5
В течение последующих часов группа тщательно изучала таблички и задавала массу вопросов. Несмотря на отсутствие должного места, были установлены камеры и отсняты фотографии. Обсуждались планы, как сохранить и распределить камни для анализа. Наконец, когда солнце зависло высоко над головой, доктор Дэвидсон настоял, чтобы все оторвались от работ и прервались на ленч.
Джесс подошел к краю площадки и помог каждому из членов группы начать спуск по выбитым в камне ступеням. Осень наблюдала за ним несколько минут, чтобы убедиться, что ее помощь тут не потребуется: ступени на самом деле могли быть опасными. Оказалось, что никто не замешкался наверху, и она заподозрила, что это, очевидно, благодаря той уверенности, которая звучала в голосе Джесса, когда он инструктировал об осторожности.
В течение еще нескольких минут она оставалась там же, слыша удаляющиеся голоса.
Ей снова вспомнилась ночь, эта последняя ночь, но воспоминания тут же отступили, когда на край выступа шагнула Конни Тернер. Осень увидела улыбку Джесса, предназначавшуюся блондинке. Ей не понравилось то, как его пальцы поддержали Конни, когда он помогал ей перешагнуть через край, и то, как Конни оперлась на его плечи. Казалось, Джессу нравилось ее внимание. Осень выпрямилась, оттолкнувшись от стены, когда ей в голову пришла еще одна мысль: может быть, Джесс интересовался Конни Тернер, а Осень использовал, чтобы заставить ту ревновать?..
Не пригласил ли он Осень на прогулку прошлой ночью, чтобы последовать за журналисткой? Осень покачала головой: в этом не было ни малейшего смысла. Если бы он хотел заставить Конни ревновать, то выдал бы их присутствие. И все-таки он не ожидал, что подслушает странный разговор Конни и Вейна. И, кроме того – было то объятие… Расстроенная собственным беспокойством о Джессе Баррене и его мотивах поведения, она отвернулась от вида, который простирался перед ней. Она осторожно миновала толпу ожидающих ученых и нашла доктора Дэвидсона складывающего таблички. Осень быстро подошла к нему и поддержала край тяжелой плиты, которую он держал в руках.
– Вы не должны поднимать такую тяжесть, – выговорила она ему. – Вам следовало позвать кого-нибудь на помощь.
– Мне не нужна помощь, – пробормотал он, когда они направились к ряду табличек. – Не суетитесь – не сейчас, во всяком случае. Когда так много народу вокруг.
Надо отдать ему должное – ей пришлось признать, что он был крепче, чем выглядел. Он мог пройти пятнадцать миль под палящим пустынным солнцем, и, тем не менее, у него хватало энергии производить раскопки вокруг скал, надеясь на новые открытия.
– Ладно, не буду суетиться, – пообещала Осень, забирая у него плиту. – Но помните, что вы взвинчены всеми этими волнениями.
– Успокойся, я не собираюсь испортить такой грандиозный момент сердечным приступом.
– Это обещание?
– Я не обязан тебе обещать, девочка. Занимайся своими делами, а мне предоставь возможность действовать по собственному усмотрению. Я слишком долго шел к этому открытию, чтобы позволить здоровью помешать мне. И тебе тоже. Что касается этого…
Осень ничего не ответила. Она знала: то, что он говорил, было сущей правдой. Она часто слышала, как он ругал университетскую систему, которая требовала, чтобы профессора публиковались – в противном случае они пропадали с голоду. Доктор Дэвидсон ничего не публиковал, потому что провел всю свою жизнь в поле, изучая и составляя карту "Богатства археологических раскопок на исследованных территориях". Следовало бы изменить систему: учитывать не только публикации, но и результаты археологических изысканий.
– Я не собираюсь вам мешать, – заверила она его. – Но этого открытия хватит на десятки статей.
– Хотел бы я, чтобы те, от кого это зависит, понимали дело также. Но они – ослы ослами. Я делаю в десять раз больше работы, чем они. Я участвовал во множестве экспедиций – организовывал, руководил, – но только потому, что они то и дело печатают свои вымученные статьи в научных и прочих журналах…
Осень решила, что настало время сменить тему разговора:
– Что еще следует здесь сделать? Мы будем складывать все таблички снаружи?
Он покачал головой:
– Давай оставим их здесь. Я не планировал спускать их вниз до завтра. К тому же, тяжелую работу можно сделать утром – пока прохладно.
– Приятно слышать, – обрадовалась она, поднимая последнюю табличку. – Но зачем вы перетаскиваете их? Могу побиться об заклад, что многие из этих людей захотят взглянуть на них еще после ленча.
Повернувшись, она поймала странное выражение, промелькнувшее на лице профессора. Но едва он заметил, что Осень смотрит на него, как тут же изменил выражение лица.
– Они не возвратятся сюда.
– Вы так думаете? – Она помолчала, подбоченившись. – А мне кажется, что целая армия не удержит теперь их на месте.
Он отбросил волосы назад, и Осень заподозрила, – что-то случилось. Когда он усмехнулся, она уже была в этом уверена.
– Это сюрприз, – сказал он загадочно.
– Это значит, что вы ни о чем раньше времени никому не скажете, – констатировала она.
Профессор всегда был полон сюрпризов, и она знала из собственного опыта, что он не подаст ни намека на разгадку. Слишком много раз во время прошлых месяцев он расстраивал ее своими скрытными действиями и таинственным поведением, чтобы потом восхитить зрелищем редкого цветка или, возможно, открывающейся панорамы, от которой у нее перехватывало дыхание.
– Ты знаешь меня, девочка. Я не скажу тебе, что это. Но я обещаю, что ты никогда ничего подобного раньше не видела.
– А когда я увижу это?
– После ленча.
– И это нужно будет разделить с другими?
– Ой… – Он улыбнулся, потом нахмурился, потом посмотрел на нее. – Ты ведь не будешь возражать, чтобы все в этом участвовали?
– Конечно, нет. Чудесно иметь рядом людей, которые могут оценить что-то по достоинству. – Она вспомнила дом ее отца. Их комнаты для гостей всегда были полны разного интересного народа.
– Мы так долго были здесь одни, без общества…
– Я не испытываю одиночества. – Действительно, слишком многому ей за это время пришлось учиться, и работы было тоже хоть отбавляй.
– Но сначала-то ты его ощущала. Помню, как ты плакала по ночам.
Притупившаяся со временем боль пронзила ее – первые четыре месяца, на самом деле, дались ей тяжело. То, что она была далеко от семьи, – не было ее единственной трудностью. Она не понимала Большого Хозяина и его клан. И еще был Джесс.
– Вы научили меня любить пустыню. Я научилась наслаждаться покоем. В самом деле, – она усмехнулась, – думаю, что я испортилась. В прошлую ночь я едва смогла уснуть: все время слышала, как ходят и разговаривают люди.
Профессор засмеялся, глядя на нее.
– Так вот что это было! Я тоже не мог уснуть, но винил в этом волнение.
– И оно тоже, конечно. Нам, однако, лучше с этим смириться – оживление будет длиться еще несколько месяцев, я полагаю.
Выражение недоумения, которое исказило его черты, заставило ее смеяться. Он должен был протестовать против шума, но она знала другое – он упивался каждым мгновением публичного внимания к себе и своему делу.
– Пойдем. Мы все сделали.
Осень пошла за профессором к выходу. Они не стали тратить время на разговоры, а поспешили спуститься по ступеням. Когда она перешагивала через край, то услышала, как профессор попросил Риккера остаться и присмотреть за табличками. Фрэнк запротестовал, и на этот раз Осени показалось, что Фрэнк прав: зачем надо было за табличками присматривать?
Но, хотя она и согласилась мысленно с Риккером, все-таки промолчала: если он тут застрянет, то не будет надоедать ей или кому-нибудь еще. Может быть, это, в конце концов, и было причиной, по которой профессор решил его оставить здесь. Осень улыбнулась и спрыгнула с последней ступеньки.
Вернувшись в лагерь, группа оживленно обсуждала результаты раскопок. Из обрывков разговоров Осень поняла, что они пришли в восторг от открытия Дэвидсона. Действительно, они были возбуждены, что им достало времени только на то, чтобы открыть консервные банки и наспех уничтожить их содержимое вперемежку с сандвичами – и вот они уже готовы направиться обратно к скале.
Доктор Дэвидсон настаивал на том, чтобы они немного отдохнули. Осень с готовностью согласилась: она не спала и надеялась вздремнуть часок-другой.
В палатке было душно и жарко. Осень взяла одеяло и решила поискать место снаружи в тени, где мог дуть легкий ветерок.
Расстелив одеяло, Осень растянулась на животе и закрыла глаза. Образ Джесса дразнил ее память воспоминаниями о месяце, который они провели вместе. Доктор Дэвидсон отправил ее в другой каньон на запад от Койотовых Ручьев. Она проводила долгие часы, нанося на карту небольшую пещеру и скалы, ее окружавшие.
Время, проведенное там, было утомительным, потому что она жила ожиданием встреч с Джессом. Каждый вечер он приезжал на лошади к ее лагерю. Они плавали в реке и часами разговаривали.
Она не могла вспомнить, о чем они говорили, и сомневалась, что речи их имели какой-то смысл. Большинство из них прерывались длинными поцелуями и чувственными объятиями, которые неминуемо вели к более глубокому выражению их привязанности. Осень вздохнула, потому что воспоминания мучили ее.
Она повернулась на спину. Нет, с этим лучше покончить. Она силилась прогнать мысли о Джессе Баррене, о Конни Тернер и о раскопках тоже. Годы тренировки по системе йогов и успехи в медитации позволили ей овладеть собою. Несмотря на внутреннее смятение чувств, она, в конце концов, задремала. И вдруг она услышала зов профессора.
– Внимание, все! – призывал голос доктора Дэвидсона. – Собирайтесь. Я хочу, чтобы все выслушали одно сообщение.
Осень бросила одеяло обратно в палатку и отправилась посмотреть, что такое затевает профессор.
В самом центре лагеря она увидела его, стоящим на небольшой глыбе. Ветер трепал его волосы, раздувал мешковатые одежды и обтягивал материей его тощее тело.
– Мы не будем сейчас возвращаться к пещере. Я приготовил для вас сюрприз, который приберег напоследок.
Ропот недоумения пробежал по группе слушателей, и интерес начал возрастать. Осень увидела выражение лица профессора и начала про себя посмеиваться: мужчина в годах купался в лучах славы. Он старался завладеть вниманием окружающих, в чем и преуспел.
– А что это, профессор?
– Не заставляйте нас гадать!..
– Мы хотим обратно к пещере.
Наконец он заговорил:
– Захватите с собой камеры и записные книжки, потому что вы не поверите собственным глазам, увидев, что я собираюсь вам показывать.
Всяческое сопротивление исчезло в мгновение ока, и людей охватило бешеное любопытство. Осень увидела, как доктор Дэвидсон жестом приказал группе следовать за ним из лагеря. Волнение усиливалось по мере того, как одно предположение сменяло другое. Осень поспешила догнать группу, когда профессор уже вел ее достаточно далеко.
– Ты знаешь, что он задумал? – Джесс пристроился и пошел рядом с ней в ногу. Осень тряхнула головой, замедлив шаг и искоса бросая взгляды на своего попутчика. Он приподнял шляпу и вытер висок голубым носовым платком. Ее огорчило то, насколько даже такое прозаическое движение могло приковывать ее внимание. Гравий перекатывался под их ногами, когда они шли вместе.
– Нет, не знаю, – проговорила она. – Примерно в миле отсюда, за поворотом, – небольшая пещера. Может быть, он ведет нас туда.
– Что там? Что-нибудь интересное?
– Насколько я знаю, нет. Две-три древних развалины и поле. Я думаю, что там в свое время была какая-то небольшая площадка – типа двора. Об этом можно судить по остаткам стен.
– Смутно припоминаю это место. Но не помню, есть ли там что-нибудь. – Он отбросил свои темные волосы, прежде чем вернуть шляпу на место. – И потом, я не знаю, есть ли вообще что-либо значительное на Койотовых Ручьях.
Вспомнив улыбку профессора, Осень ускорила шаг.
– Может, он нашел еще таблички? – спросил Джесс.
– Может быть.
Джесс тоже прибавил шагу, чтобы не отстать. Искры волнения в ее глазах подогревали его любопытство. Он надвинул шляпу поглубже на глаза, чтобы не видеть Осень: воображение рисовало ему прежние интимные картины, а он безуспешно пытался их отогнать.
– Тебе действительно нравится археология, да?
– В определенном смысле я занимаюсь этим всю жизнь. С тех самых пор, как мой отец занялся бизнесом. Он имел дело с народными промыслами. Мы путешествовали по разным странам, и мне кажется, меня всегда привлекали самые разные экзотические культуры.
То, что она уже повидала так много, задевало его самолюбие. Он ощущал это с самого начала их отношений. Ему было интересно, как долго женщина ее класса, с ее живым пытливым умом сумеет прожить в дикой пустыне. Здесь не было места для романтической женственности. Суровая реальность требовала приземленной практичности.
– Юго-западные культуры всегда были моими любимыми, – продолжала Осень…
Ее задумчивая улыбка напомнила ему о прежних интуитивных догадках о ее невиновности. Но живой интерес Осени к традициям племени по-прежнему раздражал его.
– Кого может волновать прошлое? – пожал он плечами. – Что касается меня – мне это нужно, как прошлогодний снег…
Он оборвал речь на полуслове, увидев, что выражение ее лица стало жестким.
– Если ты так считаешь, то почему же разрешил нам исследовать эти места?
Хороший вопрос. Он частенько задавал его сам себе.
– Мой отец запрещал исследования. Он уважал желания совета племени.
– А ты нет?
Да, он ненавидел все, что напоминало о его смешанной крови. Это влекло за собой слишком много воспоминаний из прошлого. Когда он учился в частной закрытой школе, ему не раз приходилось драться, потому что он был индейцем, а в резервации – потому что был белым.
– Я просто не верю во весь этот вздор – будто развалины и пещеры населены духами мертвых. Я устал от этих измышлений. Когда-нибудь мы осознаем, что древние были просто людьми – такими же, как и все, а не какой-то романтической культовой цивилизацией.
Она наклонила голову к плечу и размышляла.
– Конечно, они были обычными людьми – в том смысле, что они жили обычными, обыденными человеческими заботами. Но загадка их ухода и высокая степень развития государственного уклада добавляет во все это мистики, которая заставляет воспринимать их как нечто сверхъестественное.
Нет. Зачем ему верить во всякие небылицы? Ни к чему – и все тут!
– Мистика – это хорошо, но реальность сильнее выдумок. Я уверен, что они вели такую же борьбу за существование, как мы сегодня.
– Твоя жизнь так тяжела? Я не видела ни одного голодающего здесь или в резервации.
– Некоторые спиваются насмерть.
– Все это так, но я говорю не о том. Я говорю о призыве к патриархальной жизни – к единению с землей и природой.
Джесс вздохнул: незнание было ее счастьем. Да, она не представляла, каково, когда с тобой обращаются хуже, чем с собакой, потому что какой-то вышестоящий осел думает, что ты – пережиток прошлого, атавизм, примитив из каменного века. Да, Осень верит в утопию, которой не существует. Если бы она действительно имела дело с шайкой наркодельцов, то должна была бы видеть жизнь такой, какой она есть – со всей ее уродливостью. Это романтическое отношение к жизни, впрочем, могло быть всего лишь прикрытием – и очень, кстати, удачным. Мало кому придет в голову заподозрить ее в том, что она занимается нечистыми делами, что она связана с подонками, несущими смерть…
Валуны окружали старое русло реки, и Джессу пришлось идти за ней следом, когда они проходили между двумя гигантскими глыбами.
Они миновали последний в цепи валун, и она приостановилась, поджидая его.
– Ну, вот мы и здесь, и похоже, что профессору на самом деле есть чем нас удивить.
Она показала на скалу, один из выступов которой был образован стеной, сложенной из каменных плит. Пара окон выходила на дно каньона. Доктор Дэвидсон стоял между руинами.
– Иди сюда, Осень, – позвал он и потянул ее за руку за собой. – Ты заслуживаешь, чтобы увидеть это первой.
Она была заинтригована. Джесс держался позади, когда она посреди группы ученых и журналистов шла между разрушенными стенами. Легкий ветерок приподнял пряди ее волос и бросил их вокруг изгиба ее губ. Незваные образы его мечты снова возникли в его воспаленном мозгу.
Воин стоял, наблюдая. Его бронзовая кожа блестела на солнце, в то время как его женщина приближалась…
Джесс закрыл глаза. Он посмотрел наверх и сосредоточился на клочках облака, плывущего в голубом небе. Вокруг него переговаривались люди. Реальность отвлекла его от тревог и вернула к разворачивающимся событиям. Осень обратилась к профессору:
– Что вы там отыскали – еще одну пещеру с табличками?
– Лучше! – объявил он, хватая ее за руку. В своей обычной уверенной манере он повел ее к насыпи грязи и потом показал на темное отверстие в полу пещеры. Конец лестницы виднелся из дыры. Она осторожно ступила на перекладину и вгляделась вглубь.
Оттуда шел сухой пыльный запах, и ей понадобилось какое-то мгновение, чтобы глаза привыкли к слабому свету. Она услышала какое-то движение – и вдруг луч фонаря осветил пещеру, в которую она спускалась.
У Осени перехватило дыхание:
– Это же кива, пещера для отправления церемониальных обрядов! Как вы нашли ее!
Она была в восторге, разглядывая цилиндрическое помещение. Оно было выкопано под землей, чтобы быть ближе к миру иному. Вдоль стен выдолблены в камне в два ряда полки – так, чтобы люди могли сидеть согласно их значению в клане. Теперь, однако, вместо людей края скалы заняты множеством инструментов и различных изделий.
– Какая находка! Никогда, даже в самых дерзких снах, я не могла представить такое зрелище. Находка кивы – исключительное событие! – Она закрыла глаза и попыталась успокоить свои и без того взвинченные нервы: неужели это на самом деле? Или она откроет глаза – и найдет пустое помещение?
Медленно она подняла веки и еще раз всмотрелась в подземную комнату. Вид пещеры притягивал ее, вовлекая в какое-то странное состояние. С бьющимся сердцем она шагнула вниз по лестнице. И едва вступила на твердую землю, как ей показалось, что она неожиданно оказалась в другом мире.
Словно в трансе, она ощупывала стены. Приглушенные голоса едва доносились сюда. Здесь было слишком много вещей, которые необходимо было детально разглядывать. Она увидела несколько ниток бирюзы и черного янтаря, сложенные кольцами вокруг подвесок из необработанных камней. Мастерски выбитая лягушка привлекла было ее внимание, пока она не увидела коричневой глины кувшин, наполненный мириадами бусинок из бирюзы и белыми ракушками. На полке она заметила костяную флейту, на которой был вырезан затейливый узор, инкрустированный ракушками и бирюзой. Осень попыталась представить, как звучит инструмент, но вдруг отступила назад. Казалось, настоящее поблекло в мозгу, навевая образы прошлого.
… Вокруг небольшого костра на корточках сидели воины, обмениваясь рассказами об охоте. Другие расположились вдоль стен, выделывая мотыги или обрабатывая камни для оружия…