– Кстати, он швыряет деньгами, – заметила Лия и объяснила Полу: – Я еще раньше познакомилась с ним у Мег. Он зашел к ним и, узнав, что я та самая Лия, владелица "У Леа", забросал меня вопросами. Я даже удивилась. Он знает все лучшие магазины в Европе, да и у нас тоже. С тех пор он приходит ко мне покупать подарки для своих дам. – Лия наслаждалась собственным рассказом. – Люси может прикинуться простушкой и самым невинным и ненавязчивым способом вытянуть из человека кучу информации. Так вот, она выяснила, что он женат. Может, был когда-то, но сейчас у него либо есть женщина в каждом городе, где он бывает, либо его романы очень непродолжительны, потому что он покупает вещи самых разных размеров. Он пригласил Люси провести с ним вечер, но она отказалась, говорит, он не в ее вкусе.
– Хотела бы я, чтобы она наконец определила, кто в ее вкусе, и снова вышла замуж, – пожаловалась Мег. – Я молюсь, чтобы ей повезло так же, как мне.
Но Лия еще не закончила рассказ о мистере Джордане.
– А какие вещи он покупает! Умереть можно! Какая-то девица наверняка умерла, получив в подарок то, что он купил у меня в свой последний приход. Пальто нежнейшего кремового цвета из ткани мягкой, как масло, отделанное черной норкой.
– А мне его подарок не понравился, – сказала Мег. – Не в обиду тебе будь сказано, Лия, но он не для меня, хотя и очень красивый. Да и вообще, это уж чересчур – дарить такую вещь только потому, что Тим пригласил его к обеду. Обычно приносят коробку конфет или цветы, что-то в этом роде.
Лия, конечно же, захотела узнать, что это за подарок.
– Вечерняя сумочка темно-красного цвета из кожи ящерицы с застежкой в форме лебедя. Чудесная вещь, но мне в моей жизни такая ни к чему. Я уверена, она страшно дорогая.
– А, я помню эту сумочку. Значит, она предназначалась тебе? Он в тот день сделал шесть разных покупок. Сказал, что едет в Рим на уикенд и не хочет появляться с пустыми руками. Можешь вернуть, если хочешь. Получишь деньгами, – засмеялась Лия.
– Нет, нет, я лучше куплю что-нибудь полезное. Например, какой-нибудь симпатичный свитер, я из них не вылезаю.
– Ну, тебе придется купить много свитеров, чтобы истратить столько, сколько стоит сумочка.
Вернулись с прогулки любители свежего воздуха, потирая замерзшие руки. Все снова собрались вместе перед тем, как разойтись по домам. Мег усадили за рояль, кое-кто стал напевать мелодии из "Оклахомы" и "Моей прекрасной леди", другие просто слушали. В конце Пол и Мег насмешили всех, спев забавную бессмысленную песенку о продавце льда. Мег объяснила:
– На заднем крыльце у нас обычно стоял коричневый холодильный шкаф. Продавца льда, я помню, звали Элмер, и однажды он…
Пока Мег рассказывала эту историю, Пол размышлял о том, как же он завидует ей и Ларри. Только что они радушно приняли гостей, которые скоро разойдутся, сытые и довольные, и когда за ними закроется дверь, эти двое останутся вместе.
Уже садясь в машину Билла, он еще раз оглянулся на дом. Парадная дверь, на которой висел огромный венок, украшенный красным атласным бантом, была закрыта. В окна видно, что во всех комнатах – внизу и наверху – горят свечи. Мороз был таким свирепым, что какая-то ветка сломалась с треском, похожим на звук выстрела. Но там, в доме, этом светящемся островке в океане мрака, тепло и уютно.
Он скучал по Ильзе, находившейся за тридевять земель от него. Наверное, в Иерусалиме сейчас идет дождь, упорный холодный зимний дождь, как и в тот день, когда она сказала ему, что не вернется "с ним домой.
Ну да ладно.
– Чудесный был день, – сказал Билл, когда они выехали на шоссе. – Они все такие славные люди.
– Все они из разного теста. Семья Мег, я имею в виду. – Голос Лии был задумчивым. Наверное, хорошо иметь такую большую семью. Впрочем, мне трудно судить, у меня ее нет. Но все ее дети так не ладят друг с другом, что им лучше оставаться, как они есть – разбросанными по всей стране. Я заметила, Пол, что ты с Тимом почти не разговаривал.
– Да, после Израиля нам стало нечего сказать друг другу. Ему от меня мало пользы, да и мне от него тоже.
– Его имя приобретает общенациональную известность, – вставил Билл. – Если вся Их братия ограничится речами и призывами, то вреда от этого не будет, может, что-то даже изменится к лучшему. Я и сам сторонник свободы слова, чем больше свободы тем лучше. Но мне совсем не нравится, когда они прибегают к насильственным действиям. Все обязаны соблюдать законы. Мне не нравятся столкновения молодежи с полицией.
Пол снова подумал о сыне доктора Штерна, своем внуке. Говорил ли Штерн, в каком университете учится сын? Может, в том самом, где преподает Тим? Но как бы там ни было, а Пол надеялся, что мальчик не попадет под влияние Тима и ему подобных, не даст сбить себя с толку. В конце концов, в университетах огромное число преподавателей и студентов с самыми разными убеждениями и взглядами. Неизвестно, чье влияние перевесит. Ничего нельзя предсказать заранее. И все же мальчик не выходил у него из головы. "Он доставляет нам массу беспокойства", – сказал Штерн.
Значит, у Айрис далеко не безоблачная жизнь, приходится волноваться из-за сына и из-за самого Штерна.
Билл с Лией продолжали болтать о пустяках, а Пол, сидевший на заднем сиденье, некоторое время предавался своим мыслям, а потом задремал. Его разбудил голос Билла.
– Я не знаю, что это. Не могу точно определить, почему, но Виктор Джордан не вписывался в нашу компанию, а ты как считаешь, Пол?
– Да, мне тоже так показалось, – пробормотал проснувшийся Пол.
Позднее ему суждено вспомнить этот обмен репликами.
7
Сидевший в последнем ряду амфитеатра в лекционном зале Стив посмотрел вниз на сотни неподвижных голов. Все они, как и его собственная, повернуты в сторону человека на кафедре.
Это был молодой, лет тридцати-тридцати пяти, мужчина с румяными щеками и густой копной светлых волос. У него продолговатое, линкольновского типа, лицо, которое, увидев однажды, уже не забудешь. До сегодняшнего первого дня нового семестра, Стив видел профессора Пауэрса всего два или три раза, да и то мельком. Но он запомнил его, и вдобавок, он столько о нем слышал, что при первой же возможности записался на один из его Курсов.
Сочный приятный голос Пауэрса разносился по всей аудитории, в которой сегодня царила мертвая тишина, не нарушаемая обычным покашливанием, скрипом стульев, шелестом страниц.
– Два месяца назад я ездил в Ханой и, уверяю вас, моральный дух тамошнего населения невероятно высок. Простые люди, особенно молодежь, проявляют чудеса мужества. В сравнении с ними я почувствовал себя ничтожным. Посмотрите на свои руки, – внезапно с пафосом воскликнул Пауэрс, – да, поверните их ладонями вверх и посмотрите на них!
Озадаченные, ничего не понимающие студенты тем не менее послушно посмотрели на свои руки.
– Будущее Вьетнама да и всего мира находится в таких вот молодых руках. – Пауэрс наклонился вперед, словно хотел обратиться или даже прикоснуться к каждому в отдельности. – Ну и что же, скажете вы, – продолжал он со страстью, – я молод, я полон энергии, я понимаю, что совершается величайшая несправедливость, но что конкретно я могу сделать? Джонсон принял решение подвергнуть Северный Вьетнам бомбардировкам, жертвами которых станут миллионы невинных крестьян, но как я могу помешать этому? Единственное, что в моих силах – это выразить свой протест против происходящего. Но если люди будут открыто выступать с протестами, если они пересмотрят свой взгляд на мир и перестанут ставить во главу угла личные интересы, то и этого будет достаточно для того, чтобы в конце концов изменился мировой порядок. Не сомневайтесь, так оно и будет. Верьте в это!
Стив почувствовал, что его охватывает необычайное волнение. Кто бы мог подумать, что курс "Проблемы современности в американской литературе" окажется таким живым и интересным. Да, одно дело слушать отзывы знакомых о профессоре Пауэрсе и совсем другое – услышать его самого. Теперь понятно, почему он пользуется такой популярностью и симпатией, почему все стремятся попасть на его лекции. В нем были убежденность, энергия, энтузиазм. Они чувствовались в каждом слове, произнесенном им сегодня утром. Чем-то он напоминал Джона Кеннеди, хотя это поверхностное сходство, потому что Кеннеди по сути своей был политиком, а этот человек – просветителем. Даже не будь профессор Пауэрс так известен, размышлял Стив, любой с первого взгляда распознал бы в нем благородную натуру. В облике каждого человека есть какие-то не поддающиеся определению черты, которые помогают понять, что он из себя представляет, еще до того, как тот заговорит. А этот человек… этот человек был настоящим.
– Во Вьетнаме происходит народная революция, – говорил тем временем профессор, – к которой противоборство великих держав не должно иметь отношения. Если бы мы оставили вьетнамцев в покое, предоставив им самим решать свою судьбу, они бы установили справедливый экономический и общественный порядок и…
Прозвенел звонок. Пауэрс взглянул на часы и улыбнулся.
– Как всегда, не уложился во время. Я хотел рассказать вам о своих семинарах, но времени уже нет, поэтому скажу в двух словах. По вторникам я буду проводить дополнительные часовые семинары, своего рода углубленные дискуссии для студентов, желающих расширить круг программного чтения. Они не имеют никакого отношения к обязательным занятиям, студенты вольны посещать или не посещать их, исходя лишь из собственных интересов. Захотите получить подробную информацию, заходите ко мне в кабинет.
Пробравшись через галдящую в коридоре толпу, Стив вышел на улицу и, улизнув от друзей, с которыми он обычно шел на следующее занятие, кружным путем отправился в одиночку к корпусу естественных наук. Зима Среднего Запада, поразившая его своими свирепыми морозами, в начале января решила устроить себе передышку, и сегодня на улице была оттепель. Огромные капли дрожали на концах свисающих с крыш длинных сосулек, солнце пригревало поднятое кверху лицо. Стив целеустремленно шагал по расчищенной среди высоких голубовато-белых сугробов дорожке, хотя и полностью ушел в свои мысли.
А мысли у него в голове вертелись самые разные. На душе было хорошо. Последнее время он вообще радовался жизни, а за прошедший час это чувство переросло в эйфорию. Он чувствовал себя счастливым в колледже; студенческий городок стал для него домом. Стив быстро нашел себе друзей как среди молодых людей, так и среди девушек. Все они жили в одном корпусе и на одном этаже, так что когда ему хотелось поговорить с кем-нибудь, достаточно было пройти по коридору и разговаривать сколько душе угодно на самые заумные темы. Если же возникало желание заняться сексом, то и для этого всегда можно кого-то найти. Здесь он чувствовал себя свободным, как никогда раньше. Конечно, если когда-нибудь, как говорили вокруг и о чем, кстати, упомянул профессор Пауэрс, университеты обретут подлинную свободу, а политические системы в мире изменятся, то тогда…
Хорошо бы поговорить с ним, сказал Стив самому себе. Не часто встретишь таких людей, особенно в моем родном городе и в моей бывшей школе. Да даже и здесь, среди всех этих интеллектуалов, таких, как он, немного.
Профессор Пауэрс сидел один в своем кабинете, когда, предварительно постучавшись, Стив открыл дверь. Он приветливо обратился к юноше:
– Входи, садись. Я тебя знаю? Лицо вроде незнакомое, но я мог и забыть, есть за мной такой грех.
– Сегодня я впервые был на вашей лекции. Современная американская литература. Я и в прошлом семестре хотел записаться на этот курс, но он был уже укомплектован.
От возбуждения Стив слегка запинался. Затем он протянул руку.
– Меня зовут Стив Штерн.
– Рад познакомиться, Стив.
Испытывая непреодолимое желание высказать свое восхищение, Стив застенчиво проговорил:
– Я и колледж этот выбрал потому, что услышал, вы здесь преподаете.
– В самом деле?
– Да. Я еще в школе учился, когда впервые прочитал про вас в газетах – все тогда набросились на вас за ваше заявление о том, что вы желаете победы Вьетконгу. Я знаю, многих ваши слова шокировали, а я подумал, что вы правы.
– Это доказывает, что ты мыслишь более здраво, чем многие.
Стив вспыхнул от удовольствия.
– Мне нравится изучать историю, это заставляет думать. – Ему так хотелось сказать что-нибудь неординарное. – О будущем. То, о чем вы говорили в вашей сегодняшней лекции… я тоже об этом думал, и я пришел сказать, что мне бы хотелось посещать ваш семинар, больше читать и все такое.
– Правда? Это замечательно!
Чудесные ярко-синие глаза профессора засияли от удовольствия.
– Хорошо, тогда расскажи мне о себе, Стив Штерн. Откуда ты, Стив?
– Вестчестер. Это недалеко от Нью-Йорка.
– Я знаю это место.
Понимая, что необходимо еще что-то сказать, Стив добавил:
– Тогда вы знаете, что оно из себя представляет. Типичный пригород.
– Что ты имеешь в виду?
– О, вы понимаете.
– Я-то понимаю, но мне хочется услышать, что ты об этом думаешь.
Он хочет услышать, что думает Стив! Ободренный Стив заговорил более свободно и естественно.
– Ну, например, в свой последний приезд домой я ходил на похороны дедушки. Само присутствие на похоронах, наблюдение за людьми помогло мне кое-что для себя уяснить. Сделать определенные выводы. Можно было подумать, что это не похороны, а демонстрация автомобилей. Вдоль дороги выстроился длиннющий ряд "мерседесов", "кадиллаков" и так далее. Понаехало полно ярых республиканцев, мыслящих категориями типа: "Разбомбите-ка этот Вьетнам к чертовой матери". Меня такая тоска взяла, пока я там слушал их разговоры. Приехали выразить соболезнования, а сами, не закрывая ртов, разглагольствовали о своих домах и акциях. Пригород! Делай деньги, трать деньги – вот к чему сводится вся их жизнь. Я с такой радостью вернулся в колледж! – Стив улыбнулся, заметив, что его слова восприняты с пониманием.
– Я знаю, что ты имеешь в виду. Я и сам вырос в подобном окружении. Мой отец собственными силами сколотил миллионы и никому не позволял об этом забыть.
– Ну, мой дед не был миллионером, хотя на своем уровне он вполне преуспел.
А в чем, собственно, преуспел? Его интересовали-то всего две вещи – делать деньги и соблюдать свои устаревшие религиозные обряды. Других мыслей у него в голове, наверное, и не было. Мама, должно быть, это понимала. С ее умом не могла не понимать. Однако… ее слезы. Не для вида, какими часто бывают слезы на похоронах, а настоящие – горькие безутешные слезы. Видимо, она очень его любила. "Почитай отца твоего и матерь твою, как повелел тебе Господь Бог твой, чтобы продлились дни твои". Стив улыбнулся про себя. Он столько зубрил перед бар-мицвой, что вся эта тарабарщина останется, видно, у него в голове до конца жизни. Профессор Пауэрс отрывисто спросил:
– Ты еврей, да?
– Да, – признал Стив. Он не любил ярлыков. Ярлыки будут не нужны в том новом мире с новым образом жизни, который неизбежно придет на смену старому.
– Я мог и ошибиться, но люди с фамилией Штерн чаще всего евреи. Я был в Израиле, – добавил Пауэрс.
– Мне кажется, вы везде побывали.
– Какое там – везде.
– Я читал, что вы были в южных штатах. Когда проводилась кампания за свободу голосования.
– А, это было давно. Ты тогда, наверное, учился в начальной школе. Да, нас тогда много собралось, все из северных штатов. Я жил в негритянской семье, и это привело в ярость все белое население города. Они прокололи мне шины и подложили в мотор гравий. Однажды, когда я выехал из города, меня стала преследовать целая вереница машин; я ехал со скоростью девяносто миль, и они едва не столкнули меня с дороги. Ну и, вдобавок, в меня стреляли. Да, страшное было дело. Кровопролитное. Я бы сказал, это был Вьетнам в миниатюре.
При этих словах живое воображение Стива нарисовало ему яркую картину: среди бескрайних равнин юга по плавящемуся от жары шоссе несется машина. Ее то и дело бросает из стороны в сторону. Машину преследуют вооруженные люди. Выстрелом водителю разносит голову, и наружу вываливаются серые влажные мозги. В кино подобные сцены всегда приводили его в ужас, и он закрывал глаза. Он вздрогнул.
– Насилие! В Миссисипи или во Вьетнаме оно одинаково отвратительно.
– Да, но иногда оно необходимо, – возразил Пауэрс.
– Наверное, я реагирую так обостренно потому, что очень много слышал о концентрационных лагерях. Мой отец родом из Вены.
– Понимаю. Но не забывай, для того, чтобы освободить узников этих лагерей, тоже потребовалось насилие.
– Да, это так.
– У тебя большая семья? – мягко спросил Пауэрс.
– Сестра, которая в этом году пошла в среднюю школу, маленький брат и еще один брат, на одиннадцать месяцев моложе меня. На будущий год он собирается поступать в этот же университет, потому что я здесь учусь. Только на медицинский факультет. Он хочет стать врачом. В моей семье политика никого не интересует.
Кроме мамы, подумал он. Мама была либералкой, и от этого с ней труднее, чем с отцом. С тем ты, по крайней мере, всегда знал, чего ждать. С мамой было иначе. Беда в том, что она хотела как лучше; она вроде бы с пониманием выслушивала твое мнение, но потом вдруг шла на попятный. Над ней довлели классовые предрассудки, хотя сама она этого и не сознавала и никогда бы с этим не согласилась. Люди, подобные ей, ставят себе в заслугу то, что способны непредвзято судить обо всем, но, в конечном счете, они всегда приходят к защите личных интересов.
– Ох уж эти семьи, – сказал он вслух.
– Понимаю, что ты имеешь в виду. У меня есть брат, который служит в Госдепе. Сейчас он работает в нашем посольстве в Сайгоне. Кстати, рьяный сторонник политики с позиции силы. Мой отец в свое время был бутлегером и таким образом сколотил капитал, позволивший ему впоследствии стать респектабельным членом общества. Он бы поддержал моего брата. А вот меня он не любил и мою сестру Агнес тоже: она художница и лесбиянка. Еще у меня есть сестры-близнецы, парочка куколок, помешанных на тряпках. Они были любимицами отца. Забавно, не правда ли?
Стив был тронут неожиданной откровенностью профессора. К нему отнеслись как к равному, как к взрослому, может, даже выделили его из всех. Не со всяким ведь разговаривают подобным образом. Для этого нужно испытывать к собеседнику какую-то тягу, чувствовать в нем единомышленника.
– Я понимаю, что вы имеете в виду, профессор Пауэрс. Хотя и не могу сказать, что мои родители меня не любят. По-своему они даже слишком меня любят. Но мы говорим на разных языках. И я не считаю, что они меня многому научили.
– Что ж, в этом нет ничего необычного. На меня, например, самое большое влияние оказал один учитель в летней школе. Мне было тогда четырнадцать. За одно лето я узнал от него о жизни больше, чем от всех остальных, включая и родителей, вместе взятых. Кстати, я предпочитаю, чтобы меня называли просто Тим. На моих занятиях все должно быть запросто, никакой иерархии. Да, хороший учитель – вот что тебе нужно. Возможно, ты уже познакомился с очень толковыми преподавателями. Ты какие курсы посещаешь?
Стив перечислил: