- Она вовсе не легкомысленная, как раз наоборот. Очень себе на уме и весьма коварна.
- Если она себе на уме, коварна и к тому же меркантильна, - медленно произнесла Лидия, - она вернется не только за золотым фермуаром, но и за своим Моне.
- Дело в том, что фермуар не особенно ценная вещь.
- О! Вы это выяснили?
Он кивнул:
- Конечно, Аврора, может быть, и не знает его истинной стоимости. Но я более склонен думать, что он дорог ей по другим причинам. По каким - неизвестно.
- Может быть, тут играют роль чувства?
- К Арманду Виллетту? - скептически отозвался Филип. - А кроме всего прочего, она не вступала с ним в контакт - во всяком случае, так она говорит нам. Ну ладно, расскажите мне, что случилось сегодня?
Выслушав ее рассказ, Филип сказал, что, если на них и лежала какая-то ответственность, теперь ее больше нет. Лидия совершила поездку с мисс Уилберфорс, чтобы убедиться - существует ли в действительности Бландина, и, как она могла убедиться, - да, существует. Теперь Бландина взяла на себя заботу о своей сестре, - и это правильно, а преувеличивала она свою болезнь или нет, - их не касается.
- Наверное, - нехотя согласилась Лидия. - Арманд очень ясно дал мне это понять. И в конце концов, как вы творите, мисс Уилберфорс находится со своей сестрой. Но если она напишет и сообщит, что ей плохо, я обязательно предприму что-нибудь по этому поводу. Я вернусь туда и потребую дать мне возможность с ней увидеться. Одобряете вы это или нет?
- Вы действительно это сделаете? - спросил Филип. - Впрочем, действительно вернетесь. Вы, как видно, столь же безрассудны, как и ваша сестра. - Он задумчиво посмотрел на нее, а потом, когда они очутились на сравнительно темной улице, неожиданно схватил в объятия и поцеловал.
Поцелуй был свирепый и, надо думать, выражал не только страсть к Лидии, сколько раздражение и обиду на Аврору. Оправившись от неожиданности и минутного восторга, Лидия высвободилась из его рук.
- Это - я, - с некоторым возмущением напомнила она ему.
- Можете не сообщать. Красивая младшая сестра. Я прекрасно знаю.
Лидия недоверчиво пожала плечами. Но его лицо находилось в двух дюймах от ее лица, и она поняла, что вся предыдущая жизнь неуклонно вела к этому мигу. Она никогда не думала, что это свершится в холодные весенние сумерки на довольно невзрачной улице, в двух кварталах от вокзала Ватерлоо, и что участвовать в этом будет человек, незадолго до этого собиравшийся жениться на ее сестре и до сих пор закрывающий глаза во время поцелуя, чтобы вообразить, будто он целует губы Авроры. Казалось бы, ситуация далеко не райская, и тем не менее ей чудилось, что рай совсем рядом.
Филип поднял голову:
- Вы голодны? Пойдемте ко мне. Я зажгу камин, и мы выпьем немного вина. Давайте остановим вон то такси.
Медленно проезжавшее мимо такси остановилось, и Лидия забралась в темную кабину. Она заметила, что снова дрожит. "Безмозглая дуреха! - обращалась она мысленно к себе самой. - Ты всего лишь младшая сестра. Просто ты оказалась тут, под руками". Но дрожь не унималась, и, когда он обнял ее за плечи, она прильнула к нему, пытаясь успокоиться и всячески надеясь, что он не заметит ее волнения.
Как оно бывает, когда один любит, а другой - нет? Все равно лучше, чем жалкая история с месье Бертраном, где любви не было ни с одной стороны. Воспоминание о длинном путаном дне умирало. Жили только эта прохладная темнота, массивная спина таксиста, загораживавшая свет мелькающих фонарей, и ощущение руки Филипа на ее руке.
Квартира его помещалась под крышей высокого здания в Челси и состояла из двух комнат - спальни и большой, почти голой студии. Лидия, видевшая все сквозь дымку восторга, нашла ее изумительной и восхитительной после роскоши "Гринхилла". Интересно, сравнивала ли эти два места Аврора, подумала Лидия и пришла к выводу, что квартира Филипа определенно приятнее.
Но Авроре сегодня здесь было не место. Пока Филип зажигал камин, Лидия беспокойно ходила по комнате. Когда он ушел в маленькую кухоньку, чтобы принести бутылку вина и рюмки, она погляделась в маленькое круглое зеркальце пудреницы и увидела, что глаза у нее стали темно-зелеными и сияющими. Она тщательно пригладила волосы щеткой, после чего они засверкали. Может ли Филипу понравиться это худое, заостренное, нетерпеливо ждущее чего-то лицо? Или же он опять закроет глаза и будет мысленно себе внушать, что перед ним лицо Авроры, и худое напряженное тело, по которому движутся его руки, - тоже тело Авроры.
А возможно, он больше и не прикоснется к ней, потому что он не может знать, как страстно она ждет прикосновений, - разве что ему скажут об этом потемневшие глаза.
- Горит огонь? - крикнул он из кухни.
- Да, замечательно.
- Почему вы не сядете?
- Не хочу.
- Тогда пойдите сюда и помогите мне. Вы умеете готовить?
Лидия остановилась посреди крохотной кухни и стала наблюдать за тем, как он режет белый батон.
- Немножко. Изысканные блюда стряпать не умею, - призналась она.
- Это уже больше того, что умела Аврора. Бог его знает, чем она питалась, когда жила одна. Сигареты и китайский чай - вот и все.
- Вы, значит, мало что о ней знали?
- Да. О простых житейских вещах не знал ничего. Например, как она причесывается, как выглядит, когда просыпается утром, или как себя чувствует в погожий солнечный день.
- Но ведь вам предстояло все это узнать, - пробормотала Лидия.
- Да, возможно. Сегодня глаза у вас зеленые.
- Да?
- Давайте переместимся поближе к камину. Можно и попозже поесть.
- Филип, я не Аврора, - снова сказала она.
- Нет, не Аврора. - Глаза его сузились, превратившись в две поблескивающие щелки. - Но вы - девушка, заставившая меня ждать три часа. Это кое-что значит, - не так ли?
- Я не допущу, чтобы вы воспользовались мною, как наркотиком, который поможет вам забыть, - сердито сказала она, ожидая, чтобы он подошел и поцеловал ее.
- Вы сама по себе наркотик, - уверяю вас.
Какое-то мгновение они смотрели друг другу в глаза.
- Я говорю совершенно серьезно, Лидия, - сказал он чуть погрубевшим голосом.
Но когда он наконец заключил ее в объятия, - в тот самый миг, когда она почти уже поверила в его искренность и в то, что ему действительно необходимо немедля излить свою страсть, зазвонил телефон. Освещенная пламенем камина тишина была разорвана. Лидия отскочила в сторону, как если бы они вдруг оказались не наедине.
- Проклятие! - воскликнул Филип и, сняв трубку, отрывисто сказал: - Алло! Алло!
Затем очень медленно произнес:
- Аврора! - и замолчал, словно не веря собственным ушам.
Лидия готова была разрыдаться. Но глаза ее были совершенно сухи. Подобная боль проявляет себя не слезами - для этого она слишком остра.
Аврора! Казалось, она следит за ними, выжидая, в какой момент вернее всего сокрушить их мечту. Или мечту одной Лидии, не Филипа. Он просто сам себя дурачил и едва в этом не преуспел.
- Где вы?.. Куда вы хотите, чтобы я пришел?.. Не слышу. Да! Вы… Что вы говорите?.. О! Ну, теперь уже поздно для этого, - вы не находите? Да, конечно, со мной все в порядке, если вас может интересовать подобная мелочь. - Голос его стал бесцеремонным и высокомерным. - Что?.. Да, конечно, милочка, я желаю вам всего самого доброго. Не желаете ли вы сообщить мне, где вы находитесь и с кем?.. Я ничего не выпытываю, но ваша матушка и сестра… В чем дело? Я вас не слышу! С телефоном что-то не в порядке. Аврора! Вы тут? О господи, нас разъединили.
Он положил трубку и, не поворачиваясь, сказал:
- Ей не дали продолжать разговор. Все время было множество помех. Не имею представления, откуда она звонила.
Лидия подавила свое тайное и сугубо личное разочарование.
- Что она сказала?
- Я плохо ее слышал. Сначала что-то о том, не приду ли я и не заберу ли ее, дела пошли плохо. Затем она начала смеяться и заявила, что это она дурачилась, чтобы проверить, как я буду реагировать. Все обстоит отлично, но она сожалеет о том, что сыграла со мной такую скверную шутку. Она просто хотела сообщить мне именно об этом. А потом нас разъединили.
- А какой у нее был голос?
- Надо признать, довольно странный. Как если бы она была слегка пьяна. Или в полусне.
Пьяна? Что ж - возможно, подумала Лидия, вспомнив припрятанную бутылку джина. Но упоминание о полусне - состоянии, также характерном для странно-беспутного поведения Авроры, - снова оживило в ее сознании фантастическую картину: Аврора, покоящаяся в своей всеми забытой постели, заросшей кустами крапивы и затянутой паутиной. Спящая царевна, ждущая спасения…
- Филип, вы уверены, что это была она?
Теперь он повернулся, и она увидела, что лицо его заострилось и на нем застыло жесткое выражение.
- Абсолютно уверен.
- Что мы можем сделать?
- Нечего тут делать. Она просто принесла запоздалые извинения за свое поведение.
- Но эти посторонние голоса в трубке…
- Я вам сказал, что слышимость была скверной. Я думаю, что мы присоединились к какому-то другому разговору. По правде сказать, меня не слишком интересуют номера, которые выкидывает Аврора. А вас? Давайте поедим, - согласны?
Внезапно он, как бы извиняясь, дотронулся до ее волос. Лицо у него было печальное, но Лидия ясно сознавала: их миг миновал. Аврора вернулась. Ее колдовская красота и окутывавшая ее тайна - орудие куда более мощное, чем полыхнувшее гневом зеленое пламя в глазах Лидии.
Во время еды, которой не хотел теперь ни один из них, они ждали, чтобы телефон снова зазвонил и Аврора закончила бы прерванный разговор. Филип вынул из кармана золотой фермуар и бросил его на стол. Он лежал между ними, служа столь же надежной преградой, какою могли бы быть леса дремучей крапивы вокруг воображаемой постели Авроры.
- Вам, пожалуй, следует позвонить утром Арманду Виллетту и сказать ему, что эта штука у нас, - сказал Филип. - Спросите его, получил ли он от Авроры какие-либо указания, как этой вещицей распорядиться. Между прочим, он уволил свою секретаршу.
- По-вашему, это существенный факт? Может, она была для него просто обузой. В наше время с новыми секретарями это бывает часто.
- Да. В особенности по сравнению с Авророй, которая была хотя бы декоративной, если даже профессионально не слишком умелой.
Честность Лидии заставила ее высказать то, что ее тревожило:
- Филип, а вы не считаете, что Аврора, может, и на самом деле звонила, чтобы попросить о помощи?
- Хотела, чтобы ее спасли от плохого человека, которого выбрала по ошибке? Думаю, что в этом ей надо разобраться самостоятельно. - В голосе его звучала горечь и некоторый сарказм, но при всем том Лидия почувствовала, что на душе у него тревожно. А что, если Аврора не просто провоцирует и демонстрирует переменчивость своего нрава, с величайшей самоуверенностью маня пальчиком отвергнутого любовника в расчете, что он обязательно к ней вернется? Вдруг она и в самом деле попала в какую-то очень странную опасную ситуацию, а сказать об этом что-нибудь внятное ей не позволяют?
- Пожалуй, я пойду домой, - устало сказала Лидия. - День был какой-то бесконечно длинный.
- Я вас отвезу.
- Не надо. Пожалуйста, просто добудьте мне такси.
- Я вас отвезу, - повторил он.
- Но ведь телефон опять может зазвонить.
- Что ж поделаешь? Пусть. Наденьте пальто.
На этот раз он даже не попытался до нее дотронуться. Голос его был усталым, и в нем звучало нетерпение, а сама она сознавала, что ей безразлично, что дальше произойдет. Если бы он попытался вступить с ней в интимную связь, она бы подчинилась, если нет - не важно. Переизбыток эмоций и усталость сделали свое дело - все стало каким-то нейтральным, тусклым, грустным.
XIII
Девушка, лежавшая на громадной кровати, подняла тяжелые веки, чтобы увидеть, кто ее будит.
- Значит, вы мне не верите, деточка! Оказывается, вы все-таки меня не любите.
Она видела блеск его глаз, его слегка улыбающиеся губы, все морщинки и впадинки на его обожаемом лице. В ее усталом теле слабо плеснулось ощущение удовольствия. Сознание ее было как-то странно затуманено, и она не сразу припомнила все, что произошло.
- Нет, я вас люблю, - настойчиво произнесла она. - Люблю.
- Тогда почему же вы попытались убежать назад, к вашему художнику?
- О! Вам уже рассказали!
- Конечно, рассказали. А вы чего ожидали? - Кончиками пальцев он провел по ее лбу и щекам. Ощущение было изумительное: такая она сонная, такая теплая…
- Вы думали, он может дать вам больше счастья, чем я?
- Нет, не счастья. Нет. - Ее рассудок пытался совладать с толпившимися в мозгу образами. Что-то проснулось - какое-то напряжение, ощущение ужаса. - Безопасность, - закончила она и отшатнулась, увидев презрение в его взгляде. Впрочем, он все еще улыбался.
- А кому нужна безопасность? Вам бы она не показалась скучноватой? Особенно без меня?
Ей хотелось, чтобы он обнял ее и крепко прижал к себе. Но в то же время по какой-то смутной причине, которую никак было не вспомнить, она страшилась его прикосновения. От этих взаимоисключающих эмоций она смертельно устала.
- Да, - покорно сказала она. - Наверное, показалось бы. Очень-очень скучной.
- Тогда будьте умницей. - Он наклонился и легонько поцеловал ее. - Больше таких вещей не делайте.
Он говорил слишком несерьезно и ласково, чтобы расслышать в его голосе угрозу. Но угроза была. Теперь ей это было ясно. За всем - за ощущением удовольствия, за ласками, за комфортом, в котором она жила, - всегда присутствовала угроза. Иногда это не слишком ее тревожило - ей казалось, что компенсирующие моменты преобладают, однако иной раз ее охватывал леденящий ужас и ей хотелось позвать на помощь кого угодно, даже незнакомого прохожего.
Но это случалось лишь тогда, когда она бывала одна, не спала и оттого испытывала напряжение - такое, что малейший шорох в доме и даже крик совы в саду наполнял ее душу страхом. Но когда она была во власти тяжелой дремоты, как, например, сейчас, ничто не имело значения. Она забывала, чего, собственно, боится, и хотела только одного - спать.
XIV
Утром Лидии пришлось звонить трижды, прежде чем в конторе Арманда Виллетта кто-то подошел к телефону. Она узнала низкий, довольно раздраженный голос.
- Алло! Кто говорит?
- Это Лидия Диринг, мистер Виллетт. Я хотела узнать, как обживается на новом месте ваша тетушка. Понимаете, я очень к ней привязалась. Мне в самом деле интересно знать, как она там.
- О, все в полнейшем порядке! - Ворчливое нетерпение в его голосе сменилось добродушной интонацией. - Я думаю, она вам написала. У нее некий пунктик насчет писем, - не правда ли? Одно она написала себе самой, и мне пришлось опустить его в ящик. Ну что ж, безобидная эксцентричность. Я думаю, теперь вы можете сделать для себя окончательный вывод: она в хороших руках, мисс Диринг. Сестра ее в восторге от того, что мисс Уилберфорс с ней. Что прошло, то прошло и быльем поросло. Так что не волнуйтесь больше по этому поводу. Собственно говоря, я сам собирался вам позвонить. У меня в данный момент нет секретаря, и дела находятся в довольно хаотичном состоянии.
- А почему вы собирались мне звонить?
- Просто чтобы поблагодарить вас за доброе участие к тете Кларе и сказать, что теперь вы можете больше о ней не думать. А у вас самой какие планы на ближайшее будущее?
- О, вероятно, вернусь в Париж, - с удивлением услышала собственный голос Лидия. - Я там работала в тот момент, когда мне пришлось поехать домой на свадьбу Авроры.
- Это интересно. Желаю вам всего доброго. - Показалось ей или в самом деле в его голосе прозвучало облегчение? Уверенности у нее не было. - Между прочим, у вас, я полагаю, больше не было никаких вестей от вашей сестры?
Лидия не стала говорить об издевательском и неуместном вчерашнем звонке Филипу. Небрежным тоном она ответила:
- Нет, она звонила только насчет фермуара, который вы ей подарили. Вчера я забыла вам об этом сказать. Она просила меня вернуть его вам, чтобы вы хранили для нее эту вещицу. Вы знали об этом?
- Нет. Конечно, не знал. В таком случае, быть может, вы заглянете ко мне в контору? Я буду тут весь день.
- А знаете, я решила хранить его у себя до тех пор, пока Аврора сама за ним не явится, - сказала Лидия. - Я полагаю, хотя бы это она обязана сделать. По крайней мере такой долг у нее есть по отношению к Филипу. Больно уж небрежничала она все время.
Наступило очень короткое молчание.
- Но если вы едете в Париж, мисс Диринг…
- Ах, это не важно, я договорюсь с матерью или Филипом - пусть фермуар хранится у них.
- Вы хотите взять на себя ответственность!
- Да господи боже мой, конечно! Он на самом деле не такой уж дорогой.
Уже потом она сообразила, что фермуар был подарком Арманда к свадьбе Авроры, а она не больно лестно о нем отозвалась. Поняла она и еще две вещи: Арманд Виллетт был счастлив, услыхав, что она покидает Лондон, и ему хотелось бы заполучить фермуар.
Ну что ж, и в том, и в другом он обманется.
Но почему все-таки это для нее важно?
По правде говоря, ей бы хотелось уехать. Менее недели тому назад она так радостно кинулась домой, и что вышло? Аврора исчезла и оставила Филипа, околдованного ею, а она, Лидия, в свою очередь, оказалась такой дурой, что позволила Филипу себя околдовать, стать буквально одержимой им.
Неудивительно, что она чувствовала себя опустошенной, усталой и разочарованной. Она начала всерьез думать о возвращении в Париж, не к Бертранам, а в какую-нибудь другую, более приятную семью. А если Филип решит, что он хоть немножко ее любит, он может последовать за ней.
Лидия села перед зеркалом Авроры и, уткнувшись подбородком в ладони, мрачно уставилась на свое отражение. Мимолетное зеленоглазое сияние, которое она видела перед собой вчера вечером, исчезло. Глаза ее были бесцветны, волосы какие-то слишком прямые, на щеках виднелись еле заметные впадины. Зеркало, которое так часто отражало изысканное лицо Авроры, теперь показывало некое бледное существо, похожее на мальчишку. И тем не менее она надеялась вытеснить этим лицом образ Авроры в сознании Филипа.
Когда раздался телефонный звонок, она виновато вскочила, боясь, что звонит Филип и он может каким-то образом не только услышать, но и увидеть, в каком меланхоличном она настроении.
Это была Миллисент, ежедневно с тревогой справлявшаяся о том, нет ли каких новостей. Лидия мрачно слушала ее высокий, звенящий надеждой голос, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы рассказать о вчерашнем звонке Авроры.
Миллисент слушала в молчании, прерывавшемся сдержанными восклицаниями неодобрения.
Затем она сказала:
- Я не могу ее понять, Лидия. Она прямо-таки дразнит нас. Словно кошка, играющая с мышью. (Мышью, правда, был Филип, в чем Авроре еще предстояло убедиться.)
- Ты считаешь, ее кто-то заставляет это делать? Кто? - резко спросила Лидия.
- Деточка, откуда мне знать? Это так не похоже на Аврору. Она, быть может, взбалмошна, но не жестока.
- Вчера вечером она не была особенно жестокой. Она извинялась.