5
Вскоре город начал удручающе действовать на Ренату. У нее появилась какая-то болезненная чувствительность к суете и шуму, которой раньше она не замечала. Пристальные взгляды мужчин оскорбляли ее; когда кто-нибудь долго шел позади нее, Рената испытывала щемящий душу страх, ускоряла шаги и приходила домой, едва переводя дыхание, бледная от волнения. Особенно ужасное впечатление произвел на нее один случай, долго потом не выходивший из головы.
Однажды в сумерках она гуляла одна близ дворцового парка. Пришла оттепель, и на площади было грязно. Приподняв платье, она осторожно переходила через площадь, больше смотря себе под ноги, чем на проезжающие экипажи. Вдруг показалась элегантная коляска, и так как несколько экипажей, двигавшихся мимо дворца, загораживали ей путь, то кучер придержал лошадей. Рената машинально взглянула в лицо кучеру и вздрогнула. В коляске сидел герцог. Он смотрел на Ренату, будто заранее подготовленный к этой встрече, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Ужаснее всего был для Ренаты взгляд безграничного презрения, который он устремил на нее. Эта сцена продолжалась всего лишь несколько секунд. Рената стояла не двигаясь и растерянно смотрела вслед коляске. Вдруг чья-то сильная рука дернула ее назад, так что она пошатнулась, и в эту минуту другая коляска проехала перед самыми ее глазами. Испуганно оглянувшись, она увидала мужчину, лицо которого показалось ей знакомым. Это был Гудштикер, буквально выдернувший ее из-под колес экипажа и все еще крепко державший девушку за руку. Сначала Рената не узнала его, он же вспомнил ее моментально; у писателя была замечательная память на лица, о чем он незамедлительно сообщил ей. Рената подала ему руку, быстро и смущенно поблагодарила и поспешила уйти. Рука все еще болела, так сильно Гуд-штикер ее схватил. Она быстро шла, опустив глаза, до тех пор, пока не стемнело; ей казалось, что ее преследуют любопытные взоры прохожих, бывших свидетелями сцены с Гудштикером.
Популярный очерк Вандерера был с вежливой запиской возвращен назад. Рената не знала об этом. В то же время он получил известие, что имение на Боденском озере продано и что вырученных средств едва хватило на покрытие долгов. Это было большим разочарованием для Анзельма, надеявшегося получить хоть сколько-нибудь денег. Он скрыл это от Ренаты и даже намеренно обманывал ее относительно своего положения; это было неблагоразумно, и вскоре он был за это наказан. Когда несколько дней спустя Рената случайно нашла одно из писем, имевших отношение к продаже имения, она была охвачена опасениями, от которых у нее закружилась голова. Сухие, деловые фразы нарисовали перед ее мысленным взором нечто непоправимое, угрожающее своими последствиями, и ей показалось, что теперь многое прояснилось. Долго думала она над тем, почему Анзельм в таких важных обстоятельствах не сказал ей правды. Но и на этот раз, как и прежде, она не решилась заговорить об этом с Вандерером, когда тот вернулся домой. Он заметил, что что-то случилось, потому что Рената выглядела рассеянной, даже смущенной. Только после долгих расспросов она объяснила, что с нею. Сознание того, что он многое скрывал от любимой, сделало его неуверенным. Вандерер потратил много слов, чтобы объяснить свое поведение желанием не причинять ей бесполезного огорчения. Он говорил, что все это ничего не значит при его молодости и способностях, что он рад испытать свои силы; то, что удавалось другим, удастся и ему. Устало слушала Рената его объяснения, недоверчиво относясь к его надеждам. Ей больше бы импонировало, если бы он отнесся равнодушно к ее сомнениям. В заключение он обнял ее и стал целовать, как бы говоря этим: теперь опять все по-прежнему. Рената покорно переносила его поцелуи и с огорчением думала: "Он не знает меня".
Вандерер непринужденно заявлял, что им бояться нечего, что у него есть достаточно других способов заработать. Он даже взял напрокат рояль, чтобы у нее было меньше времени предаваться мрачным думам; завтра его привезут. Рената улыбнулась и посмотрела на него повеселевшими глазами. Ангелус радостно замахал хвостом, как будто дурное настроение Ренаты удручало и его. Собака питала необыкновенную привязанность к Ренате.
На самом же деле у Вандерера не было ровно никаких "других способов". Его страсть и стремление избавить Ренату от забот заставляли его считать действительными вещи, которые были лишь желаемыми. Возможно, он надеялся на помощь друзей - один Бог знает, что он себе насочинял. Его живое воображение заставляло его и в темноте видеть скрывшееся уже солнце. Так обманывал он и себя, и Ренату.
Привезенный на другой день рояль не заслужил одобрения Ренаты:
- Старая шарманка, - пошутила она и в доказательство пробарабанила на нем уличный мотив. Действительно, звуки были тусклы и фальшивы. С грустью вспомнила она превосходный рояль в родительском доме и больше почти не подходила к инструменту.
Вандерер часто приносил какие-нибудь пустяки в подарок Ренате. Эта истерическая склонность делать презенты стала чем-то новым. Большею частью это были всякие пустяки: какой-нибудь платочек, изящная почтовая бумага, которая была ей ни на что не нужна, или лакомства. Ренату мучили эти подарки, требовавшие благодарности, которой она не чувствовала.
Вечера Анзельм проводил обыкновенно в кафе, в компании Герца, Уибелейзена и Ксиландера, с которыми очень подружился. Он чувствовал себя хорошо в атмосфере кажущейся свободы, непринужденности, порою легкомысленного, порою меланхолического остроумия. В этой обстановке, среди неудачников, смеявшихся над своими былыми надеждами, он забывал свои заботы, чувствовал себя независимым и даже сильным. Он сошелся с Гудштикером, был очарован его обращением и в восторженных выражениях описывал Ренате это общение. Таким образом, Вандерер все больше втягивался в водоворот бульварной жизни, из которого почти нет возврата к усидчивому, систематическому труду. Чтобы пополнить свои ресурсы, он начал понемногу продавать наиболее ценные вещи. Наряду с этим его все возраставшая любовь к Ренате, не давала покоя, потому что он не чувствовал с ее стороны ответной страсти. Когда им случалось пробыть несколько часов вместе, какие-то таинственные причины приводили Ренату в дурное настроение. Она сама не могла себе дать в этом отчета. Иногда ее раздражала самоуверенность суждений Анзельма, иногда его удрученный вид, всегда указывавший, что он что-то скрывает от нее. В свою очередь, Вандерер, вместо того, чтобы не обращать на это внимания, бледнел, печально смотрел на любимую и чувствовал себя оскорбленным. Их ласки становились все более редкими и почти формальными. О том, что однажды Рената воспылает страстью, Анзельм перестал даже мечтать. Вандерер все чаще начал перелистывать потертые записные книжки, останавливаясь взглядом на именах старых подружек, и в глазах его появлялось сожаление об утраченных беспечных деньках.
6
Жизнь супругов Корвинус напоминала трагикомический фарс. Часто по ночам Рената слышала их ссоры, в которых фрау Клотильда обыкновенно одерживала верх. Она в совершенстве владела искусством выводить из себя людей. Словесное сражение кончалось обыкновенно дракой, после чего фрау Клотильда истерически рыдала и грозила вызвать полицию. Но вскоре все затихало, и через несколько часов можно было видеть у окна нежно целующихся супругов. Встречаясь с Ренатой, господин Корвинус необыкновенно почтительно кланялся ей, и его багрово-красное лицо делалось торжественно-благоговейным. Потом он останавливался и смотрел ей вслед глазами опытного торговца, оценивающего товар. Однажды Рената заметила этот взгляд, и дрожь ужаса пробежала по ней. Этот господин был замешан в далеко не чистых делах, как узнала Рената из откровенных рассказов фрау Клотильды, не скрывавшей от нее ни своих любовных приключений, ни супружеских конфликтов. Фрау Клотильда была не чужда сентиментальности и любила бульварные романы, которыми снабжала и Ренату. Но однажды она принесла ей новый роман Гудштикера "Конец Вероники". Вероника, девушка из порядочной семьи, теряет своего первого избранника, хватается за руку второго, потом, полная усталости и стыда, берет третьего, и в конце концов с отвращением отдается всем. Роман был немного затянут и зануден, но в целом производил впечатление, и тень Вероники преследовала Ренату. Ей очень хотелось поговорить об этой книге с самим Гуд-штикером, хотя она и не знала, зачем ей это нужно. Фрау Корвинус находила историю Вероники бездарной.
- Это чересчур длинный роман, и в нем нет поэзии, - говорила она, - нет увлекательной завязки, а я люблю все романтическое, так как у меня самой романтическая натура.
Рената охотно прекратила бы знакомство с этой женщиной, но не решалась: она боялась сплетен. Ей казалось, что все на свете можно вынести, только не враждебные лица и косые взгляды. И она заставляла себя быть любезной и предупредительной даже более, чем это было необходимо.
Выходя на улицу, Рената закрывала лицо густой вуалью, как будто могла таким образом защититься от грязных сплетен. Она любила гулять в сумерках, и часто доходила до улицы Принца-Регента. Там жили Терке, и ее инстинктивно влекло туда, особенно после того, как Вандерер рассказал ей, что встретил баронессу и та пригласила его на чашку чая. Рената с горечью сознавала, что мотивом этого приглашения было любопытство, но все-таки уговаривала Вандерера принять приглашение. Ей казалось, что она где-то далеко видит ворота того мира, к которому когда-то принадлежала и из которого бежала. Девушка гордо старалась прогнать эти мысли, но они снова возвращались. Раньше она едва различала эти ворота вдали, во мраке, и была к ним равнодушна. И вот Вандерер пошел к Терке; не открывалась ли этим дорога к ним? Сердце Ренаты было чувствительно не столько к ее собственным переживаниям, но в большей степени к судьбам других людей, в которых ей чудилось что-то пророческое. Она вспомнила, как недавно встретила Эльвину с одним молодым человеком, по фамилии Давиль, которого немного знала. Девушка, весело улыбаясь, подошла к ней, свежая, красивая, влюбленная. Рената холодно посмотрела на нее, отвернулась и пошла далее. Она не видела слез, наполнивших глаза Эльвины, не видела, что молодая девушка продолжала стоять, пока Рената не скрылась из вида. Рената, собственно, не чувствовала к ней вражды и сама не знала, как это вышло. То, что Анзельм целовал эти улыбавшиеся ей теперь губы, было для нее почти безразлично. Ею руководило как бы чувство самосохранения. Она сознавала, что в душе Эльвина ей ближе, гораздо ближе, чем она сама того желала, и во что бы то ни стало хотела избежать сближения с нею в реальной жизни. Рената бессознательно чувствовала, что для одинокого несчастливца еще есть надежда, для человека же, смешавшегося с толпой товарищей по несчастию - все кончено.
В то время как она шла, поглощенная своими мыслями, она увидела Гудштикера. Он уже издали поклонился ей, и Рената приветливо ответила на его поклон. Он остановился и заговорил с нею, пристально глядя на нее, так пристально, что Рената покраснела.
- Я читала вашу последнюю книгу, - сказала она с почти благодарным взглядом.
Он пожал плечами, как бы придавая мало значения тому, читают ли его книги или нет.
- Она очень интересна, - застенчиво прибавила Рената.
Гудштикер опять пристально посмотрел на нее и сказал:
- Эта история типична. Впрочем, конец скомкан и, возможно, нелогичен. Мне не следовало говорить последнего слова. Я получаю каждый день письма от женщин, которые желают знать, какую мысль хотел я провести. Это очень скучно. Моя книга вовсе не для женщин, а для мужчин. Если женщина начинает задумываться о подобных вещах, значит, дела ее плохи. Женщина похожа на музыкальный инструмент: сама по себе она ничто. Есть, конечно, популярные инструменты-шарманки, аристоны и прочие, на которых может играть каждый. Но для инструмента, имеющего индивидуальность, необходим искусный виртуоз. Женский вопрос - бессмыслица. Его задают, но на него нет ответа.
Помолчав немного, чтобы дать своей спутнице проникнуться глубиной его мыслей, Гудштикер продолжал:
- Только что у Терке был разговор именно на эту тему.
- Вы были у Терке?
- Да, и встретил там господина Вандерера. Скромный, симпатичный молодой человек. Между прочим, он любит хвастаться вами.
- Мною?
- Ну, чего же вы испугались? У него это выходит очень безобидно. Он ведь довольно молчалив. Я не люблю болтунов.
- Скажите, господин Гудштикер…
- Что вам сказать, фрейлейн?
- Мне бы очень хотелось прочесть ваши другие книги, скажите мне их названия.
- Если вы интересуетесь, я пришлю вам их. Пожалуйста, не благодарите; я сделал бы это не для всякого.
Может быть, вы напишете мне потом несколько строк о том впечатлении, которое они на вас произведут.
- С удовольствием.
- А теперь до свиданья, дорогая фрейлейн!
- До свиданья, господин Гудштикер.
Он свернул к университету, а Рената быстро зашагала домой, где ее с нетерпением ожидал Анзельм.
7
Анзельм подробно рассказал ей о своем посещении Терке. Там был Гудштикер и несколько имеющих отношение к литературе дам. Разговор зашел о современной женщине, и он, Анзельм, сказал, что женщин можно сравнить с музыкальными инструментами; некоторые, как, например, шарманки, играют сами собой, большинство же требует умелого человека, который бы на них играл. По этому поводу с ним горячо спорили.
Рената была изумлена. Она улыбнулась, но этой улыбкой хотела только скрыть поднявшееся в ней презрение к Анзельму. Зачем ему понадобилась эта ложь? Ведь это не он, а Гудштикер сравнивал женщин с музыкальными инструментами. Когда Анзельм хотел поцеловать ее, она отстранилась под предлогом, что у нее болит голова.
- Знаешь, Рената, - сказал он, - нам непременно надо уехать отсюда. Ты страшно изменилась с недавнего времени.
- На какие же деньги ты собираешься ехать? - с досадой возразила Рената.
- Уж я добуду, - мрачно ответил он. - Это необходимо. Мне кажется, что где-нибудь в другом месте я снова обрел бы тебя, но только не здесь. Ведь ты тоже стремишься уехать, правда?
Рената промолчала.
На следующий день Гудштикер прислал книги. Анзельма целый день не было дома; он пришел только вечером, расстроенный, и тотчас же опять ушел; через час возвратился и выглядел рассеянным, молчаливым и раздражительным. Рената была так поглощена чтением, что едва замечала его. Вероятно, Вандерер проигрался в карты, подумала она, но упорно не спрашивала его ни о чем. Рената читала до поздней ночи и, засыпая, все еще слышала, как Анзельм беспокойно ходил взад и вперед по соседней комнате. Когда девушка проснулась утром, он уже ушел.
После обеда Рената вышла прогуляться. Солнце заходило; воздух, земля, небо, все предметы носили грязновато-лиловый оттенок.
Свернув за угол возле королевского театра, она увидела шагах в десяти от себя графиню Терке и Адель. У нее так сжалось сердце, что она едва могла двигаться дальше. Рената видела каждую складку, каждую черту, каждую мысль на их лицах, которые равнодушно отвернулись от нее, обратив все свое внимание на часовых у портала.
Опечаленная, возвращалась Рената домой; Анзельм сидел у окна и смотрел на улицу. Он не шевельнулся, пока Рената зажигала лампу. Только когда она в нерешительности остановилась посредине комнаты, Вандерер подошел к ней.
- Ах, у меня так тяжело на душе, Анзельм, - сказала она и протянула ему руку.
Он не спросил о причине и, как умел, постарался утешить ее. Было уже поздно, но никто из них не думал об ужине. Рената устало легла на кушетку, Анзельм сел рядом, прижимая к губам ее руку. Потом она подошла к роялю и стала наигрывать. Ей захотелось переложить на музыку одну мысль, всецело завладевшую ею. Поглощенная своими собственными чувствами, она не заметила, что Анзельм был еще более удручен и расстроен, чем вчера.
X
1
"Многоуважаемый господин Гудштикер! Я не согласна с тем, что вы написали в своем последнем письме. Но оно заставило меня задуматься. Я не хочу быть смешною и философствовать. Но жизнь ведь не рынок, где нам предлагают именно то, что мы хотим приобрести. Вы сами себе противоречите, говоря, что человеку только кажется, будто он имеет свободную волю. Не смейтесь, пожалуйста, надо мной, я, право, ничего в этом не понимаю. Вы спрашиваете, несчастна ли я. Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Я каждый день вижу многих людей, которые должны быть несчастнее меня, вижу женщин, у которых на лицах написано то же, что удручает и меня. Меня поразило, что почти все женщины в ваших романах стремятся осуществить в жизни прекрасное и великое, а в конце концов становятся пошлыми и вульгарными, потому что вместо прекрасного и великого встречают пошлость и прозу обыденной жизни. Ах, я пишу совсем не то, что чувствую. Мои фразы выходят такими, будто я хочу вам оппонировать, но это вовсе не так. Я думаю, в жизни самое главное - знать самого себя и не удивляться, куда бы ни завел человека его темперамент. Со всех сторон меня обступают все новые и новые вопросы, но у меня нет критерия для их разрешения, и я только напрасно мучаю себя. Напишите мне поскорее опять. Я так люблю ваши письма; в них всегда бывает что-нибудь новое. Только я с трудом разбираю ваш почерк, он такой мелкий. Надеюсь, мой достаточно разборчив. Желаю вам всего лучшего.
Рената Фукс".