Известно, что уже с 1909 года Крылов начал публиковаться: в это время его фамилия появляется в списке авторов Китайскорусского словаря военных терминов, изданного в Харбине, годом позже штаб округа публикует его работы "Русский солдат. Что о нем пишут" и "Кто побеждает на войне?". Октябрьскую революцию Крылов встретил в чине ротмистра (примерно соответствует современным воинским званиям капитана и майора), будучи членом Общества русских ориенталистов, и со значительным списком весьма специфических публикаций в профессиональном багаже: "Краткий алфавитный японско-русский словарь, пригодный для нижних чинов", изданный в 1914 году в Харбине и Хабаровске, стал явным следствием участия в войне с Японией и понимания автором возникших тогда проблем. Тогда же, главным образом в издательстве штаба округа, выходят работы, носящие не только прикладной, но и военно-академический характер: "Вопросы японской конницы. Справочник современной организации конницы в Японии с приложением общих сведений о японских сухопутных силах", Харбин, 1914; "Карта Кореи с японскими собственными именами", Харбин, 1914; "Словарь японских географических названий Кореи, ныне генерал-губернаторства Циосен. С картою, под ред. генерал-майора Генерального Штаба Володченко" (запомним эту фамилию! -А.К.), Харбин, 1914; "Краткие сведения о японских сухопутных войсках. С приложением географических и статистических данных о Японии. Под ред. ГШ генерал-майора Володченко", 1914; "Краткие сведения о вооруженных силах Японии. С приложением статистических данных общего характера. Под ред. ГШ генерал-майора Володченко", 1915; "Солдатские песни", 1915; "Вопросы японской армии в алфавитном порядке. Справочник современного устройства японских вооруженных сил", 1916. Понятно, что автором столь специфических трудов простой переводчик стать не мог. Помимо соответствующих опыта и образования для их написания нужны были возможности, которые могла дать, например, служба в российской военной разведке, где Крылов имел бы шанс заниматься анализом японских вооруженных сил, получая уникальные материалы о них, недоступные обычным исследователям. Был ли Василий Крылов русским военным разведчиком? Похоже, что именно так. Формально же с 1913 года он, как кавалерист, числился в 3-м конном Заамурском полку, но был откомандирован для прохождения службы в Штаб Заамурского округа, а в 1914-м назначен военным цензором на станции Приграничная КВЖД, при этом неоднократно отправляясь в командировки в Японию и Корею. В том же году, по данным К. Табачнева, Василий Крылов был награжден орденом Святого Станислава 2-й степени.
Политическое прошлое Василия Крылова в "анкете арестованного" определено просто и емко: "харбинец". Подробностей не слишком много: в период революции примкнул к партии социалистов-революционеров - тех самых эсеров, что делали революцию вместе с большевиками, а потом, в 1918-м, оказались их злейшими врагами. У Василия Крылова с эсерами дорожки тоже разошлись. В 1920-1921 годах он жил в Чите, где служил в частях белой армии атамана Семенова, дослужившись до подполковника. В какой должности? На допросе в НКВД много лет спустя он сумел об этом не сказать, но мы знаем: сначала помощником начальника, а затем - с 20 ноября 1919 года - временно исполняющим должность начальника контрразведывательного отделения штаба округа. Исходя из наших стереотипов о Гражданской войне и колчаковской контрразведке трудно представить себе службу, менее совместимую с наукой. Тем не менее, в указанный период у нашего героя выходят новые книги: "Библия японского солдата и матроса. К познанию японской армии", 1919; "Очерки японской армии", 1919; "Русско-японские практические разговоры. Вып. 1. Приветствия - айсацу. Разговоры, подстрочный словарь к ним и сведения из грамматики японского разговорного языка", 1920; "Русско-японские разговоры. С кратким русско-японским словарем", 1921. Поистине фантастическая плодовитость для автора, существующего в условиях Гражданской войны с двумя маленькими детьми на руках и, как сказано в его следственном деле, все это время ведшего "активную борьбу с Советской властью в районах Восточной Сибири"!
Еще менее ясным выглядит следующий период жизни Василия Николаевича - с 1921 по 1925 год. Мы не знаем, где он находился в это время и чем занимался. Есть неподтвержденная пока информация о том, что в 1921-м он заведывал библиотекой во Владивостоке (возможно, библиотекой Восточного института?), затем служил редактором двух журналов: "Армия и народ" и "Солнышко. Журнал для детей" (!). В 1923-м Крылов переехал в Харбин, где, вероятно, со следующего, 1924 года работал переводчиком в советском консульстве. Казалось бы, необычное место службы для бывшего разведчика и подполковника из белогвардейской контрразведки. Но это если не брать во внимание тот факт, что генеральным консулом РСФСР в Харбине был в то время Д.Д. Киселев (Мощный) - сколь безграмотный, столь же и энергичный резидент Разведывательного управления (будущего ГРУ) вооруженных сил "молодой Советской республики", в прошлом левый эсэр, переполненный идеями о борьбе с мировой буржуазией, тесно сотрудничающий с резидентурой Иностранного отдела (ИНО) ОГПУ, но не сумевший окончить в школе курс даже русского языка, не говоря уже об иностранных. Для него в сложившейся ситуации грамотные драгоманы были на вес золота, и, похоже, как раз в это время карьера Василия Крылова как разведчика возобновилась. Путь же ученого, исследователя он не прерывал никогда. В 1926 году в Харбине вышла его следующая книга - "Японская литература о Китае, Маньчжурии и Японии. Вып. 1. Журнальная литература". К этому же времени относится его случайная встреча на улице со старым знакомым по Владивостоку - японоведом Н.П. Мацокиным, которому Крылов предложил работу в консульстве, после чего Мацокин оказался на службе в резидентуре ИНО ОГПУ.
Относительно спокойная жизнь Василия Крылова в Харбине продолжалась до 1934 года. Он развивался как ученый-востоковед, исследователь и Японии и Китая, официально стал членом Общества исследователей Маньчжурского края. В 1926-1933 годах вышли его новые работы, в основном в виде журнальных статей в различных изданиях: "Литература на японском языке о Маньчжурии и сопредельных странах", 1928; "Издательская деятельность Харбинского торгового музея"; "Новые книги по китайской проблеме; Книга биографий деятелей современного Китая"; "Содержание японских журналов за текущий 1930 г., посвященных изучению стран Дальнего Востока"; "Обзор текущей периодики в Китае на японском языке"; "Книги и брошюры о Китае", "Маньчжурии и Внутренней Монголии"; "Административное деление Китая"; "Библиографический указатель японской журнальной литературы за 1932-1933 годы"; "Новая японская книга о Маньчжурии (Фуцзимагари С. Создание "Маньчжоуго" и его естественные богатства)" и другие. Но однажды счастливая харбинская жизнь закончилась...
В каждом следственном деле из тех, что мне доводилось видеть в различных архивах, есть своя интрига, свой драматизм, свои загадки. В деле Василия Николаевича Крылова всего это - через край. В его аресте 1 сентября 1937 года не усматривается поначалу никаких "восточных мотивов", хотя востоковедов всех уровней из самых разных организаций "брали" с самого начала года. С началом японо-китайской войны 7 июля 1937 года волна арестов начала набирать мощь цунами, но общих для всех японоведов обвинений пока не выдвигалось, за исключением пропагандистских нападок в советской прессе. Большинство, конечно, было схвачено как "японские шпионы", но присутствовали и другие, более привычные для того времени обвинения - в троцкизме и контрреволюционной агитации. Постановление на арест Василия Николаевича Крылова было подготовлено 29 августа. В документе говорилось, что В.Н. Крылов "достаточно изобличается в том, что, будучи контрреволюционно настроен, высказывал троцкистские настроения по адресу вождя партии. Прибыл на территорию СССР как агент японских разведывательных органов со шпионскими заданиями". Никаких доказательств и оснований для ареста, конечно, приведено не было - "достаточно изобличается", и все на этом. При этом о разведывательной, в пользу Японии, версии следователями было забыто сразу же и вплоть до вынесения предложений о передачи дела на рассмотрения Особого совещания (ОСО) - знаменитой "тройки".
Здесь надо заметить, что, помимо всего прочего, следственное дело Василия Крылова впервые позволяет нам более четко определить основных палачей московских японоведов страшного 1937 года. В делах, открытых позднее, после выхода приказа НКВД СССР № 00593 "О харбинцах", хорошо видно, что времени правильно оформлять документы у чрезвычайно загруженных "работой" чекистов не было - подписи стоят на положенных местах, а вот их расшифровки присутствуют не всегда. В конце августа 1937-го чекисты только начинали "работать по восточникам" и были аккуратнее. Теперь мы знаем, что постановления на арест Крылова, Ощепкова и многих других московских японоведов завизированы военным прокурором Московского военного округа Юлием Берманом (его самого расстреляют годом позже). Дела по большинству японоведов непосредственно вела тройка следователей и оперуполномоченных Московского областного управления НКВД в составе: Вольфсон, Наседкин, Воденко - это они лично избивали, пытали и уничтожали цвет столичного востоковедения.
Постановление об аресте подписано, это отчетливо видно, дрожащей рукой: шестидесятилетнего - старика по меркам тех лет - Крылова брали, видимо, ночью, в его квартире в доме номер 10 по 2-й Домбровской улице в городе Пушкине Московской области, куда Василий Николаевич вынужден был переехать из Москвы, будучи не в силах платить за квартиру в столице. Позже в этот же длинный деревянный барак (по старой памяти?) ворвутся чекисты в поисках друга и соседа Василия Крылова - Владимира Плешакова. Сопутствующий аресту обыск ничего не дал: изъяли паспорт и два фото: "Крылова и китайца". Нечувствительные к настоящим разведывательным мелочам следователи личность "китайца" устанавливать не стали, и в деле это фото отсутствует. В доме осталась жена Крылова Зинаида Викторовна и сын Кирилл 18 лет. Старшая дочь - тоже Зинаида - была геологом и находилась в экспедиции.
Первый допрос состоялся 7 сентября в Бутырской тюрьме. Допрашивал помощник оперуполномоченного 3-го отдела НКВД по Московской области Воденко, и линия следствия очень скоро приняла довольно необычный для схваченных востоковедов характер. Поначалу Крылов сообщил уже известные нам биографические сведение. При этом он либо не раскрыл, либо Воденко не внес в протокол допроса информацию о своей связи с разведкой. Затем речь пошла о последнем периоде жизни арестованного: "В Москву я приехал из Харбина 18 июля 1934 года... После двух месяцев поступил работать в издательство "Советская энциклопедия" в качестве редактора японистских трудов... По сокращении работы в этом учреждении в конце 1935 года я уволился по собственному желанию. В 1936 году работал в Тихоокеанском кабинете японистом". После этого следователь потребовал сообщить о "знакомых по Харбину". И Крылов сообщил, назвав первым практически неизвестного сегодня япониста Баяна Петровича Матиасевича, работавшего с ним в Тихоокеанском кабинете. Следующие два листа дела посвящены развернутой характеристике Матиасевича как "непримиримого врага Советской власти". Никаких фактов вражеской деятельности коллеги Крылов, конечно, привести не мог, и в почти бессвязной груде слов следователь жирным красным карандашом подчеркивал то, что хоть как-то могло помочь НКВД создать очередной липовый заговор: "Числа 20-го августа Матиасевич заехал ко мне на квартиру, высказал мне свои террористические настроения по отношению к руководителям партии и Советского правительства, которые, по его мнению, ведут страну к гибели".
Удовлетворенный следователь Воденко требует назвать остальных, и обессиленный Крылов продолжает: "Кроме Матиасевича в Харбине я находился в близких отношениях с братьями Нечаевыми - Федором и Василием. Молоптным Петром Прохоровичем и Плешаковым Владимиром Дмитриевичем (подчеркнуто простым карандашом. -А.К.)...Федор Нечаев несколько месяцев тому назад заявил о том, что очень огорчен тем, что уволен из Разведывательного управления РККА (подчеркнуто красным карандашом и дважды отчеркнуто сбоку простым. -А.К.)...Плешаков Владимир Дмитриевич в Харбине работал переводчиком японского языка на КВЖД. В период 1921 года во Владивостоке находился на службе у Японской военной миссии. В СССР... прибыл в 1936 году, работает в НКИД переводчиком. Проживает рядом со мной в Пушкино. Заходит ко мне на квартиру. По своим политическим взглядам настроен враждебно к СССР".
Все следующие протоколы допросов Крылова, которые велись несколько дней, а возможно, и суток, представляют собой нагромождение явно на ходу придумываемых "враждебных" высказываний несчастного старика, вроде вот этого: "Воспевая хвалебные гимны Троцкому, я со злобой и ненавистью ругал С..."