А он долго не приезжал и не писал. Уршула, как обычно, каждое воскресенье прибывала из интерната и привозила с собой множество вопросов, которые якобы услышала от других. "Подружки просили меня, чтобы я тебя спросила, следует ли жить с парнем до свадьбы, пробовать со многими, а выйти за того, с которым это получается лучше всего, или ждать, пока не выйдешь замуж?" Раньше я наверняка объяснял бы ей долго и исчерпывающе, указывая на различные аспекты явлений, их многозначность, относительность и диалектику. А теперь я взрывался от злости. "Не знаю, – кричал я Уршуле. – Ничего не знаю! Или то, что знаю, касается одного меня. Вы привыкли, что все можно получить по рецепту, в растворяющихся таблетках, приятных на вкус, как новый полопирин. Достаточно пойти за советом к хорошему специалисту, а он этот совет запакует в легко перевариваемую порцию предписаний. Мы сметаем пыль с дороги, по которой вам придется идти, убираем даже самые маленькие камушки, чтобы кто-нибудь из вас не споткнулся. Но по одному вопросу мы не сможем вам ничего посоветовать и дать однозначный ответ, – махал я пальцем перед ее носом. – Мы не можем вас защитить от любви, которая похожа на джунгли, полные диких и кровожадных зверей. Каждый сам должен пройти через эти джунгли, проглотив свою порцию болотной воды и грязи, пыли и крови. Ложись в постель с каждым, кто тебе понравится, и увидишь, как тебе тяжело придется. Жди со своей невинностью избранника, единственного и любимого, но и это тебя не спасет от проблем. Нет универсальных таблеток с апельсиновым вкусом. Все является правдой и одновременно ложью. Каждая тропинка через эти джунгли ведет к цели, и она же может завести в никуда. Тебе самой придется прожить свою жизнь, хватит клянчить и использовать своих родителей".
"О, Господи, что с тобой происходит, Генрик? – спрашивала моя жена. – Может, тебе стоит посоветоваться с врачом?"
"К психологу? К психиатру? В бордель? – кричал я. – Или повеситься, выпрыгнуть в окно, врезаться в дерево на одной из моих машин? Medice, cura te ipsum".
И я шел в ангар, чтобы подготовить к спуску на воду свою яхту, поскольку уже была весна. Я чистил корпус наждачной бумагой, клубы мельчайшей пыли раздражали мою слизистую оболочку, запах лака вызывал головную боль. А сын написал два раза несколько ничего не значащих фраз и, как обычно, просил денег.
"Говорят, один только медицинский учебник может стоить пятьсот злотых", – объясняла мне жена и высылала ему деньги.
Наконец сын приехал. Я внимательно наблюдал за ним во время обеда. Он был таким же нервным и худым, бледным, с темными кругами под глазами. "Почему он ничего не унаследовал от матери, которая во многом человек пикнического типа? Пикникам легче жить", – думал я, критически разглядывая его.
Вечером я ждал сына в кабинете, вышагивая из угла в угол и покуривая сигареты. Наконец, когда нервное напряжение, как мне казалось, достигло предела, я пошел его искать. Он лежал на диване в своей комнате на втором этаже и читал книгу при свете настольной лампы.
– Читаешь? – спросил я наивно.
– Да, – пробормотал он, не отрывая глаз от книги.
– А что читаешь?
– Тебе будет неинтересно. Эндокринология. Самый новый учебник.
Я уже закрывал дверь, когда он, наконец, оторвался от книги и сказал:
– Я получил премию ректора. Две тысячи злотых.
– Прекрасно, – ответил я.
– Ага, – вспомнил он, – мне надо подготовить реферат о ятрогенном действии. Найди мне, если у тебя есть время, какие-нибудь примеры из художественной литературы. Знаешь, о чем речь? К примеру, человек должен идти на операцию, а тут приходит его приятель и рассказывает, что кто-то там умер под ножом с такой же точно болезнью. Или приходит священник и говорит: "Исповедуйся, сын мой, ведь никогда ничего неизвестно". Только чтобы это не были слащавые и сентиментальные истории, не хочу, чтобы ассистенты надо мной издевались. Дело в том, что писатели – их постоянная тема для шуток. Последнее время они насмехались над одним "корифеем", который в своем романе советовал ссорящейся супружеской паре завести ребенка, якобы это сцементирует их семью.
– А не сцементирует? – спросил я.
– Конечно, нет. Профессор говорит, что это еще больше усилит разлад. Конфликты переносятся на ребенка. Возможно, формально иногда такие супруги не разводятся, но ребенок вырастает в аду взаимных претензий родителей и потом часто нуждается в лечении. Лучше, чтобы они разошлись, а не рожали ребенка.
– Может, он и прав, – согласился я и пошел к себе.
На следующее утро я предложил ему поплавать на яхте, которую я уже спустил на воду.
Запах воды, красота озера, ветер, тормошащий волосы, ощущение шероховатости шкота в руке делают меня более откровенным и смелым. Я спросил:
– А что с той историей?
– С какой историей?
– Ну, то, что ты тогда говорил. О себе и той девушке в лесу…
– Ах, это… – смутился он, – просто глупость, отец. Я тебе не сказал, отец, что у меня тогда были чирьи. Они меня мучили почти целый год. Стафилококк, противная штука. Я ввел себе вакцину, и все прошло. Если у тебя будут когда-нибудь проблемы с чирьями, скажи мне. Вернулась Луция, потом у меня была другая девушка, и все идет как надо. Посмотри направо. Там тоже какая-то красотка одна плывет в лодке. Ты не можешь взять чуть правее?
Я ждал, что меня охватит радость. Но ничего подобного не произошло. Неизвестно почему я почувствовал даже некоторую грусть. Почему-то вдруг мне стало неприятно смотреть на сына, и я сделал поворот через штаг.
– Уже поздно, – сказал я, – у меня дома много работы.
Он смотрел на оставшуюся за кормой девушку.
– Прекрасно быть мужчиной, правда, отец? – сказал он, расправив свои худые плечи и продолжая смотреть в сторону лодки.
– Да, – ответил я, – а женщиной?
– Не знаю, что такое быть женщиной.
– Плохо.
– Почему плохо?
– Потому что мне жаль всех тех женщин, которые окажутся в твоих объятиях.
* * *
Так родилась история о Мартине Эвене.
* * *
Знаешь ли ты эту страну, долину Лауры, тяжелые башни замков могущественных баронов и легкие, как перышко, элегантные дачи маркизов? Юсс, Шинон, Лянже, Азей-ле-Ридо, Вилляндри, Амбуа, Шенонсо, Шомон, Валансе, Шеверни, Блуа, Шамбор, Сюлли-сюр-Луар. Огромные, похожие на слонов автобусы, треск затворов фотоаппаратов, пыль на туфлях паломников. Самая лучшая спаржа растет в окрестностях Блуа. В Турени попробуйте арбузы и капусту необыкновенного вкуса. Сказочный край, как писал Теофиль Готье. Вы помните, господа, песни Ронсара и Иоахима дю Белле? Я вас прошу отведать сыры из Оливе. Пологие холмы, известковые входы в холодные гроты, цветы глицинии. Здесь родились Декарт, Бальзак и Рабле. Что подают на обед? Свинину по-туренски с зеленой капустой, поджаренной на масле. Потом пирожное и немного фруктов, сушеные сливы. В Воврей я прошу вас попробовать колбасу из куриной грудки, щуку в масле и угря в пикантном соусе, приготовленном на вине. В Шинон подадут курицу в вине, потом голубой сыр из Оливе или сливочный анжуйский сыр. Поэт Альфред де Виньи воспевал эту страну. Что касается вин, здесь очень хорошее местное "Пино", а собранное в окрестностях Бургуй и Шинон называется "Бретон", и у него малиновый аромат. Вот сейчас, господа, вы видите собор Сен-Гатьен, где можно проследить эволюцию готического стиля. Чуть слева монастырь де ля Псалет, где известный писатель Оноре Бальзак, родившийся в 1799 году в Туре, поместил своего героя, аббата. Из собора мы на минутку зайдем во Дворец Искусств и двинемся на запад по улице Кольбера.
– Месье Эвен, вы не могли бы нас сфотографировать вот здесь, на фоне фонтана Бон?
– Ивонна, зачем ты пристаешь к месье Мартину? Не мучай его, прошу тебя.
– Месье Эвен, и здесь тоже. Я хочу получить фотографию на память. Спасибо, месье Эвен. Правду ли говорят, что у вас в Париже есть ателье, где вы снимаете голых женщин?
– Да, мадемуазель, но без намеков на порнографию.
– Что это значит, месье Эвен?
– Ивонна, перестань приставать к месье Мартину. Бог знает, что он о тебе подумает.
– Женщины бесстыдны, правда, месье Эвен?
– Нет. Я на их глазах уничтожаю негативы. Такой у меня уговор с клиентками. За это мне платят, мадемуазель.
– Вы сделаете мне снимок перед дворцом Гуэн?
– Ивонна, ведь месье Эвен тоже в отпуске, как и мы. Месье Эвен, простите, что моя дочь слишком уж любопытна и назойлива.
– Ну что вы, мадам! Она очень милая девушка. Я с удовольствием сниму ее еще раз.
– А без одежды, месье Эвен?
– Ивонна, немедленно подойди ко мне. Ты – бесстыдница.
В автобусе я к нему обратился:
– Вам везет с женщинами, месье Эвен. Они летят на вашу камеру как бабочки на свет.
– А что вам мешает тоже купить себе камеру?
– Фотоаппаратура очень дорогая. Сколько вам лет?
– Сорок шесть.
– Так много? А ведь эта маленькая Ивонна без ума от вас.
– Ах, не преувеличивайте.
– Я тоже люблю женщин, но мне с ними никогда не везло.
– Купите себе фотоаппарат.
– Я знаю, что дело не в этом. Просто некоторым людям везет. Не обижайтесь на меня, но, откровенно говоря, вы и старый, и некрасивый, и даже не вызывающий особой симпатии человек. Если бы вы шли по улице, я вообще не обратил бы на вас внимания. А здесь я наблюдаю за вами и вижу, как женщины смотрят на вас все с большим и большим интересом. В вас есть нечто, чего не замечают мужчины, но видят женщины.
– Ничего во мне нет. Все это может быть и в вас, если бы вы только захотели.
– С моим лицом? С этой сгорбленной спиной? В моем возрасте?
– Все дело в умении себя подать. Если у тебя лицо Делона, все выглядит иначе. К человеку с лицом Делона женщины идут сами. С вашим и моим лицом их нужно завоевать. У вас много было женщин?
– Я не хотел бы хвастаться, но одиннадцать…
Эвен рассмеялся.
– Мужчина моего покроя, коллега, имеет в год десять, пятнадцать женщин. Я любовью занимаюсь с четырнадцати лет, а сейчас мне сорок шесть. Вот вы и посчитайте.
– Невероятно.
– Мне все равно, что вы думаете.
– Это ужасно, то, что вы говорите.
– Так ведь вы же начали разговор. Пожалуйста, можете пересесть. В автобусе много свободных мест.
– Не сердитесь, я прошу извинить меня за эти слова. Однако я воспитан в определенных принципах, возможно, несколько старомодных. Естественно, я читал мемуары Казановы, много раз смотрел "Дон Жуана" Мольера. Каждый раз в этой пьесе Дон Жуан слышал шаги Командора.
– У меня было более трехсот женщин, но Командор так никогда и не пришел ко мне на ужин.
– Не испытывайте судьбу, господин Эвен.
– Ни Казанова, ни Дон Жуан никогда не были настоящими соблазнителями. Они просто становились жертвами женщин, которые посылали им записки и договаривались о свидании. Зло заключалось в том, что они были постоянно неверны, оставляли своих любовниц и уходили к другим, которые тоже их привлекали. Если вы будете им подражать, ничего хорошего вас не ждет.
– А разве существуют какие-нибудь другие примеры?
– Может, и существуют. Впрочем, я не знаю. Думаю, что люди, которые занимались обольщением женщин, не писали книг. А те, кто книги писали, не знали женщин. Как говорили древние, культ Эроса исключает культ славы, разве не так?
– Похоже, вы человек начитанный.
– Конечно, я немного знаю любовную литературу. Она научила меня, как не следует поступать с женщинами.
– Вы любите парадоксы, господин Эвен.
– Прежде всего, я люблю женщин, дорогой месье.
– Вы меня очень заинтриговали, господин Эвен. Не скажете ли, с каких пор вы стали таким, какой вы сейчас? Ведь должно же быть какое-то начало. Если, естественно, поверить вашим словам, что вы не родились с некой магнетической силой, которая притягивает к вам женщин.
– У меня нет никаких тайн. Я кому угодно могу об этом рассказать. Итак, однажды, когда я еще работал в качестве фоторепортера в одной парижской бульварной газете, меня послали сфотографировать соблазнителя, над которым шел довольно шумный судебный процесс. Он хитростью выудил огромную сумму денег почти что у пятидесяти женщин. Так же как и вы, я надеялся увидеть прекрасного мужчину с лицом Делона. Между тем, на скамье подсудимых сидел невысокий, некрасивый и старый мужчина с испещренным морщинами лицом, низким, покрытым волосами лбом и с длинными, как у гориллы, руками. Он казался олицетворением безобразия, неряшливый и отвратительный. В качестве свидетелей и пострадавших перед судом проходили десятки женщин, молодых и не очень, красивых и дурнушек, ухоженных, образованных. Работницы почты, продавщицы, бухгалтеры, косметички, студентки, учительницы, медсестры, присутствовала даже одна женщина-врач, а также сотрудница института с научной степенью. Ни одной из них не было более сорока, так что нельзя сказать, будто он являлся "последней надеждой" пожилых дам. Некоторые из них все еще продолжали его так любить, что даже в зале суда, несмотря на обвинения и доказательства, защищали этого человека, утверждая, что весь процесс вызван злобой соперниц. Этот тип и в тюрьме как сыр в масле катался, потому что они посылали ему передачи и деньги, а после выхода из заключения его ждало достаточное количество уютных квартирок и кроватей. "Что за черт?" – подумал я. Сделал снимки, коллега написал статью, в которой доказывал, что супружество продолжает оставаться целью жизни многих женщин, из-за чего этот тип якобы и пользовался таким успехом. Но я присутствовал на процессе и видел, что в статье была представлена не вся правда об этом невзрачном человечке. Он вовсе не обещал жениться ни одной из этих женщин, в крайнем случае туманно намекал о такой возможности где-то в отдаленном будущем. Говорил, что женат. Деньги выманивал на развод, на совместную квартиру, для выплаты каким-то шантажистам, на некий бизнес, которым он собирался заняться, на лечение язвы желудка. Как раз за эти полученные обманом деньги он и предстал перед судом, впрочем, его осудили на небольшой срок, потому что большинство женщин отказались от своих обвинений. Меня мучила тайна этого человека, вот почему я посетил его в тюрьме, где он меня принял за роскошным ужином и очень охотно, долго и с большой гордостью рассказывал о своих эротических успехах. Говорил он очень невразумительно, но мне удалось из всего этого извлечь главную мысль: каждая женщина носит в себе какой-нибудь миф о любви. Если хочешь заставить женщину полюбить тебя, ты должен соответствовать этому мифу. Женщина должна найти себя в мужчине.
– Прекрасно! Замечательно! Великолепно! – шептал я в восторге. – Понятно, что вы тогда подумали: "Я буду таким же, как он, но без выманивания денег, чтобы не пришлось отвечать перед судом". Мне кажется, и я поступил бы так же.
"Все правильно, – задумался я, – но вряд ли я смог бы это воплотить в жизнь".
– Нет, пожалуй, не смог бы. Все, что я узнал, в моем случае оказалось бы непригодным.
– А я смог.
– Тут, должно быть, скрыта какая-то тайна, – упорствовал я. – Вы наверняка мне не сказали. А вы не были у психоаналитика?