Папа вздохнул, немного завидуя собственному сыну, и хитро сам себе улыбнулся; он уговорил Чезаре все ему рассказать об их отношениях.
Гоффредо с восторгом наблюдал за танцующими. Какой красивой парой они были! Моя жена и мой брат. Это самые известные люди среди присутствующих на балу. Все на них обращают внимание. И сами они с восхищением смотрят друг на друга.
Чезаре, великий Чезаре будет благодарен мне, потому что я привез ему Санчию. А Санчия, она явно в восторге от Чезаре. Все ее любовники покажутся ей ничтожествами, когда она сравнит его с ними!
Лукреция смотрела на них.
" Итак, - думала она, - Санчия уже решила взять Чезаре в любовники. Она знает, как соблазнить, как ублажить его ".
Лукреции хотелось спрятать лицо и заплакать, а больше всего ей хотелось, чтобы Санчия никогда не приезжала бы в Рим.
Они лежали в постели Санчии.
Санчия улыбалась, глядя сбоку на своего любовника. И вправду, думала она восторженно, он не такой, как все остальные мужчины. Он страстный и в то же время сдержанный, увлекающийся и холодный; он опытен и одновременно жаждет открытий; он обладает двойной силой. При всех своих многочисленных любовных похождениях она не знала любовника, равного Чезаре.
Она повернулась и медленно проговорила:
- Меня надо было выдать замуж за тебя, а не за Гоффредо.
И сразу увидела, как изменилось его лицо - выражение чувственности исчезло, сменившись внезапным гневом, настолько сильным, что девушка поразилась, хотя и была в расслабленном состоянии.
Он сжал кулаки, и она поняла, что он борется с собой, стараясь сдержать свою ярость.
- Мой отец, - проговорил он, - счел целесообразным отправить меня в церковь.
- Просто в голове не укладывается, - спокойно сказала она, кладя ему на спину ладонь и привлекая его к себе, стараясь вызвать в нем желание.
Но не так-то просто было его успокоить.
- У меня два брата, - сказал он, - но отец выбрал меня.
- Ты станешь папой, - ответила Санчия, - но это вовсе не значит, что ты должен лишать себя подобных удовольствий, Чезаре.
- Я хочу командовать армиями. Я хочу иметь сыновей… Законных сыновей. Я чувствую отвращение к церкви и ко всему, что с ней связано. И избавлюсь от своего кардинальского облачения.
Санчия села на постели. Ее длинные волосы скрывали ее наготу. Ее голубые глаза сияли. Она хотела, чтобы он забыл о своих обидах и снова любил ее. Это походило на вызов. Его гнев важнее, чем я? Что же он за мужчина, если лежит со мной в постели и говорит о своих честолюбивых устремлениях?
Она взяла его за руки и улыбнулась ему.
- Не сомневаюсь, что то, о чем ты мечтаешь, непременно сбудется, Чезаре Борджиа.
- Ты колдунья? - спросил он.
- Да, колдунья, Чезаре Борджиа, и я обещаю тебе это… я обещаю тебе солдатскую форму, жену и законных отпрысков.
Он пристально смотрел на нее; по крайней мере ей удалось сосредоточить его внимание на себе, хотя, возможно, ее дар пророчества привлек его сильнее, чем ее тело.
Она смотрела на него широко раскрытыми глазами.
- Один из детей должен посвятить себя службе церкви, - продолжала она. - Это должен был быть Гоффредо. Почему не он?
Он встал на колени на постели рядом с ней, обхватив за плечи и заглянул в голубые глаза Санчии.
- Да, сказала она. - Вот выход. Нам с Гоффредо нужно развестись. Маленький Гоффредо пусть наденет на себя кардинальские одежды, а Санчия и Чезаре станут мужем и женой.
- Клянусь всеми святыми, - воскликнул Чезаре, - это неплохой план.
Он обнял ее и стал неистово целовать. Она засмеялась.
- Полагаю, мой господин не станет меньше любить меня из-за того, что вскоре я должна буду стать его невестой, а потом и женой. Говорят, что знатные юноши в Риме любят женщин, которых находят себе сами, больше, чем тех, кого им навязывают в жены.
- Договорились, - горячо сказал Чезаре.
- Сначала ты должен заявить, что хочешь стать моим мужем…
Она, смеясь, откинулась на подушки, и некоторое время они боролись.
- Чезаре, - едва сумела выговорить она, - твоей силы хватит на десятерых. ***
Лукреция просила отца принять ее. Александр с тревогой всматривался в лицо дочери. Она выглядела бледной и несчастной.
- Что случилось, моя ненаглядная? - спросил он.
Она опустила глаза. Она ненавидела ложь, но тем не менее не могла решиться сказать ему правду.
- Я неважно чувствую себя, отец, - ответила она. - Чума в самом воздухе Рима, мне кажется, я заразилась. У меня два дня небольшая лихорадка.
Он коснулся своими прохладными унизанными кольцами пальцами ее лба.
- Сохрани тебя Господь, - пробормотал он - Умоляю простить меня. - сказала Лукреция, - потому что то, о чем я собираюсь просить тебя, я знаю, будет неприятно. Ты не захочешь мне позволить сделать это. Я чувствую, что мне нужно переменить обстановку, я хотела бы ненадолго поехать в Пезаро. Тишина.
Папа все сильнее ощущал недовольство замужеством своей дочери.
Но Лукреция выглядела такой болезненной, что он решил сделать ее счастливой.
Ее глаза неотрывно были опущены к подушечке из красного бархата, на которой она стояла на коленях.
Она сама себе казалась сбитой с толку, она чувствовала себя девочкой, которая не может разобраться в собственных чувствах. Она ненавидела Санчию - Санчию с ее ярко-голубыми глазами, громким смехом, с ее умением прекрасно разбираться в людях и знанием жизни.
Санчия обращалась с Лукрецией, как с ребенком, и Лукреция понимала, что в важнейших вопросах она и останется ребенком, пока не сумеет овладеть своими чувствами и не научится разбираться в них. Единственное, что она твердо знала, - это то, что не может вынести близости Санчии и Чезаре, что ненавидит услужливость Гоффредо и хихиканье трех служанок Санчии.
В последнее время она часто думала о Пезаро, особенно когда отправлялась в апартаменты Санчии, поскольку знала, что если Чезаре там, а она туда не придет, то вообще не увидит его в тот день.
Пезаро, этот тихий небольшой городок в полукольце гор, синее море, омывающее его берега. Пезаро, где она могла жить вместе с мужем и вести себя, как подобает жене. В Пезаро она чувствовала себя такой же женщиной, как все, и именно этого ей сейчас хотелось.
Отец нежно гладил ее по волосам; она слышала его голос, тихий и спокойный, словно он все понимал:
- Дорогая моя, ты высказала желание отправиться в Пезаро, значит, в Пезаро ты и поедешь.
Александр принял сына в своих апартаментах.
- У меня есть для тебя новости, - сказал он. Александр испытывал тревожное чувство, но все равно придется говорить с Чезаре, который полностью отдался любви к Санчии, совершенно овладевшей его помыслами. В этом Александр не сомневался. Вот он и постарался выбрать подходящий момент, когда Чезаре находился в хорошем расположении духа, чтобы сказать ему о том, о чем давно хотел и что больше не мог держать в тайне.
- Я слушаю, ваше святейшество, - ответил Чезаре.
- Джованни возвращается домой. Александр быстро взял сына под руку - он не хотел видеть, как кровь тут же ударит Чезаре в голову, не хотел видеть красные от гнева глаза сына.
- Да, да, - сказал папа, направляясь к окну и мягко увлекая за собой Чезаре. - Я старею и буду счастлив, когда вся моя семья соберется вместе и будет рядом со мной.
Чезаре молчал.
Незачем пока сообщать Чезаре, думал Александр, что Джованни возвращается домой, чтобы возглавить кампанию против Орсини, которых следовало наказать за их выжидание конца войны с французами без какого-либо сопротивления врагам. Пока еще рано говорить, что, когда Джованни приедет, он примет командование папскими вооруженными силами. Чезаре узнает об этом, но позже.
- Когда он приедет, - сказал папа, - мы должны вызвать Лукрецию. Я жду того дня, когда смогу посадить всех любимых детей за свой стол и насладиться этим зрелищем.
Чезаре по-прежнему молчал. Его пальцы судорожно теребили кардинальскую мантию. Он не видел площадь за окном, не замечал присутствия Александра, стоящего рядом с ним. Единственное, о чем он мог думать - это о Джованни: тот, которому он завидовал и которого ненавидел, возвращался домой.
Римский карнавал
Братья встретились. Чезаре, поскольку этого требовала традиция и на этом настаивал отец, ехал во главе процессии, состоявшей из кардиналов и разодетых членов их семейств, ехал, чтобы приветствовать своего брата, которого он ненавидел больше всех на свете.
Они посмотрели друг другу в лицо. Джованни немного изменился с тех пор, как уехал в Испанию. Он стал более высокомерным, более шикарным, жесткие складки вокруг рта стали глубже. Рассеянный образ жизни оставил свой отпечаток, но он по-прежнему был очень красив. На нем был костюм, подобного которому Чезаре никогда не видел. Его плащ был украшен жемчугом, а на камзоле того же светло-коричневого тона переливались всеми цветами радуги драгоценные камни. Даже лошадь и та выглядела великолепно в попоне, расшитой золотом и с серебряными колокольчиками. Джованни просто ослепил жителей Рима своим великолепием, въезжая с братом и свитой в город.
Когда братья направлялись бок о бок ко дворцу, который должен был стать домом Джованни, младший брат не удержался и с тайной усмешкой взглянул на Чезаре, стараясь дать ему понять, что прекрасно помнит об их вражде и что теперь он - великий герцог, имеющий сына и ожидающий еще одного ребенка, что он прибыл домой по просьбе их отца, чтобы стать во главе папских армий, и тут же сам понял, что зависть Чезаре ничуть не стала слабее.
Папа не смог сдержать своей радости, увидев любимого сына.
Он обнял его и заплакал. Чезаре стоял в стороне, сжимая кулаки и зубы, и задавал себе вопрос: почему же так происходит, почему у него есть все, чего лишен я?
Александр, взглянув на Чезаре, понял его чувства и догадался, что тот испытает еще более сильную ярость, когда в полной мере осознает, какая слава ожидает брата. Он протянул руку к Чезаре и нежно проговорил:
- Дорогие мои! Как редко мне теперь удается видеть вас обоих вместе!
Когда Чезаре не обратил внимания на протянутую ему руку и отошел к окну, Александр почувствовал тревогу. Первый раз Чезаре открыто бросал ему вызов, и то, что он поступил так в присутствии третьего лица, вдвойне обеспокоило папу. Он решил сделать вид, что просто ничего не заметил.
- Внизу столпился народ. Люди стоят в ожидании, - хотят еще раз взглянуть на блестящего герцога Гандийского, - сказал он, не поворачивая головы.
Джованни, шагнув к окну, обернулся к брату с дерзкой улыбкой.
- В таком случае ты должен понимать, что они не будут разочарованы, - проговорил он, поглядывая на свою богато украшенную одежду и на брата. - Жаль, - продолжал он, - что сравнительно скромное церковное облачение - это все, что ты можешь им продемонстрировать" брат мой.
- Но, значит, они будут восторгаться не герцогом, а роскошным нарядом герцога, - заметил Чезаре.
Александр встал между ними, обняв каждого.
- Тебе будет любопытно увидеть жену Гоффредо, дорогой мой Джованни, - сказал он. Джованни улыбнулся.
- Я слышал о ней. Слава о ней дошла и до Испании. Некоторые мои самые благонравные родственники произносят ее имя шепотом.
Папа рассмеялся.
- Мы здесь, в Риме, более терпимы, а, Чезаре?
Джованни посмотрел на брата.
- Я слышал, - сказал од, - что эта Санчия Арагонская очень щедрая женщина. В самом деле, настолько щедрая, что все, что у нее есть, не может отдать лишь мужу.
- Наш Гоффредо с нами, он очаровательный мальчик, - примирительно произнес папа.
- Не сомневаюсь в этом, - улыбнулся Джованни.
В его глазах светилась решимость. Чезаре смотрел на него с вызовом, а когда бы ни был брошен вызов одним из братьев, он непременно принимался другим.
Джованни Сфорца ехал в Пезаро.
Как радовался он возможности побыть дома! Как устал он от конфликтов, вечно возникающих при папском дворе, в Неаполе и везде, где бы он ни был. В Неаполе на него смотрели как на союзника, каковым он и являлся; его подозревали в шпионаже в пользу Милана, которым он и занимался. За последний год он не совершил ничего такого, что подняло бы его в собственных глазах.
Он только стал еще больше бояться, больше, чем когда-либо в жизни.
Только дома, в Пезаро, можно чувствовать себя в безопасности. Он погрузился в приятные мечты. Он представил, как едет в Рим" забирает свою жену и возвращается с ней в Пезаро, давая отпор ее отцу и брату. Он слышал свой голос: она - моя жена, попробуйте только отнять ее у меня!
Но это всего лишь мечты. Если бы только было возможно так говорить с папой и Чезаре Борджиа! Терпение, с которым папа вел себя с тем, в ком, как он полагал, уже умерли все чувства, насмешки Чезаре над человеком, который был трусом, а строил из себя героя, - все это было сверх того: что Джованни способен вынести.
Оставалось только предаваться мечтам. Он медленно ехал вдоль реки, ничуть не торопясь, - перед ним раскинулся Пезаро. Приехав домой, он почувствует тоску, жизнь будет казаться ему совсем иной, чем в ту пору, когда они жили здесь вместе с Лукрецией.
Лукреция! В первые месяцы после того, как она стала его женой, Лукреция казалась ему смущенной девочкой. Но какой он узнал ее позже! Ему хотелось забрать ее и помочь ей избавиться от всего, что она унаследовала от своей странной семьи.
Появился замок, казавшийся абсолютно неприступным Здесь, размышлял он, я мог бы жить с Лукрецией счастливо и в полной безопасности до конца наших дней. У нас были бы дети, и мы бы обрели покой в нашей крепости между морем и горами. Вассалы спешили приветствовать его.
- Наш господин вернулся домой! Он ощущал свою значимость и важность, он - господин в Пезаро. Пезаро должен стать независимым, здесь поселится гораздо больше людей.
Джованни спешился и вошел во дворец. И перед ним возникла его мечта - из плоти и крови! В освещенных солнцем распущенных волосах блестели скромные драгоценности - ведь она стала хозяйкой менее великолепного дворца, чем был у нее в Риме.
- Лукреция! - закричал он. Она улыбнулась той очаровательной улыбкой, которая делала ее похожей на ребенка.
- Джованни, - заговорила она, - я устала от Рима. Я приехала сюда, чтобы встретить тебя, когда ты вернешься домой.
Он положил руки ей на плечи и поцеловал ее в лоб, затем в щеки и только после этого коснулся ее губ.
В этот момент он верил, что Джованни Сфорца, которого он видел в своих мечтах, существует в реальности.
Джованни Сфорца не мог поверить своему счастью. Он начал мучить себя и Лукрецию. Он постоянно отыскивал новые украшается среда драгоценностей жены.
- Откуда у тебя эта вещица? - интересовался он.
- Подарил отец, - неизменно слышал он в ответ. Или:
- Это я получила от своего брата.
После чего Джованни швырял украшение в шкатулку и убегал из комнаты или смотрел на нее сердитым взглядом.
- Поведение при папском дворе возмущает весь мир! - заявлял он. - Оно стало еще хуже с приездом девиц из Неаполя.
Поведение мужа делало Лукрецию несчастной. Она думала о Санчии и Чезаре, об их отношениях, о восторге Гоффредо по поводу того, что его жена так нравится его брату, о развлечениях Александра и о собственной ревности.
"Мы действительно странная семья", - думала она.
Она часто смотрела на море, в глазах ее таилась надежда, надежда на то, что она приспособится к жизни в соответствии с требованиями людей вроде Савонаролы, что она станет тихо жить вместе со своим мужем в их горной крепости, возьмет себя в руки и подавит в себе желание вернуться к своей неспокойной семье.
Но поскольку Джованни не мог предложить ей помощи и она только слышала от него упреки, Лукреция решила быть терпеливой. Она спокойно слушала его яростные слова и только пыталась убедить его в своей невиновности. Случалось, что он бросался к ее ногам и говорил, что в душе она добрая и хорошая и что он - последняя скотина, посмев придираться к ней. Он не мог объяснить ей, что он всегда смотрел на себя как на жалкое создание, всеми презираемое, и что поведение ее семьи и слухи о нем делали его еще - несчастнее, еще уязвимее.
Бывали мгновения, когда Лукреция думала, что больше не вынесет ничего подобного. Может мне постричься в монахини, размышляла она. Когда приходили письма от Александра, сердце ее билось сильнее, руки дрожали, стоило ей только коснуться диета бумаги. Читая письма, она представляла, что отец рядом и она будто бы разговаривает с ним; и она понимала, что была по-настоящему счастлива лишь в своей семье и может быть довольна жизнью только тогда, когда будет окружена любовью отца и братьев.
Что могла она обрести взамен этой бьющей через край любви?
Александр умолял ее вернуться. Ее брат Джованни, подчеркивал он, в Риме, он стал еще краше, еще очаровательнее, чем прежде. Каждый день он спрашивает о своей любимой сестре и о том, когда же она вернется домой. Лукреция должна немедленно возвращаться.
Она ответила, что ее муж хочет, чтобы она осталась в Пезаро, где у Джованни Сфорца есть определенные обязанности.
Ответ пришел немедленно.
Ее брат Джованни в скором времени примет участие в военной компании, которая сначала направлена против Орсини, а затем будет иметь целью подчинить всех баронов, показавших себя неспособными оказать сопротивление врагу. Богатые владения и земли попадут в руки папы. Лукреция понимала, что это только первые шаги по дороге, которую ее отец собирался пройти.
Теперь его дорогому зятю, Джованни Сфорца, представляется прекрасная возможность показать свою отвагу и прославить свое имя. Пусть он собирает войско и присоединяется к герцогу Гандийскому. Лукреции, конечно, не захочется оставаться в Пезаро одной, так что ей следует возвратиться в Рим, где ее семья устроит ей пышную встречу.
Прочитав это письмо, Джованни Сфорца впал в неистовство.
- Кто я такой? - кричал он. - Не иначе как пешка, которую нужно просто передвигать по шахматной доске. Я не присоединюсь к герцогу. У меня и здесь достаточно дел.
Так он бушевал и изливал свой гнев перед Лукрецией, но, несмотря ни на что, он знал, как знала и она, что страх перед папой заставит его подчиниться.
Он решил пойти на компромисс. Он собрал всех мужчин, но вместо того, чтобы вместе с ними выступить в поход, написал папе, что долг не дает ему возможности тотчас же покинуть Пезаро.
Он и Лукреция ожидали команды подчиниться воле папы, ждали сердитых упреков.
Но ответом было долгое молчание, после чего из Ватикана пришло успокаивающее послание. Его святейшество прекрасно понимает положение Джованни; он больше не настаивает на том, чтобы он присоединился к герцогу Гандийскому. В то же время он хотел бы напомнить зятю, что тот давно не был в Риме, и Александру доставило бы невыразимое удовольствие обнять Джованни и Лукрецию еще раз.
Получив такое письмо отца, Лукреция почувствовала себя счастливой.
- Боюсь, что твой отказ, - сказала она мужу, - разгневает отца. Но как он доброжелателен! Видишь, он все понимает.
- Чем более доброжелателен твой отец, тем сильнее я его боюсь, - проворчал Джованни.
- Ты не понимаешь его. Он любит нас. И хочет видеть нас в Риме.
- Он хочет видеть в Риме тебя. Не знаю, чего он хочет от меня.