Многие стихи вчерашнего эстета, как видно из сказанного, приобретали открыто контрреволюционный смысл. И все же ими не определяется целиком общественно-литературная позиция Волошина в послеоктябрьское время. Исходя из абстрактно-гуманистических иллюзий, он пытался встать "над схваткой", равно осуждая и "красных" и "белых" за творимое ими кровопролитие и взывая к милосердию тех и других.
По словам Орлова, Волошин "проявил немалое упорство", через много лет формулируя свое кредо такими словами: "В дни революции быть Человеком, а не Гражданином" (цитата из стихотворения "Доблесть поэта"). Автор при этом замечает: "С такой позицией, с такой философией и историософией Волошину, конечно, не было и не могло быть места в советской литературе". Однако в заключение Орлов говорит: "Можно пожалеть о заблуждениях поэта, но нельзя отказать ему ни в искренности, ни в чувстве собственного достоинства" [13, 126].
В те же годы Волошиным заинтересовался и главный, абсолютно доминантный в этой области, советский и российский исследователь жизни и творчества поэта, автор основных работ о нем. Это Владимир Петрович Купченко (1938–2004). В 1961 году он впервые посетил Коктебель и познакомился с Марией Степановной (1887–1976), вдовой Максимилиана Александровича. В 1964 году Купченко женился на местной жительнице и обосновался в Крыму, покинув его лишь в 1986 году.
Вскоре, в 1968 году, в номерах 6 и 7 журнала "Литературная Армения" появились воспоминания Марины Цветаевой (1892–1941) о Волошине ("Живое о живом").
А уже в 1977, к столетию Волошина, после большого перерыва вышел сборник его стихов. Любопытно, что в этом же году в третьем номере журнала "Отчизна" вышли и дневниковые записи 1932 года, озаглавленные "Дело Н.П.Маркса", где речь идет о спасении жизни коммуниста магической молитвой. Потом этот текст вышел повторно при советской власти в 1990 году в составе сборника "Воспоминания о Максимилиане Волошине" [12, 378–409].
Все это наложилось на огромный интерес к религии и оккультизму во второй половине 60-х годов. Петр Вайль и Александр Гейне утверждают, что чуть ли не первым самиздатом были инструкции по хатха-йоге. А в 1970 году вышел фильм Альмара Серебрякова "Индийские йоги: кто они?", ставший в атеистическом СССР настоящей сенсацией [2, 270].
Мы не будем анализировать роль Волошина в оккультном самиздате. Эта обширная тема заслуживает отдельной монографии. Но отметим, Волошин сразу появляется в числе важных персонажей, когда в годы Перестройки мистика и оккультизм выходят из подполья. Тогда, в конце 80-х и нач. 90-х, журнал "Наука и религия" становится настоящим и единственным официальным советским оккультным изданием. Значительная часть второго номера за 1990 год посвящена Волошину. Публикация состояла из статьи Купченко, в которой выпячивались оккультные таланты поэта, лечившего наложением рук и творившего чудеса, а также статья самого Волошина "О теософии".
Таким образом, слова Волошина о роли поэта любопытным образом можно обнаружить в судьбе его произведений. Интерес к его творчеству имел место в удобное для них время, и неверные политические интерпретации его слов вели, в конечном счете, к правильному, оккультному истолкованию наследия поэта.
7. Заключение
Максимилиан Волошин интересовался историей субъективного, которое ему лично представлялось важнее объективной истории как набора фактов. Такой подход не мог не сказаться на пренебрежительном отношении к хронологической последовательности. События прошлого и настоящего равнозначны и равноудалены. А осмысление текущей ситуации ничем не отличается от подхода к былому. Такой подход сам Волошин относит к мистической, оккультной традиции, которая сегодня отличается от научной, хотя на каком-то высшем уровне их результаты должны совпадать.
И в самом деле, "исторический подход" у Волошина имеет прямое отношение к оккультной традиции (которая в данном случае называется еще и "мистической"), к традиции магии, обещающей своим приверженцам возможность нематериального воздействия на окружающий мир. Человек, поэт, определяет историю, привлекая в материальный мир демонов. Тот, кто умеет управлять своими желаниями и владеет некоторыми техниками, может влиять на происходящее в материальном мире.
Любопытно отметить, что "мистическая", те. необычная и загадочная, судьба наследия Волошина очевидна. Более того, оккультные, мистические установки поэта врывались в политическую мысль, в политическое восприятие действительности, формируя его.
Литература
1. Азадовский К., Купченко В. У истоков русского штейнерианства // Звезда. – 1998. – № 6. -С. 146–191.
2. Вайль П., Генис А. 60-е: Мир советского человека. М.: Новое литературное обозрение, 1996. 367 с.
3. Волошин М. Автобиографическая проза. Дневники / Cост., статья, примеч. З.Д. Давыдов и В.П. Купченко. М.: Книга, 1991. 416 с.
4. Волошин М. История моей души. М.: Аграф, 1999. 480 с.
5. Волошин М. Собрание сочинений. М.: Эллис Лак, 2003.
6. Волошин М. Теософия //Наука и религия. 1990, № 2. C. 31–33.
7. Герцык Е. Воспоминания. Paris: YMCA-Press, 1973. 192 с.
8. Давыдов З.Д., Шварцбанд С.М. "…И голос мой – набат" (О книге М.А. Волошина "Демоны глухонемые"). Pisa: ECIG, 1997. 136 с.
9. Кленовский Д. Оккультные мотивы в русской поэзии нашего века // Грани. 1953. № 20. C. 129–137.
10. Купченко В.П. В вечных поисках истоков // Наука и религия. 1990. № 2. C. 29–30;
11. Купченко В.П. Труды и дни Максимилиана Волошина: Летопись жизни и творчества. СПб: Алетейя, 2002, 2007. 2 т.
12. Купченко В.П. Давыдов З.Д., сост. и коммент. Воспоминания о Максимилиане Волошине. М.: Советский писатель, 1990. 720 с.
13. Орлов В. На рубежа двух эпох // Вопросы литературы. 1966. № 10. C. 111–143.
14. Cабашникова М. Зеленая Змея: История одной жизни / Пер. М.Н. Жемчужниковой. М.: Энигма, 1993. 414 с.
15. Цветаева М. Живое о живом // Сочинения. М.: Художественная литература, 1980. т. 2. C. 190–254.
16. Цена метафоры, или Преступление и наказание Синявского и Даниэля. Москва: Книга, 1989.
17. Эренбург И. Люди, годы, жизнь. М.: Советский писатель, 1990. 3 т.
18. Blum P.R. Qualitates occultae: Zur philosophischen Vorgeschichte eines Schlüsselbegriffs zwischen Okkultismus und Wissenschaft // Die okkulten Wissenschaften in der Renaissance / ed. August Buck. Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1992. S. 45–64.
19. Bouyer L. Mysticism: An Essay on the History of the World // Understanding Mysticism / ed. Richard Woods. London: The Athlone Press, 1981. C. 42–55.
20. Certeau M. de. ‘Mystique’ au XVIIe siècle: La problème du langage ‘mystique’ // L’Homme devant Dieu: Mélanges offerts au Père Henri au Lubac. Paris: Aubier, 1964. Vol. 2. P. 267–291.
21. Hutchison K. What Happened to Occult Qualities in the Scientific Revolution? // Isis. 1982. № 73. P. 233–53;
22. McGinn B. The Foundations of Mysticism. New York: Crossroad, 1991. 494 p.
23. Meinel Ch. Okkulte und exakte Wissenschaften // Die okkulten Wissenschaften in der Renaissance /ed. August Buck. Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1992. P. 22–43.
24. Schmidt L.E. The Making of Modern ‘Mysticism’ // Journal of the American Academy of Religion. 2003. № 17(2). P. 273–302.
Зазеркальное "имяславие" Зинаиды Гиппиус: псевдонимы и революция
Оксана Штайн
Не’s in prison now; being punished and the trial doesn’t even begin till next Wednesday.
Lewis Carroll, Trough the looking-glass, and what Alice found there.
Имя, как и лицо, – явление мира, условие существования. Словарь С.И. Ожегова определяет значение слова "имя" так: "личное название человека, даваемое при рождении, часто вообще личное название живого существа". [14,368]. Имяславие – направление русской православной мысли XX в., началом которой послужила книга схимонаха Илариона "На горах Кавказа" с беседой двух старцев подвижников о внутреннем единении с Господом через молитву Иисусу Христу. Духовная деятельность, представляющая собой описание мистического опыта, особого состояния верующего во время так называемой Иисусовой молитвы с многократным упоминанием его имени. Иларион неоднократно упоминает, что Бог присутствует в своем имени.
В работе "Имеславие как философская предпосылка" отец Павел Флоренский определяет его как интеллектуальное творчество: "исконное ощущение человечества", призвание которого в том, чтобы "вскрыть онтологические, гносеологические и психофизиологические предпосылки всечеловеческого ощущения и самоощущения". [22, 178]
Отец Павел Флоренский утверждает, "…что Имя Божие как реальность… больше самой себя…, мало того – есть Сам Бог". [22, 180] Явления являют являемое и потому могут именоваться именем последнего, то есть именем являемого.
Об этом говорит в своей статье "Воззрения о. Павла Флоренского на имяславие в 20-е годы XX столетия" протоиерей Дмитрий Сазонов: "Формулой утверждается, что Имя Божие, как реальность, раскрывающая и являющая Божественное существо, большей самой себя". [16] Флоренский в анализе имяславия определяет его языковые установки и магическое восприятие слова.
Имя Зинаиды Гиппиус – сконструированное, сложенное из обломков и кубиков смальты. Она решила быть скульптором и глиной, формой и конечной целью, объединив в своем имени все 4 аристотелевские причины существования бытия. Предметность интендирует к именованию, историческая действительность 1917 года взывала к новым именам, которые бы закрепили силу и статус происходящего. Вслушаемся в имена революции: НКВД, РКСМ(б), ВКП(б), ВДНХ, ВЛКСМ, ВЦИК, ВЦСПС, ЛКСМ, КПСС. Аббревиатура напоминает детское сложение по слогам или шариковское "абырвалг".
Имена, которыми нарекались советские люди, также звучали странно. Тролебузина – "Троцкий, Ленин, Бухарин, Зиновьев", Эльмира – "электрификация мира, или Энгельс, Ленин, Маркс и революция", Оюш мина льда – "Отто Юльевич Шмидт на льдине", Нинель – "Ленин наоборот", Рем – "революция мировая", Роблен – "родился быть ленинцем", Мотвил – "мы от В.И. Ленина", и, конечно, небезызвестная Даздраперма – "да здравствует 1 мая".
Упомянутый выше о. Павел Флоренский в работе "Имена" [23] говорит о зачарованности именем, об особом чутье писателей к именам. Так, рассказывал он историю, когда на званом обеде Флобер почувствовал себя дурно при упоминании Эмилем Золя о задуманном романе с героями по имени Бювар и Пекюшэ. Не дождавшись конца обеда, Флобер отозвал в сторону Золя и взволнованно просил уступить ему эти имена.
Бальзак как-то писал: "Больше мне ничего не нужно. Моего героя будут звать Марка, – в этом слышится и философ, и писатель, и непризнанный поэт, и великий политик – всё" [23, 116].
Вяч. Иванов сводил выраженную Пушкиным суть характера цыган к имени матери Земфиры Мариулы: "Это глубоко женственное и музыкальное имя, стихия цыганства". [10]. Имя Мариула служит у Пушкина "особым разрезом мира" [10].
Имя о. Павел Флоренский называет "тончайшей плотью, посредством которой объявляется духовная сущность" [23, 128]. В пространственном отношении в имени фокусируется духовность или бездуховность. Отец Павел Флоренский говорит об имени как о лице или личности. В народном сознании данное священником при крещении имя преподобного обещает счастливую жизнь, имя мученика – тяжелую. Народная мудрость гласит: "По имени и житие".
Социальная значимость имени признается всеми. Интересна статья Льва Троцкого, опубликованная в № 4 газеты "Рабочая Москва" за 1922 год: "Главкократия превратила заводы в номера. Пора дать, наконец, заводам и фабрикам советские имена. Вношу предложения: работу по переименованию заводов и фабрик приурочить к 5 годовщине Октябрьской революции и строжайше воспретить после определенного срока называть заводы… именем бывших владельцев" [19] и подпись: "Член Московского Совета Л.Троцкий".
Так подписался сын богатых землевладельцев-арендодателей из числа еврейских колонистов Лейба Давидович Бронштейн. В революционной деятельности имел псевдонимы "Перо", "Антид Ото", "Л. Седов", "Старик". В 1922 году он был председателем Революционного военного совета РСФСР, Львом Троцким. Он как никто другой понимал силу нового имени и пустоту цифр, которыми временно наделили советские заводы. Цифры – всегда переход или фундамент нового. Порядковый номер обезличивает, стирает память, готовит что-то или кого-то к новой постройке.
Это понимал Евгений Замятин, наделяя строителей ИНТЕГРАЛА, жителей Единого Государства "нумерами" мужскими: "Д-503", "R-13", "S-4711" иженскими: "1-330", "0-90". Евгений Иванович говорил: "Всякий звук человеческого голоса, всякая буква – сама по себе вызывает в человеке известные представления: Р – говорит о чем-то ярком, красном горячем, Л – о бледном, голубом, холодном, И – о чем-то нежном, о снеге, небе, ночи, Д и Т – о чем-то душном, тяжелом, о тьме и затхлом, с А – связывается ширь, даль, океан, с О – высокое, глубокое, море". Даже "нумера" наделяются у Замятина персональным звучанием характера героя: Д-503 – главный герой, в звуке "д" слышится рациональность и однозначность, R-13 – нумер поэта, в "R" эмоции и вибрация, S-4711 – имя хранителя, "двоякоизогнутого, сутулого и крылоухого".
О. Павел Флоренский приводит случай, когда маршал Бернадотта просит Наполеона I именовать и окрестить сына. Наполеон читал в это время Оссиана и дал мальчику имя Оскар. Оскар стал королем Швеции [23,186].
Утеря имени всегда означала гражданскую и историческую смерть. Процессы переименования и приращивания дополнительных имен означали смену или революцию культурной традиции.
Имя "Зинаида" с древнегреческого обозначает "из рода Зевса". Бесславилась или прославлялась Зинаида Гиппиус, имеющая в своем творческом арсенале порядка 47 зафиксированных псевдонимов? Когда её имя как ноумен становится феноменом?
Зинаида Николаевна Гиппиус (1869–1945) родилась в Белёве Тульской области. 8 января 1889 года в церкви Михаила Архангела в Тифлисе венчалась с Дмитрием Сергеевичем Мережковским. Театральные постановки, Религиозно-философские общества в Петербурге и Париже, редакторство журналов, в том числе журнала "Новый путь", общество "Зелёная лампа" – далеко не весть "послужной список" творческого пути Гиппиус.
Литературное наследие Зинаиды Николаевны составляет 5 сборников стихов, 6 сборников рассказов, несколько романов, драмы, литературную критику и публицистику, дневники, мемуары.
Она писала под псевдонимами "Г-с", "Денисов", "Л", "З.Г.", "Товарищ Герман", "X", "Роман Аренский", "Никита Вечер", но самым известным стало имя Антона Крайнего. Литературные критики с профессиональными вопросами обращались к Антону Крайнему, а с комплиментами о красоте к Зинаиде Гиппиус.
Магическую внешность Гиппиус описывает А.Тыркова-Вильямс: "Зелёные, сияющие, русалочьи глаза… смотрели с настойчивым вызовом. Толстые, золотые косы были положены на выпуклый лоб как корона. Совсем бы Гретхен, если бы не эти румяна и рот, странный, большой, неожиданный на этом красивом лице с неприятной, точно чужой улыбкой" [20, 659].
Игра с именами и образами не исключительна для современников Гиппиус. Символизм строился на карнавальном фундаменте. Литературный образ Гиппиус формировал новый литературный быт, философско-эстетическое сознание эпохи начала века. К выбранным ею именам прибавлялись имена извне. Её называли "декадентской мадонной", "дерзкой сатанессой", "ведьмой" и, как упоминает Н.Тэфи, "белой дьяволицей" [21, 707].
Раздвоения между Гиппиус и Антоном Крайним не наблюдалось, современники гармонично воспринимали её и авторов её произведений: "Не будь у Зинаиды Гиппиус таких длинных, изумительных, как у феи, золотых волос, таких колдовских глаз, она и стихи писала бы иначе, и Антон Крайний иначе судил бы чужие стихи", – говорит А. Тыркова-Вильямс [20,661].
Зинаида Гиппиус писала от мужского лица почти во всех своих произведениях, предназначенных для публикации. Как поэт, прозаик – автор рассказов, повестей и романов, критик по литературным, культурным, общественным и религиозным делам, она предстает в мужском лице. Даже когда она пишет от своего имени, то отдает предпочтение не фамилии по мужу – Мережковская, а фамилии в девичестве – Гиппиус, которая, со своим латинским окончанием, выглядит как мужская.
Одаренная такими "мужскими" качествами, как логическое мышление и сила воли, она ставит их выше пассивности и эмоциональности, якобы типичных для женского пола. Г. Адамович описал в книге "Из разговоров с З.Н. Гиппиус" случай, когда Мариэтта Шагинян приглашала Гиппиус на вечер женской поэзии, на что Зинаида Николаевна ответила отказом, кратко прокомментировав: "Простите, по половому признаку я не объединяюсь" [4, 654].
"Неженскость" литературного стиля Гиппиус выражалась в концептуальности и жёсткости. Н.Н. Берберова отмечала в своих мемуарах: "Она (Гиппиус) искусственно выработала в себе две внешние черты: спокойствие и женственность. Внутри она не была спокойна. И она не была женщиной" [3, 186].
Гиппиус поражала окружение пронзительно острыми умозаключениями, сознанием и культом своей исключительности. С удовольствием Зинаида Николаевна шокировала публику, появляясь одетой по-мужски чрезвычайно экстравагантно: курточки, бантики, мальчик-паж, что по тем временам было неслыханной дерзостью. При этом густо белила и румянила лицо, как делали актрисы для сцены. Она часто фотографировалась с сигаретой в руках. Курила много и охотно. Это придавало ее лицу вид маски, подчеркивая созданную искусственность.
Я Богом оскорблен навек.
За это я в Него не верю.
Я самый жалкий человек,
Перед всеми лицемерю."Я". [8, 59]
В.Я. Брюсов в "Дневниках" отмечал в ней "обольстительную пикантность": "Я причесываться не буду. Вы не рассердитесь?" [2, 108] Соединение боттичеллевской и демонической красоты во внешнем и внутреннем мире тоже было свойственно художественным кругам того времени.
Только в своих дневниках и письмах предстаёт Гиппиус как женщина от собственного имени. Мужское в публичном и женское в приватном. Казалось бы, мужское лицо Зинаиды Гиппиус только маска, прием. Но это слишком простой взгляд на её сложную натуру. "Петербургские дневники", "Синяя" и "Чёрная" книги написаны Зинаидой Николаевной Гиппиус, а не Антоном Крайним, и она с ответственностью заявляет, что как представитель петербургской интеллигенции несёт голос в события этого исторического момента. Экзистенциал личности свёлся к имени собственному.