Следует честно признаться, что при дворе Божественного Тэнно (где, в отличие от "бакуфу", царил не суровый воинский дух, а утонченный дух древней аристократической культуры, чуждый какой бы то ни было воинственности) послание "варварского" каана Хубилая вызвало настоящий переполох. Через некоторое время императорский двор в Киото составил "континентальному варвару" ответ, который можно было при желании (а такое желание у татаро-монголо-китайского каана наверняка имелось!) истолковать как готовность Японии к определенным компромиссам. Но проявление подобной "мягкотелости" совершенно не устраивало "бакуфу", занимавшее куда более жесткую позицию, и потому юаньских послов отправили обратно, не дав им никакого ответа.
Великий хан Хубилай был вне себя от ярости - он не привык, чтобы с его послами обращались столь непочтительно. Каан известил своего вассала - корейского "вала" - о своем твердом намерении завоевать Японию и потребовал от правителя Кореи предоставить с этой целью ни много пи мало - тысячу кораблей и сорок тысяч воинов, необходимых для военно-морской экспедиции в Чипунгу. Не вполне доверяя своему корейскому вассалу, каан направил в Коре своих особых представителей с поручением проследить за неукоснительным выполнением приказа.
Видимо, в глубине души татаро-монгольский император Китая так и не мог поверить, что какие-то японцы посмели оставить его послов без ответа, и потому в сентябре 1271 года отправил в Чипунгу новое посольство, с более грозным посланием, в кагором требовал от строптивой Японии уже не простого "признания покровительства" империи Юань, а полного подчинения. Этих послов самураи также не допустили в столицу, а послание каана Хубилая осталось без ответа (хотя и дошло до адресата).
Сознавая, что теперь следует готовиться к наихудшему варианту развития событий, "бакуфу" распорядилось незамедлительно усилить береговые укрепления на острове Кюсю и приказало вассалам-"дайме" из западных провинций, пребывавшим при "сегунской" (а фактически, как нам уже известно, - "сиккэиской") Ставке в Камакуре, вернуться в свои владения и подготовить их к обороне от внешней угрозы. В апреле 1268 года новым "сиккэном" с резиденцией в Камакуре стал упоминавшийся нами выше восемнадцатилетний самурай Ходзе Токимупэ, сменивший на этом посту предыдущего "сиккэна" - шестидесятилетнего Масамуру, ставшего соправителем ("рэнсе"), посвятив свои военные таланты планированию стратегии обороны Японских островов перед лицом казавшегося неминуемым вторжения "варваров". "Сиккэн" Токимунэ, несмотря на свою молодость, пользовался среди самураев репутацией чрезвычайно мудрого, осмотрительного и сдержанного человека, ни разу в своей жизни не обнажившего меч необдуманно или в порыве гнева (пока, как мы с вами скоро убедимся, юаньцы не ввели его в грех своими бесконечными - вполне в духе многотысячелетней китайской традиции - "последними напоминаниями")…
Новый "сиккэн" Ходзе Токимупэ обратился ко веем самураям Японии с призывом позабыть свои давние распри и объединиться под его знаменами для отражения внешней угрозы. Его призыв был услышан и нашел всеобщий отклик.
Тем временем в вассальной Корее, под руководством монголо-татар и китайцев (а возможно, и европейцев-"франков", - так, в "Книге о разнообразии мира" Марко Поло содержится, к примеру, упоминание о помощи, оказанной Поло воинам Великого хана при конструировании боевой метательной машины, при помощи которой юаньцы смогли взять город, не желавший сдаваться войску каана), направленный в Корё кааном Хубилаем, полным ходом шла подготовка к широкомасштабному вторжению на Японские острова. Однако она не смогла развернуться в полную силу, поскольку неожиданно взбунтовалась корейская армия, и "ван" Вунчжон был вынужден просить военной помощи у своего монголо-татаро-китайского сюзерена для усмирения своих собственных подданных. На подавление восстания мятежных корейских войск у каана Хубилая и его вассала "вана" Вупчжона ушло несколько лег. Бутом войск в Корее воспользовались японские пираты, которые (как уже не раз случалось в прошлом) высадились на корейском побережье, терроризируя местных жителей (впрочем, справедливости ради следует заметить, что на всем протяжении долгой истории японо-корейских отношений корейские пираты тоже в долгу не оставались). Изгнать японцев с Корейского полуострова стоило объединенным силам монголо-татар, китайцев и корейцев немалого труда. Один из тайных противников и недоброжелателей корейского "вана" Вупчжона при дворе императора Хубилая уверял каана, что Корея лишь внешне и притворно выражает покорность империи Юань, в действительности же тайно помогает Японии и ждет только удобного момента для совместного с японцами вторжения в юаньский Китай. Трудно сказать, насколько справедливыми были эти обвинения, но подозрения монголо-китайского каана по поводу верности ему корейцев постоянно возрастали, что также не способствовало развитию духа сотрудничества империи Юань с се корейскими союзниками.
В 1273 году авангард юаньской армии вторжения в составе пяти тысяч отборных монгольских воинов прибыл в Коре. Однако на Корейском полуострове год выдался неурожайным, что вызвало повсеместный голод (и, соответственно, голодные - именовавшиеся в Японии в аналогичных случаях "рисовыми", хотя далеко не вес могли позволить себе роскошь употреблять в пищу рис! - бунты крестьян и горожан), так что обеспечить юаньскую армию продовольствием оказалось невозможно. Каану Хубилаю пришлось даже снабжать свои войска, дислоцированные на территории Кореи, продовольствием из юаньского Китая. Однако в 1274 году в Корее был собран богатый урожай, и проблем с провиантом больше не возникало. Тем временем корейский "ван" мобилизовал множество своих ремесленников и корабелов, начавших активно строить флот.
В целом корейские вассалы каана Хубилая оказались в довольно щекотливой ситуации. Корея не имела дипломатических отношений с Японией и традиционно страдала от набегов японских пиратов (а порой и форменных японских нашествий - как, например, во времена блаженной памяти регентши Ямато Дзинго Кого и ее воинственного сына принца Хатимана). С другой стороны, корейцы столь же традиционно торговали с Японией и не имели веских причин брать на себя бремя подготовки экспедиции юаньской армии вторжения в Японию и участия в этом весьма дорогостоящем (если не сказать - разорительном для Кореи) предприятии (а по сути дела - авантюре).
Однако силы Королевства (Царства) Коре были несравненно меньше, чем у империи Юань, и как бы ни хотелось корейскому "вану" Вунчжону избежать участия в походе, он не смог сопротивляться давлению империи Юань и был вынужден обеспечить монголов необходимым им флотом.
Наконец приготовления к грандиозной (даже по татаро-монголо-китайским масштабам и представлениям) военно-морской экспедиции в Чинушу были завершены. Силы юаньской армии вторжения насчитывали в общей сложности сорок тысяч отборных воинов, в том числе двадцать пять тысяч монголов (составлявших главную ударную силу экспедиционного корпуса), а также пятнадцать тысяч корейских и китайских воинов (или, выражаясь по-китайски, "молодых негодяев"), намного уступавших монголам по своим боевым качествам. По другим данным, в состав юаньского экспедиционного корпуса входили пятнадцать тысяч корейских моряков (видимо, включая морскую пехоту), а также двадцать тысяч татаро-монгольских и китайских воинов. "Непобедимая армада" грозного каана Хубилая состояла из девятисот (а по некоторым источникам - из целой тысячи) кораблей, в число которых входило от ста пятидесяти до четырехсот боевых (разные источники, как всегда, приводят на этот счет разные цифры).
Татаро-монголо-китайским экспедиционным корпусом командовали генералы Ху Дунь, Хун Ча-цю и Лю-Фу-хэн, а вспомогательным корейским контингентом - генерал Ким (фамилия, весьма популярная в Корее по сей день!) Пан Гюн.
В "Книге о разнообразии мира" Марко Поло писал об этой первой монголо-китайско-корейской экспедиции в Японию следующее:
"Когда великому хану Кублаю (Хубилаю. - В.А.), что теперь царствует, порассказали об этих богатствах, из-за них захотел он завладеть этим островом (Чипунгу. - В.А.). Послал он сюда двух князей со множеством судов, с конным и пешим войском. Одного князя звали Абатан, а другого Вонсаничин, были они и разумны, и храбры. Что же вам сказать?
Вышли они из Зайтона (Цзюаньчжоу) и Кинсая (Хань-чжоу), пустились в море, доплыли до острова и высадились на берег. Захватили они много равнин да деревень, а городов и замков не успели еще взять, как случилось с ними вот какое несчастье: зависть была промеж них, и один другому не хотел помогать; подул раз сильный ветер с севера, и стала тут говорить рать, что надо уходить, не то все суда разобьются; сели на суда и вышли в морс; не проплыли и четырех миль, как прибило их к небольшому острову; кто успел высадиться, спасся, а другие погибли тут же.
Высадилось на остров около тридцати тысяч человек, да и те думали, что погибли, и очень тосковали: сами уйти не могут, а уцелевшие суда уходят на родину. И плыли те суда до тех пор, пока не вернулись к себе.
Оставим тех, что уплыли, и вернемся к тем, кто остался на острове и почитал себя погибшим.
Те тридцать тысяч воинов, что высадились на остров, почитали себя погибшими, потому что не знали, как им уйти оттуда. Злобствовали они, сильно тосковали и не знали, что им делать.
И так-то они поживали на том острове. Услышали царь большого острова и его подданные (японцы), что войско рассеяно и разбито, а кто спасся - на маленьком острове; услышали они это и обрадовались; как только море успокоилось, сели они на свои суда и прямо поплыли к маленькому острову; высадились на берег с тем, чтобы захватить всех, кто там. А те тридцать тысяч воинов увидели, что враг высадился на берег и сторожить суда никто не остался; как умные люди, пока враг шел захватывать их, прошли другою стороною, добрались до судов, да и забрали их.
А так как суда никто не сторожил, то и нетрудно им было это сделать.
Что же вам еще сказать? Сели они на суда и от этого острова поплыли на другой. Высадились на берег со знаменами и значками тамошнего царя, да так и пошли к столице; народ видит свои знамена, но истинной правде, думает, что царское войско идет, и впускает врага в город. В городе оставались одни старики. Взял враг город, всех повыгнал, оставил себе только красивых жен. Вот так-то, как вы слышали, рать великого хана захватила этот город.
Узнал царь со своим народом, что город взят и дела пошли так, и жизнь стала ему не мила. Вернулся он на других судах к себе на остров, обложил город со всех сторон, и никому нельзя было ни войти в город, ни выйти оттуда. Что же вам сказать? Семь месяцев держалась рать великого хана в том городе, днем и ночью ухищрялись воины известить великого хана о своем деле и ничего не могли поделать. Видят воины, что делать им нечего, и заключили мир с осаждавшими: спасая свою жизнь, сдались все, да еще с тем, чтобы до конца жизни не уходить с острова. Случилось это в 1269 году по Р.Х. и было все так, как вы слышали.
Великий хан приказал одному князю - начальнику - отрубить голову, а другого отослал на гот остров, где он погубил стольких людей, и там казнил. Великий хан сделал это, потому что узнал, как он вел себя нехорошо в том деле.
Расскажу вам об одном великом чуде. В одном замке на том острове два князя захватили много народу; и когда люда не захотели сдаваться, приказали они всех перебить, головы всем отрубить. Так и было сделано: отрубили веем головы, только осьми человекам не могли отрубить, и вышло так от силы тех камней, что были на них: у каждого в руке, между мясом и кожею, было по камню, а снаружи его было не видать. Камни те были заколдованные; была в них такая сила: на ком такой камень, не умереть тому от железа. Сказали князьям, что от железа те восемь человек не погибнут; велели тоща князья перебить их палицами, а но смерти вытащить из их рук те камни; и ценили они их дорого.
Вот так, как я вам описал, случилось все это, и рать великого хана была разбита".
По мнению целого ряда историков, татаро-монголо-китайский каан Хубилай явно переоценил собственные силы, ибо подобной армии было явно недостаточно для завоевания Японских островов, защищать которые были готовы, но самым скромным подсчетами, до четырехсот тысяч "боевых холопов", - именно столько насчитывалось в то время в Стране восходящего солнца этих профессиональных бойцов. По всей видимости, Великий хан Хубилай просто не представлял себе объем предстоящих военных задач и не был знаком с боевыми качествами и воинским духом японского военного сословия, с представителями которого предстояло скрестить оружие его экспедиционному корпусу. Потомком "Потрясателя мира" Чингисхана двигала самоуверенность человека, избалованного удачами, привыкшего всегда и всюду побеждать.
Сегодня представляется крайне непростым делом оценить действия полководцев и флотоводцев каана Хубилая. Вероятно, в юаньской армии фактически отсутствовало единое командование. Генерал Лю Фу-хэн мог обладать высшим авторитетом среди остальных генералов, но все решал не он, а военный совет. Хотя идея завоевать Чипунгу с подобными силами была авантюрной, но экспедиционный корпус мог захватить плацдарм на японском побережье, который юаньские десантные войска в дальнейшем могли бы постепенно расширять, используя его для развития наступления в глубь острова Кюсю. Правда, для этого потребовалось бы организовать целую серию морских конвоев для переброски в Японию через Корею все новых подкреплений.
В первых полевых сражениях захватчикам сопутствовал успех, хотя нельзя сказать, что место для высадки было выбрано грамотно. Странно, что корейские адмиралы, хорошо осведомленные (в отличие от татаро-монголов и китайцев) о бурном характере моря в этих местах, предложили для стоянки именно бухту Хакатэ, открытую для ветров и штормов. Возможно, недоброжелатели корейского "вана" Вунчжона, доносившие каану Хубилаю о тайном сговоре правителя Корё с японцами, были не так уж неправы в своих обвинениях? Как говорится, "темна вода во облацех"…
Отважный родовитый "боевой холоп" Хисацунэ Симадзу, командовавший японской обороной на участке высадки, принял, казалось бы, правильное решение, попытавшись сбросить экспедиционный корпус Хубилая в море. Однако после неудачи японцев в полевом сражении стало ясно, что укрепления, возведенные в районе высадки, слишком слабы, и понесшие чувствительные потери японские "боевые холопы" не могли рассчитывать удержать их на следующий день. Таким образом, кроме личной храбрости доблестного Хисацунэ Симадзу и его верных соратников, самурайская береговая охрана - увы! - ничем себя не прославила.
Итак, в 1274 году, после того, как японцы отвергли ряд дипломатических миссий каана Хубилая и угроз со стороны юаньцев, они внезапно узрели пред собой гигантский флот из девятисот кораблей с несколькими десятками тысяч татаро-монгольских, китайских и корейских воинов на борту. На первых порах японцы, несмотря на страстные призывы "сиккэна" Токимунэ взяться всем поголовно за оружие, смогли наскрести всего-навсего восемь тысяч конных и пеших "буси" с острова Кюсю.