Для Бонумбре, очевидно, было неожиданным столь резкое изменение в поведении Зои, ставшей после венчания в Москве 12 ноября Софьей. Ему пришлось отказаться от демонстрации католических обрядов, и он уклонился от диспута, который готовили митрополит Филипп и "книжник" Никита Попович. Проведя 11 недель в Москве, он зондировал почву для создания если и нерелигиозного, то политического союза. Но у Москвы были в это время более актуальные задачи, и дело ограничилось ни к чему не обязывающими общими декларациями.
Связи с Римом продолжались и после отъезда Бонумбре. Источники зафиксировали пять посольств из Москвы в Италию (в основном в Милан и Венецию), целью которых был сбор информации и найм разного рода специалистов - градостроителей, оружейников, мастеров-серебряников. Видимо, под влиянием интереса к Риму, пробудившемуся в связи с полемикой вокруг Флорентийского собора, в Никоновской летописи появятся сведения о давних римских посольствах, заимствованные, возможно, из какой-то папской буллы.
Софья впоследствии примет участие в общественно-политической борьбе на Руси и будет оценена весьма неоднозначно. Но пока ей надо было входить в придворный круг, а у великого князя оставалось еще много нерешенных или не до конца решенных дел. По-прежнему важное место занимала татарская проблема, прежде всего отношения с Большой Ордой, где воцарился весьма энергичный хан Ахмед (ум. 1481 г.). В этих отношениях Москва стремилась использовать противоречия между Большой Ордой, Казанью и Крымом. А в самой Руси надо было завершить включение в состав единого государства княжений Верхнего Поволжья и Новгородской земли.
В 1468 г. состоялся большой поход на Казань хана Касима с русскими воеводами. Но он закончился неудачей: войско не сумело переправиться через Волгу. В 1469 г. был более удачный поход, возглавляемый уже собственно русскими воеводами, причем новостью явилась "судовая рать", которая и обеспечила относительно легкую переправу через Волгу. В походе участвовали устюжане, за что получили "по денге золотом", а также "700 четвертей муки, да 300 пудов масла, да 300 луков, да 6000 стрел, да 300 шуб бараньих,... да 300 сермяг". Перечень любопытен сам по себе, в качестве некой "нормы" оплаты союзников и наемников.
Крупнейшим событием на пути объединения земель Северо-Восточной Руси был поход Московского войска на Новгород в 1471 г. В борьбе против Москвы Новгород всегда стремился опереться на помощь литовских князей. Сын Ягайло, король польский и великий князь литовский Казимир после Торуньского мирного договора 1466 г. с Тевтонским орденом, по которому Польша получала выход к морю, а Орден признавал себя польским вассалом, заметно активизировал политику в отношении Северо-Запада Руси и прежде всего Новгорода.
В 1470 г. скончался новгородский архиепископ Иона, который удерживал новгородцев от опрометчивых выступлений против Москвы. На вече, по обычаю выбиравшего архиепископа, произошел - тоже по обычаю - раскол, и часть бояр во главе с Дмитрием Исааковичем и его матерью Марфой Борецкой обратились за помощью к Казимиру. Казимир направил в Новгород князя киевского Михаила Олельковича (Александровича). В Софийской Первой летописи воспроизводится повесть "Словеса избранны" о событиях 1470-1471 гг. По "Повести", далеко не молодая Марфа Борец-кая "по слову" Михаила Олельковича согласилась выйти замуж за "королевского литовского пана", "а мыслячи привести его к собе в Великий Новъград да с ним хотячй владети от короля всею Новогородскою землею". Приписывается ей и намерение поставить новгородскую церковь под юрисдикцию литовского митрополита, последователя Исидора, Григория. В Новгороде сторонников такой ориентации возглавил "лукавый чернец Пимин".
Поход на Новгород теперь был неотвратим. В Новгород были посланы "грамоты розметные за их неисправление", а в Тверь и Псков направлены уведомления, с предложением присоединиться к походу. Не оправдались ожидания части новгородских бояр на помощь со стороны Казимира, у которого назревали проблемы в отношениях с Венгрией. В конце мая 1471 г. Иван III отправил рать на Двинскую землю, 6 июня московские воеводы Данила Дмитриевич Холмский и Федор Давыдович Стародубский, а с ними братья князя Юрий и Борис были с большим войском отправлены к Русе (обычно князья присоединялись к походам из своих вотчин), 13 июня воевода Василий Иванович Оболенский Стрига "со многими вой" и с татарами Даньяра Касимовича были направлены к Волочку и реке Мете. А 20 июня и сам великий князь с Да-ньяром и многими другими князьями также выступил в поход. В Торжке к нему присоединился тверской отряд.
Войско шло к Новгороду разными дорогами, и основное сражение развернулось 14 июля 1471 г. на реке Шелоне. Несмотря на большой численный перевес (по летописи, - не исключено, что цифры и преувеличены, - новгородцы имели 40 тысяч, а московский отряд лишь 5 тысяч), новгородцы потерпели сокрушительное поражение. Городское ополчение было больше приспособлено к защите с городских стен, а не к маневренным сражениям в чистом поле. К тому же новгородцы явно не испытывали энтузиазма, защищая то, во что сами не верили.
18 июля великого князя весть о победе застала в Яжелбицах, где собрались и его братья. Здесь же он встретил посланников псковичей, которые "со всей землей своею вышли на его службу". Затем двор перебрался в Русу, где князь распорядился казнить посадников "за их измену и за отступление", "а мелких людей велел отпущати к Новугороду". Победу одержала и рать, посланная на Двину, а новгородские земли были пожжены вплоть до моря.
У устья Шелони Ивану III бил челом вновь избранный архиепископ Феофил "с посадники и с тысяцкими и с житьими людьми со всех конець". Согласно ритуалу, просители сначала били челом боярам, воеводам и братьям великого князя, дабы те выступили в роли ходатаев и "печаловались" бы за новгородцев. В итоге великого князя за новгородцев просили уже его бояре и князья. Князь принимает теперь "к себе на очи" новгородскую депутацию, и "князь велики показа к ним милость свою и прият челобитье их, утоли гнев свой, и в той час повеле предстати (перестать. - А.К.) жечи и пленити и полон, которой тут есть, отпустити, а который отела и отведен, и тех отдати".
Так формировалось мировоззрение эпохи завершения объединения Руси: высшая справедливость и милость - прерогатива великого князя. В пользу великого князя с новгородцев было взыскано 16 тысяч новгородских рублей, и помимо того они должны были "отблагодарить" братьев и воевод князя и подписать "докончание" с псковичами на их условиях. 1 сентября нового сентябрьского года Иван III вернулся в Москву, где за 7 верст от города его встретили пешие москвичи, а у самого города - митрополит Филипп "со кресты... со всем освященным собором".
Убедительная и довольно легкая победа над новгородцами сняла и проблемы, связанные с Ярославским и Ростовским княжениями. Ростовское княжество и ранее в большой мере принадлежало московским князьям. В 1474 г. княжество полностью перешло под юрисдикцию московских наместников. Под власть московских наместников перешли и принадлежавшие ранее Новгороду земли европейского Северо-Востока (Пермская земля и смежные с ней). Московское государство, как и некогда Киевское, превратилось в многонациональное. При этом если в Ливонии покоренные племена становились крепостными, то на Руси крепостничество на север вообще не пойдет, и все входившие в состав России народы получат возможность следовать своим обычаям и традициям, в том числе и религиозным.
Победа 1471 г. и изменившиеся государственно-идеологические представления вызвали к жизни акцию, напоминавшую подобную, предпринятую при Ярославе Мудром в 30-е гг. XI в.: сооружение в Москве нового кафедрального собора, которому предстояло воплотить идею могущества Москвы. Старый Успенский собор давно держался на подпорках, и даже ходить мимо него было небезопасно. "Хотением и многим желанием" митрополита Филиппа, при "благоволении и повелении" великого князя было решено построить на его месте новый. Митрополит "зело духом горяше и желанием одръжим" в качестве образца хотел взять построенный Андреем Боголюбским Успенский собор во Владимире. Перед строителями была поставлена задача создать храм "мерой" этого собора, но в несколько увеличенном размере. Строители были посланы во Владимир для изучения бывшего кафедрального собора Руси и "удивишася зело красоте зданиа еа и величьству и высоте еа". В 1472 г. после разборки старого собора в присутствии Освященного собора и великокняжеской семьи состоялось торжественное освящение основания нового храма, и сам митрополит "свои-ма рукама" распланировал основание и символически начал строительство. Когда основание поднялось в человеческий рост, в "новозаложенную" церковь перенесли мощи прежних митрополитов. Относительно перенесения мощей признанного святого митрополита Петра Филипп пожелал посоветоваться с князем, но тот решение вопроса отдал на усмотрение Филиппа и Освященного собора.
В литературе различно оценивается обозначенное летописями неодинаковое отношение митрополита и князя к деталям проводимой акции перезахоронения, нацоминавшей чем-то подобные перезахоронения в Ярославле. Разумеется, и церковь, и светская власть были заинтересованы в укреплении влияния Москвы как церковного и великокняжеского центра. Но неизбежно вставал и вопрос об их взаимоотношении. И за канонизацией того или иного светского или церковного деятеля обычно следовало и оправдание проводимой ими в свое время политики. Петр был давно канонизирован, и святость его сомнений не вызывала. Но в данном случае встал вопрос также о канонизации Феогноста, Киприана и Ионы, реальная политика которых вызывала серьезные разногласия как у современников, так и у потомков. Именно в оценке кандидатов в "новые чудотворцы" разошлись позиции князя и митрополита, да и у летописцев проявлялись определенные разноречия.
В изложении Московского свода, "вземже преже раку Киприана митрополита и поставиша ея в киоте в стене на десней стране, по сем же взяша раку с мощьми Фотеа митрополита и поставиша ея с Киприаном в едином киоте. По сем же пришед ко гробу преосвя-щеннаго митрополита Ионы, и егда сняша с него дъску, и в той час изыде благоухание много по всему храму, яко всем бывшим ту слышите его, а ризы и амофории всех сих триех святитель не истлеша по толицех летех преставлениа их, и тако все тогда православное христиан множество бывшее видевше многи слезы излияша о пре-славном видении".
Уже в этом тексте есть определенные противоречия. Так, "благоухание" сопровождает лишь захоронения Петра и Ионы. Поклонникам митрополитов Петра и Алексия, а также восстановившего автокефалию Русской Церкви Ионы трудно было принять их антиподов - Феогноста и Киприана.
Но последовал большой пожар в Москве в 1473 г., в котором пострадала резиденция митрополита Филиппа. Великий князь застал его плачущим в храме и, решив, что митрополит жалеет о собственных утратах, пообещал отстроить ему хоромы. Однако митрополит попросился отпустить его в монастырь, где скоро скончался. Собор епископов избрал новым митрополитом коломенского епископа Геронтия, с которым у великого князя впоследствии тоже будет немало расхождений. А в 1474 г. недостроенный храм развалился, засыпав и гробницы кандидатов в новые святые. Естественно, что это воспринималось как наказание за грехи, и искали их в том числе и в воплощении идеи создания нового храма. Феогност так и не будет канонизирован, не все примут и антагониста Дмитрия Донского - Киприана. А в летописях по именам будут называть митрополитов Петра, Алексия и Иону, покрывая остальных собирательным "и другие".
За новым строителем пришлось отправлять посольство в Италию. В 1475 г. Аристотелем Фрязином (Фиораванти) на новом месте будет заложен стоящий и доныне Успенский собор. Собор будет сооружаться до 1479 г., а Аристотель проявит себя еще и как прекрасный пушкарь, умевший и лить пушки, и метко стрелять из них.
§ 2. ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ ПРИСОЕДИНЕНИЕ НОВГОРОДА К МОСКВЕ
Успехи 1471 г., создание довольно надежного заслона от набегов казанских татар выносили на первый план главный вопрос: освобождение от татарского ига, т. е. от номинального подчинения Большой Орде. Сам князь Иван Васильевич в Орде не бывал ни разу, дань туда поступала от случая к случаю и в урезанном виде. Летом 1471 г. ушкуйники-вятчане во главе с Костей Юрьевым совершили дерзкий набег на Орду и захватили саму столицу Сарай. По Устюжскому летописному своду, было захвачено "полону бесчислено множество и княгинь сарайских". Московский свод дает более обстоятельную информацию о происшедшем (хотя не упоминает имени вожака и не говорит о плененных княгинях). Здесь сказано о "многом товаре", захваченном налетчиками, и объясняется, почему Сарай так легко был захвачен. Мужская часть населения кочевала на расстоянии дневного перехода от города, а услышав о случившемся, татары создали мощный заслон из судов на Волге ("всю Волгу заступи-ша суда своими"). Ушкуйники, однако, "пробишася сквозе их и уидоша со всем, а под Казанью тако же хотеша переняти их, и тамо проидоша мимо тех со всем в землю свою".
Из этой информации следует, что между Сараем и Казанью в это время поддерживались какие-то отношения, а Москва, очевидно, была осведомлена о смелом замысле вятчан. Во всяком случае, видимо, так считал ордынский хан Ахмед. В 1472 г. он, рассчитывая на помощь короля Казимира, решил осуществить большой поход на Русь. Иван III, узнав о движении татарских войск, как обычно, выехал в Коломну, чтобы не допустить переправу татарских отрядов через Оку. Но татарские рати двинулись ближе к литовским владениям на неукрепленный Алексин, где стоял лишь незначительный воинский заслон. Город был сожжен вместе с его жителями. Однако этот заслон задержал татарское войско до прихода подкреплений, и в конечном счете ордынское войско с большими потерями откатилось на юг, неся значительный урон также от какой-то вспыхнувшей там эпидемии. Казимир, занятый противостоянием с Венгрией, не смог оказать помощи традиционному союзнику, да, видимо, после успехов московских воевод у самых рубежей Литвы, и опасался за последствия.
Реакцией на успехи Москвы явилось дальнейшее углубление раскола в самих татарских ханствах. В зиму 1474 г. "приехал служити великому князю Муртоза, сын Казанского царя Мусто-фы". Царевич получил от великого князя "городок новой на Оце со многимы волостьми". А затем прибыл посол от Крымского хана Менгли Гирея "именем Азибаба, а прислал к великому князю с любовью и братьством". В свою очередь Иван III "с ним же вместе отпустил своего посла ко царю Менли (так в летописи. -А.К.) Гирею Микиту Беклемишева, такоже с любовью и братьством". Летописные сообщения за 1474 г. вообще заполнены сведениями о различных посольствах в Москву и из Москвы, причем они обычно точно датированы. Так, "месяца нуля 7 пришел из Орды Микифор Басенков с послом царевым Ахмутом Болшиа орды с Кара Кучуком, а с ним множество татар пословых было 6 сот, коих кормили, а гостей с коньми и со иным товаром было 3 тысячи и двесте, а коней продажных было с ними боле 40 тысяч, и иного товару много". Содержание монголо-татарских "посольств", как отмечалось выше, всегда ложилось тяжелым бременем на покоренные народы. В данном случае примечательно обилие "гостей", т. е. торговцев, часто продававших в другом месте награбленные товары.
Посольство было отпущено в Орду 19 июля, и с ним отправился в Орду московский посол Дмитрий Лазарев, а также посол венецианский "Иван Тривизан", попавший в Москве в темницу за какие-то "попутные" (похоже торговые) дела. Москву уговорили дать послу возможность проехать к хану Ахмеду, дабы предложить ему выступить против турецкого султана. По просьбе венецианцев, посол был выпущен "из нятья", и князь "подмогши его всем отпустил к царю Ахмату... съ своим послом о их деле".
Посольства из Москвы в данном случае имели задачей препятствовать союзу Ахмеда с Казимиром, не допустить их совместного выступления против Москвы, причем в середине 70-х гг. более опасным представлялся именно Казимир. Польский король не мог примириться с утратой влияния на Северо-Западе Руси, а у Москвы вставала задача возвращения попавших Под власть Литвы и Польши русских земель. Поэтому и в "докончание" с Менг-ли-Гиреем не было включено имя главного врага крымского хана - Ахмеда. Но в 1475 г. сам Менгли-Гирей попал в Мангупе в плен к вторгшимся на побережье Крыма туркам, и на какое-то время связи Москвы и Крыма были прерваны. С того же 1475 г. Менгли-Гирей, освобожденный из заключения по распоряжению воеводы султана Мухаммеда, признал себя вассалом Турции, с чем хан Ахмад также не хотел мириться.
Осень 1475 г. и зиму 1476 г. Иван III провел в Новгороде. Летописец подробно описывает встречи с боярами, посадниками, старостами, тысяцкими, архиепископом; пиры и приемы, сопровождавшиеся подарками с той и другой стороны, бесчисленные разбирательства взаимных жалоб в княжеской резиденции на Городище. Князь старался не отступать от статей "грамоты", уступал просьбам архиепископа и посадников. Но в одном вопросе он оказался непреклонным: были взяты под стражу бояре, которые выступали "за короля", т. е. ожидали помощи от Казимира. Трое были заточены в Коломне и трое в Муроме. Архиепископ и большая депутация от Новгорода "били челом" о заключенных великому князю и после его возвращения в Москву. Но князь остался непреклонен.
Полугодовое пребывание в Новгороде не разрешило всех противоречий. Они вскоре вновь обозначились на поверхности. Под 1477 г. в Московском своде сообщается о новгородском посольстве якобы от архиепископа Феофила и "всего Великого Новгорода" с просьбой называть Ивана III и его сына Ивана "государями", а не "господинами", как было до сих пор. Но отправленным в Новгород московским послам было сказано, что "с тем есмя не посы-лывали": "И назвали то лжею". В Новгороде было созвано вече, на котором убили предполагаемого организатора посольства Василия Никифорова, а затем на владычном дворе убили и ходившего в качестве посланника вечевого дьяка Захария Овина, а также его брата. Снова звучали призывы идти "за короля", о чем московские посланники и доложили князю.