Как и многие советские барышни, оказавшись на нарах "ни за что" (то есть не столько "по статье", сколько ввиду партийно-ошибочного понимания некоторых её пунктов), она надолго выпала из обоймы "строителей коммунизма". А вот престарелая Розалия Самуиловна Залкинд (более известная по прозвищам – "Землячка" и "Демон", а по Солженицыну – "фурия красного террора"), в послереволюционные годы хозяйничала в Крыму так, что Чёрное море кое-где сделалось красным от крови разрубленных и расстрелянных офицеров Белой Армии. Любившая после бумаг посидеть за расстрельным пулемётом, "красная фурия" благополучно пережила многих своих подельников. Но то "партийные дела". Разгулявшись не ко времени и не по возрасту, Розалия, "между дел", умудрялась ежедневно выбирать для своих ночных бдений кого-нибудь из молоденьких красноармейцев. Троцкий также возлюбил Крым, в котором "гулял" по-своему. На пару с Розалией он приложил руку к казни около 20 000 офицеров, оставшихся верными присяге и Империи.
Досталось от красных фурий не только воинственным дворянам. Только за первую зиму 1918 г. было расстреляно 96 000 из 800 ООО "простых" крымчан! А ведь была ещё весна… лето… осень… и опять зима… Но времена года не были помехой любителям расстрельных "картинок". Каждый из палачей развлекался по-своему – кто практиковал "любовь", а кто испытывал наслаждение, неся смерть другим [84]. Немало было и тех, кто совмещал "моральную свободу" с теоретическими обоснованиями её.
Задолго до откровений Троцкого и параллельно с практикующими "мораль", против давно опостылевших левакам старорежимных семейных норм ополчилась "любовь Ильича" – пламенная революционерка Инесса Арманд. Устав от семьи и "отупляющей домашней работы", Арманд заявила в 1919 г.: "Мы должны и мы уже начали вводить общественное воспитание детей и уничтожать власть родителей над детьми"[85]. "Дух солидарности, товарищества, готовности отдаться общему делу развит там, где нет замкнутой семьи", – вторил ей не меньший провозвестник "свободы" И. Ильинский[86]. Однако, всех далеко превзошла в этом "деле" жрица любви – феминистка и "комиссар общественного призрения" А. Колонтай, по мере роста коммунистического сознания негласно переименованная в "комиссара свободной любви".
После революции особенно остро реагируя на пережитки "неграмотности" в вопросах нравственности и личной жизни, Колонтай не в состоянии была переносить шедшие вразрез с коммунистической моралью "отсталые" взаимосвязи семьи и брака. Потому в 1922 г. она выступила с циклом "Писем к трудящейся молодёжи". Предваряя "позднего" Троцкого, Колонтай в первом письме уверяет пролетариат в том, что "при коммунизме мораль отомрёт". Впрочем, до этого надо ещё дожить, хмурится Колонтай, а пока мораль находится "на переломе"… Она и сейчас ещё нужна, допускает слабинку "жрица", но, тут же беря себя в руки, заявляет: это должна быть другая мораль, такая, которая отрицает устаревшие заповеди "не грабь", "не воруй", "не пожелай чужой жены" и т. и. Во втором письме, Колонтай, не прощая себе "слабости" первого, камня на камне не оставляет от старой морали, которая "поднимает голову и душит ростки новой пролетарской идеологии" (Приложение V). Сменив тогу "жрицы" на комиссаркую гимнастёрку (очевидно, не без прорех), донельзя опростившаяся Колонтай с истинно пролетарской ненавистью обрушивается на Эммануила Канта – "наиболее яркого представителя буржуазного мышления" – за доминанту совести в его философии. Но, по мнению Колонтай, особенно непростительно, недопустимо и даже преступно было признание Кантом души в человеке… как и то, что в самом существе последнего заложена духовная ответственность за всё происходящее. Такое выжженная революцией пролетарская совесть Колонтай уж никак не могла стерпеть!
Следует заметить, что коммунисты не без основания рассматривали семью, как соперника в борьбе за личность, как реальную помеху массовому распространению революционных идеалов. Поскольку прежде всего на семье базировалась "старорежимная" Россия, не без духовной и моральной целостности народа ставшая могучей империей. В пику "старым" ценностям большевистское государство, прокламирующее диктатуру пролетариата, было заинтересовано в обезличивании граждан, в подчинении их целиком и полностью идеям революционной борьбы. "Партия имеет право заглянуть в семью каждого из нас и проводить там свою линию", – декларировал параграф не иначе как "антисемейного кодекса" строителей коммунизма [87]. Заглядывая из-за плеч то в "кодекс", то в растленные души старших товарищей – устроителей коммунистического общества, наиболее ретивые из младших "строителей" не преминули переплюнуть своих учителей.
В 1918 г. во Владимире вышел декрет, гласящий: "После восемнадцатилетнего возраста всякая девица объявляется государственной собственностью", которая под страхом административных мер обязана была зарегистрироваться в бюро "свободной любви" при Комиссариате призрения, где ей предоставляя выбор из мужских особей от 19 до 50 лет. "Дети, произошедшие от такого рода сожительства, поступают в собственность Республики"[88]. Узнав о нововведении, отцы-идеологи, очевидно, поперхнулись от "владимирской простоты" и отменили пущенный было в дело "инкубатор" по производству "детей Республики", но сам факт его учреждения весьма знаменателен. Как раз в эти годы среди людей ходила злая поговорка, таящая в себе ненависть народа к "учредителям" безнравственности: "Жену отдай дяде, а сам иди к…". Между тем протрезвление наступало не только в умах простого люда.
К середине 1930 гг. "верхи" (естественно, кроме Берзинь, Залкинд, Колонтай и иже с ними) пришли к пониманию, что на ".. х" далеко не уедешь, да и само общество попросту развалится. От понимания этого произошли первые ростки "контрреволюционных изменений", которые "несгибаемые", "пламенные" и прочие революционеры, в пику идее Аркадия Аверченко, – нарекли "ножами", брошенными "в спину революции". Эти же изменения пробудили робкие надежды среди тех, кто прочными узами был связан с Россией, её традициями и судьбою народа.
Один из представителей "недобитого класса буржуев" историк и религиозный мыслитель Георгий Федотов в конце 1930 гг. писал о происходившем в России: "Борьба (…) сказывается во всей культурной политике. В школах отменяется или сводится на нет политграмота. Взамен марксистского обществоведения восстанавливается история. В трактовке истории или литературы объявлена борьба экономическим схемам, сводившим на нет культурное своеобразие явлений. (…) Право беспартийно дышать и говорить, не клянясь Марксом, право юношей на любовь и девушек на семью, право родителей на детей и на приличную школу, право всех на "весёлую жизнь", на ёлку и на какой-то минимум обряда – старого образца, украшавшего жизнь, – означало для России восстановление из мёртвых"[89].
И это было истинно так. Более того, если бы это так не было, то не было бы победы России в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.
Но возрождение из пепла было наименее желательно для идеологов и обитателей духовных кладбищ – живых мертвецов, олицетворённых в недругах России. Не приветствуя обновление Страны в 1930 гг., не были они рады восстановлению России (СССР) после завершения II Великой Трагедии века. Не видели они союзника "на востоке" во время и после "культурных революций" 1960 гг. Не видят его и сейчас… Через силу хладнокровно оценивая "пророчества" неомарксистов, опять придётся признать неслучайным, что идеологи антикультуры нашли наиболее подходящее для себя место в США. Подобные идеи могли найти благодатную почву и получить широкое распространение только при культурной всеядности гетерогенного по своим этническим составляющим и (чуть позднее) сексуальным пристрастиям населения. Именно США были возделаны и унавожены всем, что могло способствовать бурному росту беспочвенных, бескорневых и попросту сорных учений о денационализации, дехристианизации и дегуманизации культуры. Потому там, "когда нужно было", в одночасье могло вырасти множество "грибов", способных без труда пробить давно истончившийся "асфальт" пуританских традиций. Пожалуй, непримиримые "борцы с фашизмом" и вырастили в США ядовитые саженцы для тогдашних, последующих и нынешних демократов – вечных антифашистов в овечьей шкуре. Надо думать, у писателя и общественного деятеля Теордора Драйзера были основания заявить в мае 1930 г. корреспондентам газеты "San Francisco Chronicle": "Мы называем эту страну демократией. В действительности же это олигархия. Правительство расположено на Уолл-Стрит". "Как зебра бьётся в когтях хищников, так трудящиеся массы задыхаются под экономическим гнётом гигантских корпораций", – писал он в 1932 г. в предисловии к книге "Говорят горняки Харлама".
В связи с "гнётом хищников" приходят на память слова бывшего губернатора штата Луизиана Хьюи Лонга (1894–1935) [90] – самого серьёзного противника Рузвельта на выборах в президенты в 1936 году: "фашизм придёт в Америку под личиной антифашизма,"[91]. Но, когда приходя вовремя, а когда задерживаясь где-то, фашизм (примем на время сложившийся стереотип) время от времени "вылетал" из США. Куда? А это зависело от времени, политических или военных интересов, по которым уточнялось время "вылета" и адреса "прилёта". По наступлению ясности личина была уже не обязательна. Её заменяла куда более надёжная и ещё более универсальная (то есть на все случаи, простите, жизни) доктрина демократии. К примеру, для Дрездена "время пришло" в феврале 1945 г. Количество сброшенных на немецкий город бомб сопоставимо с тротиловым эквивалентом атомных бомб, сброшенных на Хиросиму и Нагасаки. Как и в последующей атомной бомбардировке Японии, тут не было военных целей. Убийцы мирных жителей исходили из политических соображений. Погибло 135 тыс. мирных жителей города, почти миллион получили ранения. В двери Японии "доктрина мира" "постучалась" дважды – весной и летом того же года.
В соответствии с давно выработанной канонами демократии (или интересов США, что одно и то же), гасящей зло в любой части мира, генерал-майор Кертис Лемэй разработал план атаки Токио напалмом, и 10 марта 1945 г. столица Японии была выжжена дотла. Погибло около 100 тыс. человек. Через несколько месяцев по приказу президента США превращены были в пепел японские города Хиросима и Нагасаки. "И это ещё не всё…", – заявил Трумэн в августе 1945 г., глядя, то ли на Восток, то ли ещё куда. Эти-то "атомные солнышка", как называли смертоносные бомбы резвившиеся от безнаказанности американские военные, как ничто ярко высвечивали "мысль" президента.
За всем тем разница между каноническим фашизмом и его противниками была зыбкой не только в рисковые времена перед и после II Мировой войны. Много позже убийства Лонга американский писатель Гор Видал в интервью журналу "Штерн" (1998), раскрывая особенности "других" уже американских реалий, говорил о том же: "Современная диктатура не приходит в чёрной или коричневой форме. Мы вынашиваем её с помощью телевидения, развлечений, увеселений. И воспитания, оглупляющего народ"… В том же интервью Гор безапелляционно утверждал: "Мы готовимся к приходу нового Гитлера. Живём в нацистском государстве". Так вот прямо и сказал (причём, – правильно сказал).
Конечно, можно предположить, что безумство храброго и старого уже Гора-писателя (прошу прощения за случайную игру слов) было вызвано тем, что он, давным-давно отойдя от политики, передал басовую партию своему меньшому брату Альберту Гору (своей "горячностью", помнится, едва не растопившему арктические и остальные льды, но успевшему-таки "с жару" отхватить за свои гадания Нобелевскую премию, и не только…). Ибо, доведись Видалу высказать такое про своё отечество во времена Райха, то не видал бы он, как своих ушей, не только политической карьеры, но даже и писательской…
Всё, казалось бы, так. Но как быть с тем, что, то же самое, причём, – "сейчас" утверждает человек, видевший себя Президентом США?! И в самом деле, кандидат в президенты в кампаниях 2008 и 2012 гг., – Рои Пол заявил буквально следующее: "США в своём политическом развитии продвигаются в сторону мягкой формы фашизма, при которой нарушаются права граждан и всем заправляет военно-промышленный комплекс"!
Чем же подкрепляет свои столь ответственные выводы м-р Пол, который с 1988 г. бьётся за кресло президента и который более 20 лет являлся членом Палаты представителей?
Прежде всего, убедительными доводами и железной логикой: "У нас стало ещё больше корпоратизма (когда всем заправляет военно-промышленный комплекс) и больше нарушений наших гражданских свобод, – говорит м-р Пол. – Мы всё больше лишаемся права на частную жизнь, вводятся национальные удостоверения личности… Мы идем к фашизму не гитлеровского типа, а к более мягкому – (выражающемуся в) потере гражданских свобод, когда всем заправляют корпорации и… правительство лежит в одной постели с большим бизнесом".
Это наблюдение должно представляться российскому читателю особенно ценным, поскольку правительство России в "постельном плане" далеко и, очевидно, – надолго обогнало Америку… В отношении последней, прежде всего в ущемлении гражданских прав и свобод кандидат в президенты видит "фашистский оттенок". Утверждая, что США уже "подходят к этому очень близко", м-р Пол, очевидно, намекает на то, что, если даже семенить мелкими шажками, то со временем в этом направлении можно уйти далеко – очень далеко…
II
Однако господа Гор Видал и Рон Пол всё-таки ошибаются (причём, Пол – дважды).
То, от чего они предостерегают, может оказаться пострашнее германского (так и быть, оставим это понятие в навязанной обществу трактовке) фашизма. В реалиях рубежа 1920–1930 гг. тот всё же послужил средством консолидации народа с целью возрождения поруганного отечества и восстановления разграбленного государства. Здесь же – в США или начиная с США - он придёт (а может, приходит или ужё пришёл) в жирующую страну, в которой общество независимо от достатка живёт в планово виртуальном, а не реальном мире. Придёт в социально цивилизованное, но обездушенное и малокультурное общество, в котором душа "массового человека" проиграла себя в компьютерных играх и размазала мироощущение в сетевых, телевизионных и прочих программах. Придёт в страну, в которой патриотизм отождествляется с защитой (за отсутствием другого) потребительски виртуального существования, где даже церкви сдаются в аренду содомитам, превратившим дорогу к храму и сам храм в оплачиваемую панель. Именно на этих "дорогах" – до храма и от него – похотливо раскачиваются "многополовые" участники гей-парадов. Якобы наднациональная идеология, исповедуя тоталитаризм наизнанку, лишь поначалу рядилась в пацифистский интернационализм. С освоением новых технологий Его Величество Рынок, настаивая на себе, внедрился в душу и заменил её "богом" потребления. Цивилизация Западного Мира обозначила свой новый виток. Отредактировав идеологию тогда, вывела стратегию пресловутого "золотого миллиарда" сейчас.
Но вернёмся к отмеченной уже нами злополучной разнице между патриотизмом и nazi. Это тем более важно, что идея тождественности, запущенная в мир в 1940 гг., была обязательным условием для перевода "мировой политики" в новое качество. В этих целях необходимо было, проводя тотальную ревизию всего, что не связано с потреблением, – переориентировать, разуверить человека в духовных и моральных ценностях. Шаг за шагом деформируя сознание, "идея" перекраивала политическое восприятие и отношение людей к своим отечествам. Но нет ничто нового под луной. Вышеупомянутое "единство", рядясь в белую тогу пацифизма и "ненависти к насилию", лишь сменило старое исподнее, скроенное из овечьих фартуков. Отыграв свою роль в истории и сопрев от долгой носки, оно взяло на себя функцию "мирового мочала" для мытья мозгов перед приятием идеологии Глобализма. Загаживая умы, и повсеместно вызывая сомнение в отечественных ценностях, "исподнее" создавало соответствующую себе философию, суть которой проста, как медный грош: "живи сегодня"! Человек стал осознавать себя в качестве покупающей, а не мыслящей субстанции: если покупаю и потребляю, значит, существую! И невдомёк "существующему", что развенчанный в привязанности к Отечеству (то есть отваженный от "нацизма") и посаженный на иглу потребления, он, кувыркаясь в "вещности", мало чем отличается от продукта обмена. Поскольку из субъекта превращается в "вещь потребления". Не приходится говорить, что выбор этот зависит не от него…
Фактическим выражением пересотворённого (то есть из тварного обращённого в "товарного.")человека стали отнюдь не спорадически заявившие о себе либеральные бунты в США и Европе. Начатые как протестные против буржуазности, погрязших в быте отцов и дедов, они, в поистине дьявольской эвольвенте привели к потреблению жизни в наихудшем качестве. Движения "детей-цветов" (flower children) в Новом Свете и "Парижский май" в Старом в середине 1960 гг. были столь же искренними, сколь коварными были посылы, подталкивающие их к такого рода невинности. Скоро выяснилось, что "дети", хоть и ходили в ночных рубахах с венками из цветов на голове, вовсе не напоминали собой ботичеллевскую "весну". Уже в отрочестве возненавидевшие отцов, быстро взрослеющие чада объявили войну "буржуазии", к числу которой относили всех, кто не разделял их мировосприятие, политические пристрастия, социальные настроения и стиль жизни. Чувство эмоционального и эстетического единства, лишённого позитивной программы, становилось руководством к действию: "Делай, что хочешь – это и будет твоим законом". Откровенно люмпенская стихия – "игра в жизнь" размывала границы между реальным миром и воображаемым. В моду входило аскетическое учение Кришны и бахай. "Вспоминались" экзотические религии – Изиды, Астарты, Митры.