Владимир шел по проспекту в поисках книжного магазина. Вот что-то похожее. Он зашел, обнаружил знакомую уже обложку, скривился, купил. "Может быть, - подумалось ему, - если я пойму идею этого мира, то пойму и саму Терезу? Через странную логику ее драконов, ее демонов, через слепок чувств, созданный ею, пока она была рядом со мной. А поняв, сумею избавиться от этого наваждения, от преследующих мыслей о ней. Или наоборот, сумею привязать к себе эту невозможную женщину, это беспокойное существо".
- Простите! - раздался рядом с ним чей-то голос.
- А? - Владимир огляделся - на него с восторгом смотрела какая-то женщина.
- Вы Владимир Зубов, актер?
- Точно, - привычно улыбнулся он в ответ.
- Можно с вами сфотографироваться?
* * *
Наверное, во всем виноват этот мир. Эти острозубые скалы, что стремились ввысь. Это огромное красноватое Солнце, щедро разливающее краски по каменной серости. И небо. Бездонное. Серое. Неприветливое небо.
Черный дракон поднимал глаза и видел вдалеке красную точку, что выписывала кульбиты среди облаков. Он закрывал глаза - и видел ее в образе человека. Сияющая улыбка, волосы рассыпались по плечам. Она склоняется над ним…
Его Красная Драконица. Его погибшая любовь… Она мерещилась ему повсюду.
Конечно, во всем был виноват этот мир. Мир, который они обнаружили во время странствий по Дереву Жизни. Мир, где никого не было, кроме них, двух Драконов. Мир, где родилась их любовь.
Черный дракон снова смотрел в ее зеленые глаза - и видел, как: "нельзя, недопустимо" сменяется в них смущением, каким-то по-детски трогательным.
Но он не отступал. Попросту не умел этого и не хотел. Он брал ее за руки - какие же у нее ледяные пальчики, - и чувствовал бешеные, гулкие удары ее сердца.
- Нельзя, - беззвучно произносили ее губы.
А он держал ее за руки - и просто смотрел… Какие же у него глаза! Прекрасные, изумительно-чистого серого оттенка. Теперь она читала его… Что же она видела в нем? Нежность. Жажду обладания. Что чувствовала? Тепло его ладоней. Предвкушала жар его тела. Мечтала о нем. Но вместе с тем Красная драконица ясно понимала, что надо бежать, что он - ее погибель. Но она так устала от невозможности согреться. Ей так хотелось почувствовать его нежность. Погрузиться в нее…
И под лучами закатного солнца ее красные крылья вспыхивали ослепительно-ярко. Нестерпимо… Так же, как и она сама.
И драконы исступленно сливались в одно существо. Жадно. Самозабвенно. И за своей любовью не видели ничего. Даже неба.
Каждый сам выбирает ветку
И испытывает на прочность,
И по нраву - диаметр петли.
А мог бы каждый выбрать просторное небо,
Между прочим…
Владимир читал всю ночь - текст действительно захватывал. Он проглотил его, не анализируя, не рассуждая. Только перевернув последнюю страницу, в раздражении захлопнул книгу, сбросил на пол. Пошел завтракать, попутно размышляя над тем, что же привело его в такое бешенство, практически в исступление. Потом он понял, что вместо чашки с кофе держит в руках мобильник и набирает ее номер. Набирает для того, чтобы прокричать ей в трубку: "Как ты посмела!".
А она посмела. Главный герой был отражением его самого. Тереза наделила своего дракона его, Владимира, жестами, мимикой, "безукоризненной лепкой скул" и даже его манерой говорить. Все мелочи и мгновения их романа она отдала своему герою. Даже те слова, что Владимир шептал ей на ухо в постели…
Его нежность. Его страсть. Его самолюбование. Тереза запомнила и чутко впитала каждое движение, каждый вдох, каждое биение сердца. Подметила, чтобы цинично вынести все это на публику. И написать изумительной красоты книгу…
- Да, - сонно сказала она в трубке.
- Прочитал я твою книжку. Только что, - желчно протянул он.
- И как тебе? - голос немного оживился. Странно, но Тереза, кажется, не ощущала никаких угрызений совести…
Владимиру стало смешно оттого, что он собирался на нее накричать, наговорить гадостей.
- Не знаю, - сказал он вместо колкостей. - У меня странное чувство. С одной стороны, я чувствую себя уязвленным. С другой стороны, книга мне понравилась.
- Ты чувствуешь себя уязвленным, - повторила Тереза.
- Уязвленным. Даже оскорбленным, - уточнил Владимир, - выставленным голым на площади. Препарированным!
Он услышал, как она завозилась в постели, наверняка подтыкая под себя одеяло, чтобы не замерзнуть.
- Володя, мне жаль, что ты все воспринял на свой счет. Я не хотела…
- А чего ты хотела, Тереза?
- Написать книгу…
- "Написать книгу"! - повторил он за ней, разом ощущая, как снова накатывает ярость. Оказывается, никуда она не делась. Так, сладко задремала на несколько секунд, свернувшись ядовитым клубочком на дне души. - Значит, вот она какая, твоя работа? То, за что тебя так хвалят? Умение подслушать, подсмотреть, зарисовать? Как у человека морщинится лоб, когда он злится. Как начинают сиять глаза, когда он произносит: "Я тебя люблю"… Значит, ты такая гениальная потому, что умеешь разложить на буковки другого человека? Его душу и чувства?
- Володя, пойми!.. Я просто писала книгу!
Но он не слушал. Ему не нужны были ни извинения, ни оправдания.
- Не сомневаюсь, что и этот разговор тоже послужит тебе источником вдохновения! Да, еще… Я желаю тебе дальнейших творческих успехов. Я уверен, что больше тебе в жизни ничего не надо…
Глава двадцать четвертая
И зачем он после утренней сцены - нелепой, телефонной - потащился на творческий вечер к Терезе Ивановне Тур? Да еще и заказал билет по Интернету. Право слово, он уже не помнил, когда платил последний раз за билеты в театр или в кино. Даже будучи студентом, как и все его сокурсники Зубов неизменно проходил по контрамаркам, по пригласительным билетам, по мановению руки администратора, как и было положено в их артистическом мире… А что уж говорить про то время, когда он стал популярным. Не положено ему по статусу покупать билеты за деньги…
Ладно в конце концов эта сумма его совершенно не разорит. К тому же он не мог позволить себе звонить администратору и проявлять явный интерес к Терезе.
Так зачем он пошел на ее вечер? Нет, Владимира не мучили угрызения совести, что он устроил ей сцену по телефону. Он не считал себя неправым. Когда бешенство перекипело, оставив после себя лишь тлеющие угольки тоски, ему стало интересно… Как, например, будет выглядеть автор Тереза Тур, когда он поднесет ей книгу и попросит автограф. Не все же ему подписывать набившие оскомину сладкие плакаты с прекрасным принцем Кристианом и ловить заинтересованные взгляды.
Зал был полон. В основном на творческую встречу прибыли поклонницы, любительницы романтики. Оно и понятно: какие герои, какие страсти, какая любовь! Свет медленно погас, смолкли аплодисменты. Полились звуки рояля, нежные, ласкающие. Потом к музыке присоединился ее голос. Такой правдивый, такой искренний…
Владимир не мог не восхититься, как она умеет выразить чувства, заворожить. Откуда в писателе-фантасте такое мастерство? А вот текст его особо не интересовал: что-то простенькое про осень и тоску, про дождь и мир вокруг…
На сцене в луче прожектора стояла ее фигура. Вот теперь это была она, в черном длинном платье, со струящимися по плечам светлыми волосами, с ниткой жемчуга, мерцающей на груди. Вот она делает несколько шагов по сцене во время проигрыша. Он заметил, что ее любимые невообразимые каблуки снова на месте… Почувствовал горький запах духов, словно она была не там, а прямо рядом с ним… И сожаление сжало ему горло.
Владимир осознавал, что сделал себе еще больнее. Но он понимал, что это правильно. Потому что, видимо, это любовь… Он готов был закрыть лицо руками, чтобы не видеть ее. И его затрясло от приступа ненависти к самому себе - как же он жалок!..
- Я расскажу вам, - доносился голос со сцены, - почему пишутся книги. Как тоска берет в плен, как нет сил даже перечитывать любимые книги или пересматривать фильмы. Как начинаешь говорить с собой, потому что больше не с кем… Как берешь белые-белые листы бумаги, начинаешь выводить на них черные буквы, которые непонятно как оказываются в твоей голове. Потом ты их читаешь - и тоска отступает.
СУД ДРАКОНОВ СПРАВЕДЛИВ…
Молодой дракон стоит перед своим народом, перед своими судьями, перед отцом девушки, которую он любил и которая погибла по его вине. Он знает свой приговор и верит, что тот справедлив - по-другому у драконов не бывает. Он уже и сам жаждет услышать слово "смерть" из уст судьи - Красного дракона, подойти к краю пропасти и бросить тело вниз. Может быть, там, глубоко-глубоко, у подножия скал, он найдет облегчение от боли, что терзает его.
- Смерть, - печально повторяет судья, чья дочь только что разбилась о скалы.
- Право крови, - раздается спокойный голос сидящего рядом с ним второго дракона.
- Ты не посмеешь, Черный! - в ярости шипит Красный.
- Отчего же, владетель Граах? Разве я не следую древнему обычаю драконов? Разве не дозволено родичу, старшему, умудренному опытом, отдать жизнь за своего потомка? Заплатить своей жизнью за ошибки его юности?
- Дозволено, - быстро произносит третий судья, Зеленый дракон.
- Однако… - шипит Красный.
- Мне жаль, что ты не мог воспользоваться этим правом и спасти дочь. Она носила яйцо. - Но я имею право спасти своего наследника и этим правом воспользуюсь.
Черный дракон кладет руку на плечо старому другу и внимательно смотрит тому в глаза, пытаясь найти там… нет, не прощение - хотя бы позволение жить своему сыну… Не находит. Тяжело вздыхает. - Я прошу для молодого Черного дракона изгнания!
- Это не противоречит устоям, - отвечает Зеленый. Его положение со смертью старшего Черного дракона и изгнанием его наследника только упрочится.
- Я требую смерти! - яростно ревет Красный.
- Два голоса против одного, - спокойно подводит итог Черный, - жизнь.
- Нет! - кричит юноша, про которого все забыли. - Зачем жить? Я не хочу такой жизни… такой ценой!
- Стыдитесь, Ральф, - подходит к нему отец, - ваше поведение неуместно. Вам не дано выбирать, как вы появляетесь на свет, какой ценой кто-то оплачивает вашу жизнь. Вы должны лишь помнить про эту цену. Помнить и жить. Слышите, Черный дракон, наследник мой! Я приказываю вам жить!
- Да, - склоняет голову юноша, - да, мой повелитель и отец.
Черный владыка подходит к краю пропасти и, не превращаясь в дракона, не расправив крылья, камнем падает вниз. Потому что так положено. Потому что он так решил. А для драконов нет ничего важнее собственных решений…
Владимир слушал, как она читает текст своего романа, но не слышал ни слова о драконах. Он все пытался вникнуть в смысл тех слов, что она говорила вначале. Слов о тоске и одиночестве… Что за чудовищную ложь говорила Тереза? Что у нее за извращенное чувство реальности?
Как это "тоска берет в плен"?.. Что значит "поговорить не с кем"?.. Конечно, по поводу всего этого у него имелись и свои соображения: говорить не с кем потому, что если всех разогнать, то, конечно же, становится тоскливо!
Звучал рояль, она читала свою книгу. Пела. Задавала себе вопросы, которые могли появиться в голове у читателя… Отвечала на них. Искренняя. Прекрасная. Одинокая.
"Но ты сама нуждаешься в этом одиночестве, в этой тоске, - бесился Владимир, - так старательно организуешь их вокруг себя. Преодолеваешь сопротивление близких, а они всеми силами пытаются не отпустить тебя в это одиночество… какое же ты имеешь право строить из себя отвергнутое всеми существо? Страдающее. Мятущееся…"
Он почему-то настолько поверил существу под огнями софитов, что забыл: все это - спектакль. Тереза находилась на сцене, а это не самое удачное место для искренности и правды… Искренность там кажется нелепой, а правда - некрасивой. Но он забыл… И поэтому с облегчением вздохнул, когда зажгли свет - начался антракт. Зубов побрел к выходу. Наконец-то можно было выйти из этой камеры пыток. Как следует выпить в буфете. Нет, грамотнее будет напиться. И ехать домой. Все, что он хотел узнать, пожалуй, узнал.
- Добрый вечер! - раздался рядом знакомый голос.
- Здравствуйте, - повторил почти такой же, - а вы тут какими судьбами?
Владимир вздрогнул - так резко его выдернули из мрачных мыслей. Потом взял себя в руки, сконцентрировался и увидел Ивана и Якова, разглядывающих его с сочувствием.
- Добрый вечер… - актер слегка потряс головой, чтобы отогнать мысли.
- Не переживайте вы так, - сказал Яков, - мы тоже не любим мамину новую книжку.
- Спасибо, - с чувством произнес актер и пожал руку одному и второму.
- Но мы тут по призыву сыновей любви и сыновнего долга… - это был Иван, он любил велеречиво выражаться. - А вас-то как занесло в этот драконий ад?
- Драконий ад, - повторил Владимир и понял, что в состоянии улыбаться. - Слушайте, мне надо выпить. Простите, организм алкоголя требует после нервных потрясений.
- А мы жаждем пепси, составим вам компанию, - улыбнулся Яков. Все же сын был феноменально похож на мать…
- С меня конфетка! - улыбнулся в ответ Владимир.
Они отправились в буфет.
- Нам показалось, что мама написала все как-то жестко… Классно, но жестко.
- Кроме того, - продолжил мысль брата Яков, - в роли главного героя - явно вы. Извините нас, если лезем не в свое дело…
- Увы, - подтвердил Владимир, - когда я прочитал книгу, я тоже это понял. Ваша мама создавала главного героя с меня. Не поступки… Поступал он так, как по сюжетной логике положено дракону. Но фразы, жесты…
- Описание, - подхватил Иван.
- И вы обиделись? - это был более серьезный Яков.
- Не без этого. Но главным образом, я захотел понять.
- И мы хотим понять, что с мамой, - Яков вздохнул.
- Даже не так, - поправил его Иван. - Мы хотим понять, как нам вернуть маму… Раньше она интересовалась нами, читала с нами, хохотала с нами…
- Была с нами, - отозвался Яков.
- Понимаете, с самой той больницы, когда она узнала о папиной измене, она больше не хочет общаться ни с кем. Даже с нами, своими детьми! Не желает и все. Она бесконечно смотрит "Джейн Эйр". А это одиннадцать экранизаций, понимаете, плюс фанатские клипы по ним в Интернете, - добавил Иван.
- Мама разговаривает с персонажами на экране, комментирует их слова и поступки. Спорит с режиссерами и сценаристами…
- Она разговаривает с ними - больше ни с кем.
- Бабушка хотя бы пытается… Мама ее слушает. И молчит. И пишет, пишет, пишет. Про своих драконов…
- Вот мы и хотим понять…
- Так что мы тоже не любим эту проклятую книгу. Создается ощущение, что в нее ушла мама. Ушла и не может вернуться…
Подошла их очередь. Владимир помедлил, подумал - и взял бутылку коньяку. И конфет, бутербродов для сыновей Терезы.
- Я думал, что дело во мне, - признался он Ивану и Якову, - что я в чем-то виноват. Но не мог понять, в чем…
Раздался первый звонок. Мальчики ушли на свои места. Владимир остался с полупустой бутылкой и с четким решением не идти в зал. Потом столь же решительно, почти бегом, он направился к закрывающейся уже двери… С извиняющейся улыбкой просочился мимо служительницы. Лампы медленно угасли. На сцене стояла Тереза и пела.
Сейчас у него не было возможности выключить звук. Поэтому он стоял и слушал, и каждое слово больно вонзалось в него. Он стоял в темноте зала, вдалеке, у самой двери, и не мог пошевелиться. Она пела о любви столь же великой, как и полет дракона над спящей землей. О любви, что дает возможность жить вопреки всему. О любви, которой нет в нашей жизни, потому что мы не драконы. О любви, которую мы утратили вместе с умением летать.
Так вот оно что… Оказывается, в любовь нельзя верить, потому что ее не бывает. Потому что он не дракон, а умение по-настоящему любить утрачено навсегда.
Песня отзвучала. Зал замер, вслушиваясь в исчезающие звуки, потом взорвался аплодисментами.
- Бедняжка! - донесся до него женский голос справа. - Сколько ей пришлось перенести! Сначала муж, потом актер этот! Мы все так надеялись, что хоть он-то человеком окажется. А посмотри, как все обернулось…
Актер, который оказался "не человеком", резко сорвался с места. Он пошел к сцене, убыстряя шаги, смутно понимая, что он делает. Главное, добраться до нее. Добраться и желательно что-нибудь сломать. И вытрясти из нее правду… Вот и сцена. Тереза с растерянным выражением лица.
Тут он осознал, что стоит там же, где и стоял, у входа в зал. Что вспышка бешенства ему лишь померещилась… и облегченно вздохнул. Потом развернулся и, пошатываясь, вышел вон.
Глава двадцать пятая
Несколько ночей подряд Терезе снился один и тот же сон. Она стоит на сцене, а дрожащий от ярости Владимир вышагивает из сумрачного зала к ней, в свет софитов. Она чувствует его бешенство, как свое собственное. Вот он доходит до самой сцены, опаляет ее взглядом…
Дальше она всегда просыпается, словно не может понять, что должно случиться дальше. Наверное, ее фантазия и талант отвергают это развитие событий как несвойственное данным людям в данное время в данном пространстве. Следовательно, такого произойти не может. Даже во сне…
Она проснулась, вынырнув в реальность так резко, что бешено заколотилось сердце. Подоткнула одеяло со всех сторон - у нее вечно мерзли ноги, руки и нос. Проснулась и стала размышлять. А действительно, что произошло бы, если бы Владимир пересек зал, дошел до сцены?.. Он бы стал кричать о своей боли, о том, как она его оскорбила? Нет, это нелепо. Этот человек никогда бы не выплеснул на публику свои истинные чувства, какими сильными бы они ни были.
Она могла кинуться к нему с извинениями или просто в объятия, неважно… Опять же бред. Даже если отбросить тот момент, что Тереза работала - шел спектакль все-таки - в любом случае она тоже не сторонница демонстрировать на людях эмоции.
И что получается?.. Получается очень хорошо, что он не дошел до сцены и не устроил скандал. Просто постоял у входа, побуравил ее бешеным взглядом… и ушел.
То, что он находится в зале, она почувствовала сразу, с первыми тактами песни, как только вышла на сцену. Понятно, она не могла его видеть его. Зал был полон, свет бил ей в глаза. Но Тереза чувствовала его - и все. Боль, ярость, обиду. Чувствовала, словно обжигалась…
И сегодня утром, впервые со времени знакомства с Владимиром, ей в голову пришла мысль, что любовь, скорее всего, существует. И не только в вымышленных мирах, придуманных, чтобы завлечь легковерных читателей. И не для того, чтобы занести ее в книгу и гарантировать хорошие продажи. Будем откровенны, книга с качественной любовной линией продается лучше…
Любовь попросту существует…
Тереза помотала головой, посмотрела в окно: только-только начинало светать. Она повздыхала, поворочалась. Потом решительно поднялась. Оделась потеплее. И поспешила прочь из комнаты, словно это могло отогнать мысли, преследовавшие ее, как зубная боль.
Почему это случилось с нею? Почему она оказалась виновата в не-любви? Что бы она ни говорила маме, но себе она отдавала отчет, что Владимир имеет право на гнев - он полюбил. А она - нет.