играет?
– Не думаю, – ответила Одри. – Мы были близки до сих пор, пока не пошли в старшие классы, ты сам знаешь, как оно там бывает. У него свои друзья, у меня – свои. И в гараже мы больше не отсиживались. Я продолжала играть, а вот Аллен… Аллен к этому времени начал играть в свои игры. Я так и не поняла, что сталось с мечтой.
– С мечтой? – переспросил Джек.
– Да, – кивнула Одри, снова посмотрев на него. – Мы заключили договор – как только сумеем, уедем из Редхилла и создадим свою группу. Мы были твердо намерены уехать в Остин и получить там хоть какую-то работу. Я закончила школу в семнадцать, решила, что поеду в Остин первой и на месте соображу, где мы с ним будем жить и как сколотим группу. Он, конечно, хотел, чтобы я осталась – понимаешь, из-за мамы и папы… – Не договорив, Одри замолчала и отвернулась, чтобы Джек не видел ее лица. – Никто из нас не хотел с ними жить. И Аллен был еще маленьким, а я… я не могла не уехать, – совсем тихо поговорила она. – Я не могла больше терпеть.
Одри замолчала и рассеянно провела пальцем по своим шортам.
– Я не могла не уехать, – повторила она. – Но я сказала Аллену: когда закончишь школу, приезжай ко мне, я найду тебе место. Но он так и не приехал. И на гитаре играть совсем перестал, а дальше выяснилось, что он то и дело попадает в беду. Можно и не говорить, что все покатилось под горку. В общем, мы не были образцовой семьей, – сказала она. – Тебе не кажется, что здесь довольно прохладно?
– За моим креслом висит куртка, – произнес Джек, мотнув в ту сторону головой.
Одри потянулась, достала старую армейскую куртку и надела ее задом наперед, так, что спина куртки закрывала ее спереди. Буквально утонув в ней, Одри обхватила себя руками и скрестила ноги.
– А ты видела Аллена после того, как уехала из дома? – спросил Джек.
– О да, – ответила Одри. – Прошло года два, прежде чем я сумела наскрести достаточно денег, чтобы съездить в Редхилл, но к тому времени я уже познакомилась с Лукасом, а у него была машина. Он меня и возил.
При упоминании Боннера Джек стиснул зубы.
– Но большую часть времени Аллена дома не было. Он связался с какими-то негодяями и постоянно попадал в беду. Время от времени нанимался на какую-нибудь странную работу. Он просто плыл по течению.
– И что же случилось с Алленом на этот раз? – спросил Джек.
Одри покачала головой, и в ее волосах замерцали золотые искорки света.
– Я не знаю. Мама говорила очень расплывчато, но это наверняка наркотики. – Глубоко задумавшись, она закусила губу, но вдруг резко выпрямилась и посмотрела на Джека. – А как насчет тебя, Джек Прайс? Что у тебя за семья?
Прямая противоположность. Его родители были надежны, как скала; обе старшие сестры оберегали Джека и его брата Паркера, как собственных детей. Они с Паркером уехали из Мидленда, где выросли рядом с кузовном мастерской, которой владел их отец, но остальная семья по-прежнему живет там, по-прежнему собирается вместе по выходным, по-прежнему связана тесными узами.
– У нас очень дружная семья, – сказал он, искренне желая, чтобы Одри поняла. – Все ладят между собой.
– Здорово, – со смешком сказала она. – Ты даже не представляешь, как тебе повезло.
Но Джек прекрасно это знал. В его жизни хватало людей из несчастливых семей, и он очень ценил свою.
– Я не могу довериться никому из своей семьи, – произнесла Одри и снова повернула к нему лицо. – Представляешь, мой отец продался в ток-шоу о знаменитостях и рассказал обо мне кучу всякой чуши. Он просто насочинял! – добавила она, взмахнув рукой, чтобы обозначить, сколько он "насочинял". – И получил за это пятьдесят тысяч долларов! А потом у него хватило совести спросить меня, почему я так расстроилась!
– Это мерзко, – согласился Джек. – Наверное, такова цена славы. Я уже видел такое у многих людей, с которыми работал: число друзей и родственников, с кем можно оставаться самим собой, сокращается прямо на тазах.
– Вот именно! – воскликнула Одри. – Мне и в голому не приходило, что папа может такое сделать – но у него перед носом помахали деньгами. Я вдруг сделалась его "талоном на обед". Ты бы видел, какой я ему построила дом – впрочем, ты увидишь, потому что, приехав в Редхилл, его невозможно не заметить. Я сказала подрядчику – делайте так, как он захочет. Папа захотел огромный особняк в городке, где стоят одноэтажные домишки с тремя спальнями и двумя ванными комнатами. Это же нелепо! – Она снова отвернулась и покачала головой. – Не знаю, кому я могу теперь доверять.
Джек знал. Он знал это лучше, чем Одри, и теперь спори и сам с собой, стоит ли говорить ей о своих подозрениям насчет Лукаса.
– А ты уверена, что можешь доверять тем, кто тебя окружает? – осторожно спросил он.
К его огромному изумлению, она рассмеялась.
– Черт, нет! Ты что, серьезно думаешь, что я не знаю, кто продаст меня в мгновение ока?
Ее ответ удивил Джека, и у него забрезжила надежда: может быть, Одри давно раскусила Лукаса Боннера.
– Знаешь? – переспросил он.
– Конечно!
– Но… но кажется, что ты с ним так тесно связана – ты позволяешь ему командовать собой.
Одри сильно наморщила лоб:
– Кто мной командует? Черт.
– Ты это о ком? – требовательно спросила Одри.
– А ты о ком?
– О Кортни!
– Ага, – кивнул Джек. – Отличное попадание.
– А ты что, говоришь о Лукасе? – явно рассердившись, спросила Одри.
Джек негромко застонал. Иной раз, когда дело касалось женщин, ему казалось, что он напоролся на циркулярную пилу.
– Да, – устало произнес он.
У Одри открылся рот. Потом она его плотно закрыла. На мгновение.
– Ты в самом деле нечто особенное, – сказала она.
– Ты не первая женщина, кто говорит мне это, – весело хмыкнув, признался Джек. – Но я не уважаю мужчин, которые используют женщин для своих целей.
– И что это должно означать?
– Одри, – сказал Джек, посмотрев на нее, – тебе не кажется подозрительным, что всякий раз, когда о тебе должны написать в журнале, газете или Интернете, Боннер обязательно оказывается рядом и в девяти случаях из десяти извлекает выгоду из того, что должно иметь отношение только к тебе?
– Нет, я не считаю это подозрительным. Куда бы я ни пошла, мне в лицо суют фотоаппараты, а мы с Лукасом очень много времени проводим вместе. Конечно, его тоже фотографируют!
– Он оказывается рядом с тобой на фотографиях только потому, что хочет этого, – сказал Джек. Весь его здравий смысл улетучился за иллюминатор, в окружавшую их черноту. – Он не дает тебе возможности быть самой собой. Он хочет, чтобы ты была при нем. Он хочет воспользоваться твоей карьерой, как трамплином для своей собственной. Посмотри, что он устроил у дома Кейти. Он не хотел, чтобы ты туда шла, но узнав, что ты все-таки там, моментально извлек из этого выгоду.
– Это нелепо, – произнесла Одри, но довольно неуверенно. – Он просто рекламировал фонд "Певчая птичка".
– И это совершенно случайно совпало с выходом его диска.
– Черт возьми, Джек, мы с тобой… мы… ну, мы друзья. Но это вовсе не означает, что ты знаешь все обо мне и Лукасе.
– Мне кажется, он использует тебя, ты можешь проложить себе дорогу и без него.
– Я и прокладываю себе дорогу!
– О, в самом деле? – спросил Джек. – Так это была твоя идея заняться поп-музыкой и отправиться в турне по стране?
Одри моргнула.
– Это твоя идея – нанять охрану, и хореографов, и Кортни?
– Он мой менеджер, Джек. Менеджеры именно этим и занимаются! Они управляют всеми делами, – сказала ОдриИ, – чтобы люди вроде меня могли сосредоточиться ни музыке! Если я не буду концентрироваться на музыке, так ведь ничего и не получится, верно?
Он определенно расстроил ее и даже не мог сказать, почему он это сделал. Ну какая ему разница, что она позволяет Лукасу Боннеру перешагивать через себя?
– Ты права, – согласился Джек. – Твое дело – музыка. У тебя очень большой талант.
Одри скрестила руки на груди и посмотрела в иллюминатор. Помолчав немного, она спросила:
– Ты правда так думаешь?
Она выглядела такой невозможно уязвимой, такой неуверенной в своем таланте!