"Топографическое и историческое описание города Бежецка" 1783 г., зафиксировало уже 152 лавки, 41 амбар и 15 кузниц. Такой быстрый рост числа лавок свидетельствовал как о росте населения, так и о значении Бежецка, как торгового центра. В Описании отмечалось, что в Бежецке "бывает годовая ярмонка 30 числа июня, которая продолжается 5 дней. На оную приезжают из Москвы и Углича с серебряными для образов окладами и перстнями, из Ярославля – с мелочными медными крестьянскими и оловянными вещами, из Торопца, Кашина – с шелковыми материями и кожами, из Тихвина и Калязина – с железными косами и сковородами, из Краснаго Холму – с шерстяными товарами. Всего привозится на 20 200 рублей. В ярмонку распродается на 5000, в лавки берется на 2810 руб.; прочия отвозятся обратно. Да сверх того каждую неделю съезжаются по понедельникам и четвергам уездные обыватели на торг с хлебом и съестными припасами, с сеном и дровами". Далее в Описании приводятся подробные сведения об источниках доходов городского населения:
"В Бежецке считается: 1) купцов, производящих гуртовый торг, 29 семей, которые, скупая в самом городе и в окрестных городах хлеб, сало, кожи, холсты, возят до Борович сухим путем, а оттуда отправляют водою к Петербургскому порту, всего по цене в каждой год на 34 114 рублей; 2) купцов, торгующих в лавках и в розницу, считается 71 семья; торг их состоит в хлебе, железе, золотых позументах, шелковых, бумажных, шерстяных и нитяных материях, в разной посуде, напитках и прочих съестных припасах, и простирается ежегодно на 27 678 руб. В числе сих купцов один имеет солодовый завод; двое – воскобойные и четверо – кирпичные. У всех в торгу около 800 рублей обращается; 3) цеховых разных художеств и рукоделий – 67 семей, в том числе: живописцев 6, столяров 4, оконнишник 1, портной 1, кузнецов 13, мясников 12, Калашников 15, Прянишников 5, рыбаков 5, Крашенинников 4. Оные прибыли получают ежегодно 4040 рублей. Прочие градские жители, коих числом 120 семейств, пропитание имеют, нанимаясь в прикащики у других купцов и черною работою, получая сверх того за огородные овощи и за отдаваемые из найму свои домы прибыток".
Таким образом, Описание зафиксировало 287 семей "градских жителей", из которых торговлей за пределами Бежецка обеспечивали себя 10,1 %, внутригородской торговлей – 24,7 %, разного рода промыслами – 23,3 %, а за счет огородов и "черной" работы жили 41,8 %. Если сравнить эти данные с данными 1709 г., то получается, что общее число занятых торговлей и промыслами с 1709 по 1783 г. возросло с 54 до 59 %. При этом доля живущих за счет торговли возросла с 28,4 до 35,8 %, в то время как доля живущих за счет промыслов несколько уменьшилась. Однако, по сравнению с 1725 г. число живущих за счет "черной" и огородной работы, а также работы по найму возросло с 34,6 % до 41,8 %. Правда, в это число входят и получавшие доходы от продажи овощей и сдачи своих домов в наем.
Выделение последнего источника дохода особенно примечательно. Надо полагать, что, если бы речь шла о единичных случаях, составители Описания вряд ли бы об этом упомянули. Значит, это было обычной и достаточно распространенной практикой. Между тем, взаимоотношения между хозяевами и арендаторами жилья, которые, как можно предполагать, отличались от взаимоотношений между хозяевами и теми, кто стоял у них постоем, – одна из тем зарубежной исторической урбанистики, однако в российских источниках такого рода сведения практически отсутствуют.
Необходимо при этом заметить, что используемое составителями Описания 1783 г. понятие "семья" в сущности совпадает с понятием двора, как "счетной единицы" описи 1709 и ведомости 1725 гг. В 1761 г. Бежецкий магистрат сообщал в Коммерц-коллегию о 635 живущих в городе купцах (лишь на 10 больше, чем в 1725 г.), из которых 260 числились в первой, второй и третьей гильдиях. При этом, по утверждению магистрата, лишь купцы первой гильдии, составлявшие 2,8 % от общего числа, торговали за пределами города, еще 10,2 % (купцы второй гильдии) – в городе и уезде, а остальные 27,9 % (купцы третьей гильдии) пробавлялись торговлей огородной продукцией и "подлыми мелочными товары". Общая численность занятых в торговле, согласно этим данным, составляет 40,9 %, что значительно меньше, чем в 1709 и, тем более, 1783 г. Однако очевидно, что сюда опять же, видимо, не попали данные о тех, кто кормился промыслами.
Как уже упоминалось, ведомость 1725 г. содержит сведения об оборотном капитале занимавшихся торговлей жителей Бежецка. Сведения эти, скорее всего заниженные, интересно сопоставить с немногочисленными за этот период данными о вексельных сделках, подробнее о которых речь пойдет ниже. Так, в ведомости 1725 г. значатся братья Афанасий и Антон Попковы, соответственно 38 и 35 лет. Оба брата были женаты и оба не имели детей. О старшем сказано, что он "торгует юфтью и хрящем", а о младшем, что он "торгует лавочным москатильным товаром". При этом размер оборотного капитала у каждого из братьев составлял по 20 руб. В базе данных о вексельных сделках бежечан (см. ниже) братья четырежды фигурируют в качестве заемщиков, причем в трех случаях их заимодавцем был приказной Строгановых Иван Простой: в 1716 г. братья одолжили у него 160 руб., в 1717 г. – 171 руб., а в 1718 г. – 100 руб. Нет сомнения, что за этими достаточно значительными суммами скрываются определенные торговые операции, причем показательно, что велись они с одним и тем же контрагентом. Четвертый случай относится уже только к старшему из братьев, который в 1719 г. одолжил 32 руб. у бежечанина Федосея Репина. Согласно ведомости 1725 г. заимодавец торговал "сыренным товаром" с оборотом в 15 руб. Ровно такую же сумму в 1717 г. одолжил кормившийся черной работой 52-летний "бобыль" Степан Петухов у Никифора Дегтярева. Последний представляет особый интерес, поскольку запись о нем в ведомости 1725 г. гласит: "Фискал Никифор Степанов сын Дегтярев, торгует хлебными припасы; капиталу не имеет". В данном случае невозможно определить, был ли Дегтярев действующим фискалом или он исполнял эти обязанности раньше, но показательно, что, признавая свои занятия торговой деятельностью, он считал возможным вовсе не указывать оборотного капитала.
Занявший в 1721 г. 12 руб. 6 алтын и 4 деньги у рассыльщика Бежецкой канцелярии Максима Жукова Кузьма Антипович Сусленников до 1725 г., по-видимому, не дожил: в ведомости значатся два его брата – Артемий 54 и Василий 45 лет. С кланом Сусленниковых был связан еще один заемщик – Евстрат Тыранов, в 1726 г. одолживший 46 руб. у Семена Ивановича Попова. В ведомости 1725 г. Тыранов значится зятем торговавшего юфтью, холстами и салом с оборотным капиталом в 100 руб. Ивана Мелентьевича Сусленникова. На момент составления ведомости состоятельному тестю было 72 года, а его зятю – 37. У Тыранова было два сына 13 и 11 лет. Помимо них во дворе Сусленникова проживали еще пять женщин. Можно предположить, что в виду преклонного возраста дворовладельца хозяйственной деятельностью занимался именно зять. Его кредитор Семен Попов торговал "мясами и хрящем" с оборотным капиталом в 30 руб.
Обратим также внимание на то, что средний годовой доход каждой из семей, занятых в 1783 г. торговлей вне города составлял примерно 1176 руб., занятых внутригородской торговлей в разы меньше – 390 руб., а занятых промыслами – всего 60,3 руб. Эти данные свидетельствуют о значительном имущественном расслоении среди бежечан. Однако это касается только купцов и мещан, а для полноты картины необходимо представить себе структуру городского населения этого времени, сведения о которой также содержатся в Описании:
"Жителей в Бежецке вообще всякаго состояния считается: мужеска 1518, женска 1574 [душ], в том числе: дворян, находящихся при должностях, и их детей мужеска 17, женска 16; дворян, живущих в городе без должности – мужеска 3, женска 3; инвалидной команды штаб и обер офицеров и их детей – мужеска 52, женска 60; сельских заседателей 6, женска I; лекарь – 1, жена его 1; священно и церковнослужителей – мужеска 69, женска 78; секретарей и других приказных и их детей – мужеска 41, женска 45; купцов – мужеска 515, женска 484; мещан – мужеска 196, женска 311; економических подгородней Макарьевской слободы крестьян, вошедших в городовой план, и других в городе в работах упражняющихся – мужеска 155, женска 173; присяжных гвардии ундер-афицеров и их детей – мужеска 5, женска 4; штатной команды ундер-афицеров, рядовых и их детей – мужеска 43, женска 49, инвалидной команды ундер-афицеров, рядовых и их детей – мужеска 151, женска 180; приставов, сторожей и их детей – мужеска 6, женска 6; разночинцев – мужеска 27, женска 57; у дворян и других чинов крепостных людей, при них в городе живущих, или к градским домам приписанных – мужеска 80, женска 106 душ; семинаристов 151".
Таким образом, население Бежецка в 1783 г. составляло 3092 человека, включая 328 жителей Подгорней слободы, включенной в состав города после 1775 г., и 151 семинариста, также появившихся в Бежецке уже после реформы. Показательно, что присоединение к городу экономической слободы произошло путем включения ее в городской план. Надо полагать, подобное решение было вполне естественным в виду своего рода переходного состояния ее жителей, именовавших себя "жителями" и, как мы увидим на примере семьи Загадашниковых, принимавших активное участие в хозяйственной жизни города.
Приведенное описание состава городского населения примечательно в нескольких отношениях. Прежде всего, обращает на себя внимание, что составители Описания сочли необходимым выделить 16 групп горожан, сформированных при этом по различным признакам – сословным и должностным. Само это деление можно рассматривать в качестве представления власти о структуре русского общества этого времени. В частности, порядок, в котором перечислены группы населения, по-видимому, соответствует представлениям власти о социальной иерархии. Одновременно представленное в Описании деление общества лишний раз указывает на противоречия как между формируемой государством сословной структурой и созданной им же системой чинов, так и реалиями русской жизни этого времени. Примечательно, к примеру, что члены инвалидной команды разделены в описании на две категории – офицеров-дворян и унтер-офицеров и рядовых. Интересно и то, что последнюю, самую низшую ступеньку иерархической лестницы занимают семинаристы, под которыми, по-видимому, имеются в виду учащиеся Бежецкого духовного училища, основанного в 1777 г. Оно предназначалось для детей церковников и, как видим, насчитывало значительно больше учащихся, чем живших в городе церковнослужителей.
2. Должники и кредиторы
2.1. Книги протеста векселей как исторический источник
Как уже ясно из сказанного выше, косвенная информация о хозяйственной деятельности горожан и их благосостоянии встречается в самых разных документах, основное содержание которых и цели их создания далеко не всегда имеет прямое отношение к этим сюжетам. Однако в фонде городового магистрата в соответствии с функциями этого учреждения отложились, естественно, и некоторые виды источников, посвященные именно им. Один из них, на котором основан данный раздел – книги протеста векселей.
Вексель – это платежное кредитное средство, один из инструментов осуществления разного рода финансовых и торговых операций и, соответственно, он может служить источником сведений об объеме торгово-хозяйственной деятельности. Однако сами векселя XVIII в., по причинам, о которых будет сказано ниже, почти не сохранились и все, чем располагает исследователь – это так называемые книги протеста векселей, каждая запись в которых содержит копию опротестованного, то есть неоплаченного вовремя векселя, для взыскания денег по которому кредитор вынужден был прибегнуть к помощи органов государственной власти.
В фонде Бежецкой ратуши и городового магистрата хранится 25 книг протеста векселей за 1740–1775 гг. Судя по всему, до 1740 г. подобные книги в Бежецке не велись и появились лишь тогда, когда среди Бежецкого купечества векселя получили достаточно широкое распространение. Впрочем, очевидно, что, если вексель – это документ, предназначенный в первую очередь для фиксации денежных обязательств, то такого рода обязательства существовали и до появления векселей и лишь оформлялись иначе – в виде кабальных записей и заемных писем. Причем, в случае неуплаты долга кредиторы и в первые десятилетия XVIII в. обращались за судебной защитой именно в городовой магистрат (ратушу). Сведения о разборе такого рода дел действительно встречаются в документах Бежецкого магистрата, относящихся ко времени до появления книг протеста векселей. Относительно массовый характер подобной информации позволил создать основанную как на книгах протеста векселей, так и на иных подобных документах базу данных о долговых обязательствах, в которой учтены 2448 случаев за 1696–1775 гг. Первоначально, при начале работы по составлению этой базы предполагалось, что в результате будет получен достаточно репрезентативный корпус информации о финансово-хозяйственной деятельности горожан. Однако результаты анализа собранного материала показали, что, во-первых, вексель – это гораздо более информативный источник, чем можно думать, исходя лишь из цели его создания. Содержащаяся в нем многоаспектная информация далеко выходит за пределы только историко-экономической проблематики, подтверждая справедливое замечание английской исследовательницы Кристин Вискин о том, что "кредит можно рассматривать и в качестве способа ведения дел и как репутацию индивидов, его осуществляющих".
Во-вторых, в бежецких книгах протеста векселей зафиксированы протесты не только жителей самого Бежецка, но и других лиц, причем не только горожан, но и представителей иных социальных групп, вступавших в вексельные сделки с горожанами. Таким образом, изучение этого вида источника позволяет проникнуть в одно из тех пространств, где происходило взаимодействие различных социальных групп русского общества XVIII в. Однако прежде чем подробно рассмотреть содержание полученной базы данных, стоит вкратце напомнить историю вексельного обращения в России.
2.2. Из истории векселей в России XVIII в. и историография вопроса
Согласно этимологическому словарю М. Фасмера, слово "вексель" немецкого происхождения и в русский язык вошло в употребление в начале XVIII в. "Словарь русского языка XVIII века" относит первое упоминание этого слова к 1698 г., ссылаясь при этом на составленный при участии Петра I "Лексикон вокабулам новым", который считается первым русским словарем иностранных слов.На одной из Интернет-страниц утверждается, что векселя якобы были введены указом Петра в 1693 г., однако, о каком именно указе идет речь, неясно, поскольку в Полном собрании законов (ПСЗРИ) подобного указа обнаружить не удалось. Лишь в Наказе гостю Сергею Лабазному "О сборе в Московской большой таможне пошлин" упоминаются "переводные письма", то есть по существу векселя, которые, однако, принимать в уплату пошлин запрещалось.
Само же слово "вексель" впервые встречается в законодательстве, судя по всему, лишь в 1711 г. в знаменитом "Указе, что по отбытии нашем делать", данном царем Сенату 2 марта этого года накануне Прутского похода, где собственно описывались полномочия вновь создаваемого высшего органа исполнительной власти. В нем, в частности, говорилось: "Вексели исправить и держать в одном месте". Сенаторы, судя по всему, не сразу поняли, что имел в виду государь, поскольку выполнили распоряжение лишь в конце июля 1711 г., издав указ, которому составители ПСЗ дали название "О невыдаче впредь из присутственных мест по векселям денег без разрешения Правительствующего Сената", что указывает на то, что подобная практика уже была распространена. В последующие годы эпизодические упоминания о векселях в законодательстве свидетельствуют о том, что они употреблялись в основном как инструмент внешней торговли. Однако уже в 1728 г. в Наказе Верховного тайного совета губернаторам и воеводам говорилось: "Воеводам денег на вексели отнюдь никому не давать, и в тех векселях в платеже сроков с получения далее месяца не писать, и те вексели в те места, где по них взять надлежит, посылать при доношениях на почте, а тем людям, кому деньги отданы будут, не отдавать". Невнятность этого положения искупается тем, что уже в мае 1729 г. в действие был введен Устав вексельный, действовавший в России вплоть до 1832 г., когда он был заменен новым.
Устав был разработан Комиссией о коммерции во главе с А. И. Остерманом и основывался на шведском вексельном уставе 1671 г. и соответствующем законодательстве германских государств. В преамбуле к Уставу разъяснялось: