Что-то тут не так. Этот мужчина в дорогом коричневом костюме стоял в холле, когда я вошла в отель, потом несколько раз проходил мимо открытой двери в бар – с опущенной головой, нервной походкой. Теперь он рискнул войти внутрь, но это еще не все. Моя интуиция подсказывает мне, что он чего-то хочет от нас. Вернее, не от меня, а от Риверы.
– Вы знаете мужчину у стойки? – тихо спрашиваю я. – В коричневом костюме?
Ривера бросает на него взгляд.
– Нет, никогда не видел. А что?
– Он не спускает с вас глаз. Может, он вас знает?
– Вполне может быть. Я знаменит, моя дорогая. Меня знают многие, кого я и в глаза не видывал. А теперь я должен вас поцеловать!
– Нет, пожалуйста, не надо. Здесь слишком много народу.
– Вы абсолютно правы.
Реджинальдо выпрямляется, поправляет свой галстук, приводит в порядок пиджак и подзывает официанта.
– Гарсон, последнюю рюмку водки и счет.
– Куда вы направляетесь? – спрашиваю я, продолжая играть в наивность.
– Вам это прекрасно известно.
– А если я не пойду с вами?
Ривера улыбается с торжествующим видом.
– Вы не бросите меня в беде, я знаю. Так не делают, если одеваются так, как вы. Ваше платье все выдает. Кстати, оно совершенно прелестно. Обворожительно. Если бы вы умели петь, я бы вас тут же ангажировал. А так я только могу попросить вас подняться наверх, в мой номер-люкс, и немного выпить. Можно?
Он сжимает мою руку.
Выпить? Насмешил. Я прекрасно понимаю, чего он хочет. Но мне это не так уж неприятно. Которую неделю я опять одна. С того рокового воскресенья меня не целовал ни один мужчина. Я хочу отдаться, утонуть в сильных руках, забыть все плохое. Секс всегда дарит яркие ощущения. А это именно то, что мне надо в моем теперешнем состоянии. Я хочу наконец избавиться от физиономий четырех подонков, преследующих меня во сне ночь за ночью. Ривера, правда, женат, а браки я принципиально не разрушаю. Но в этом случае я ничего не отнимаю у его жены. Он обманывает ее безостановочно. Я ничего не изменю.
– Маленькую рюмку, – говорю я кокетливо, – одну маленькую рюмку, не больше и не меньше. Вы обещаете?
– Ну, разумеется. – Он целует кончики моих пальцев. – Я испанец, а мы, испанцы, – джентльмены. Вы этого не знали, любовь моя?
Он оплачивает счет, сумма невероятно высокая. Небрежно вытаскивает из кармана брюк толстую пачку крупных купюр, отсчитывает, почти не глядя, несколько на стол, так же небрежно запихивает остальные обратно, сует одну купюру официанту в руку и ведет меня к лифту.
Когда мы проходим мимо стойки бара, странный мужчина в коричневом костюме протягивает руку, хочет что-то сказать, но в последний момент сдерживается и поворачивает голову.
– Он хочет автограф, – самоуверенно решает Ривера. – Мне постоянно надоедают, но тут уж ничего не поделаешь, это неизбежно, если ты стоишь в свете рампы.
В лифте мы одни, и хотя мы поднимаемся только на один этаж, он тут же идет ва-банк. Его рука на моей груди, не успела закрыться дверь, другая уже лезет под юбку, и когда я его прогоняю оттуда, он так плотно прижимает ко мне нижнюю часть своего тела, что его анатомия не может укрыться от меня. Насколько могу судить, он прекрасно сложен и его член вдвое больше, чем у Нури. Вот это да!
Обычно мне этого достаточно, чтобы настроиться должным образом. Я страстная женщина, люблю мужское тело, нахожу его прекрасным, и, когда там внизу что-то шевелится, мои жизненные силы просыпаются. Но на этот раз шевелится слишком рано, то есть слишком рано обращают мое внимание, а это не предвещает ничего хорошего!
Если мужчина до первого поцелуя сует мою руку себе между ног или без ложного стыда тычет своим любимым предметом мне в поясницу (или в живот, что то же самое), значит, у него проблемы с потенцией и он зациклен на своем пенисе.
Да-да, я знаю, о чем говорю. Из моих сорока трех любовников двое действовали так же, как Ривера, и обоих можно смело забыть. Стоит их органу встать (что не получалось с другими женщинами), они уже требуют обожания и подчинения. Сценарий мне знаком. Лучше всего тут же удирать!
Реджинальдо бормочет что-то непонятное по-французски (с ужасным акцентом) и прижимает меня к стене. С Нелли он то же самое делал? История становится все интереснее и интереснее. Любопытно, что будет дальше. Наконец лифт останавливается, двери автоматически открываются – и, клянусь, если бы я знала, что меня ждет, тут же повернула бы назад!
Знаменитый испанский маэстро занимает лучший люкс во всем отеле. Номер 101. Знатокам "Рица" это многое скажет! Ты сразу попадаешь в сказочный мир. Огромный салон – пиршество пурпура и золота, зеркал и мрамора. Весь блеск Франции отражен здесь. Потолки – четыре метра высотой и так же, как двери и стены, украшены золотыми орнаментами.
Одни шторы стоят целое состояние, на каждое окно ушло метров сто ткани: портьеры, шторы и собранная фестонами, водопадом струящаяся занавесь наверху. Бархат, шелк, парча – самые дорогие ткани!
Ковры все ручной работы. Картины в тяжелых золотых рамах – подлинные. Повсюду расставлен ценный антиквариат, и у меня такое ощущение, что я попала в замок. Замок для развлечений, если быть точнее, ибо кровать с балдахином в спальне (тона розовые, зеленые и слоновой кости) обещает незабываемые ночи, а серебряные вазы с конфетами и тропическими фруктами, стоящие рядом, подтверждают мое предположение, что не желание покоя осеняет это ложе, а безудержная жажда экстаза!
В салоне, на великолепном античном комоде с мраморной плитой, возвышается бочонок с шампанским. Что же там охлаждается? Бутылка "Брико Брют Резерв", прекрасная марка. Рядом на тяжелом серебряном подносе, покрытом камчатной салфеткой, призывно стоят бокалы.
Прихожая, салон, спальня, мраморная ванная в черных, бежевых и розовых тонах с овальной ванной – я невольно спрашиваю себя, достигну ли я таких высот в своей жизни, что, путешествуя, буду останавливаться в номерах, подобных этому.
Для женщин значительно труднее попасть сюда, своими силами, я имею в виду, если ты не унаследовала большого состояния и не имеешь богатого мужа. Но почему бы, собственно, и нет? Мне всего сорок один год, все лучшие годы у меня еще впереди. Почему бы через несколько лет мне не добиться того, что я смогу позволить себе номер-люкс в фешенебельном отеле "Риц"?
Знаменитый маэстро не теряет времени. Вместо того чтобы поцеловать или обнять меня, он снимает свой белый пиджак, расстегивает жилетку и, подавив зевок, плюхается в салоне на красно-золотое канапе огромных размеров. Потом развязывает галстук и переходит непосредственно к делу.
Вернее, немного повозившись с брюками, он – я не верю своим глазам – вынимает член! То, что он вынимает – внушительных размеров, твердое и толстое, и, если я не ошибаюсь, у него сужение крайней плоти.
Н-да… Новой романтикой тут не пахнет! Скорее допотопными замашками паши. К тому же во всем мире нет ничего более неэротичного, чем полностью одетый мужчина с расстегнутой ширинкой.
Что он, собственно, ждет от меня? Что я его обслужу, как проститутка? Или он просто любезно хочет продемонстрировать, чем располагает? Я должна восхищаться? "Славный мальчик, до чего же красивое то, что ты там имеешь"?
Странные нравы! Я решаю тактично игнорировать Риверу, подхожу к окну и выглядываю на залитую солнцем, прекрасную Вандомскую площадь. Что-то должно произойти. Но что?
– Я здесь! – жалобно зовет маэстро с канапе. Я с улыбкой оборачиваюсь.
– Я вижу! – Потом начинаю раздеваться, медленно и умело, без малейшей тени стыда, я ведь сбросила одиннадцать кило и нахожусь в своей лучшей форме. Я чувствую себя такой красивой и уверенной, что могла бы запросто выйти обнаженной на балкон, если бы это кому-нибудь принесло пользу.
И поскольку Ривера не восхищается мной, я становлюсь перед ближайшим зеркалом и любуюсь сама собой. Да-да! Божественное зрелище! Только слепец может не заметить этого! Я тактично покашливаю, встряхиваю своими рыжими локонами, но Ривера пребывает словно в трансе. Его взгляд обращен вниз, он не может оторвать глаз от собственной ширинки. Но могу поспорить, что это изменится.
Я аккуратно кладу свое шелковое платье на розовый диван возле окна, ставлю внизу туфли и, прихватив свою переливающуюся сумочку, шагаю мимо Риверы в роскошные покои, не удостоив его и взглядом. Там я опускаюсь на шелковое ложе, художественно разбрасываю волосы по плечам и закрываю глаза.
Так! Теперь дело наконец обретает стиль!
Не проходит и минуты, как влетает Ривера, в трусах и с развевающимися полами рубашки. Лицо раскраснелось, белая густая грива вся спутана. Сейчас бросится на меня. О боже, вечно одно и то же! Теперь поможет только одно: небольшое лицедейство!
– Приди… – еле слышно, обольстительно шепчу я и медленно протягиваю к нему руки. – Приди ко мне, дорогой!
Звучит жутко театрально, у Марлен Дитрих не получилось бы лучше – и срабатывает наверняка.
Ривера опускается на колени, хватает мою руку, начинает ее дико целовать, проводит языком по внутренней стороне руки до локтя, потом целует соски, кладет голову мне на живот и вонзается языком в мой пупок.
– Моя прекрасная канадка, – стонет он, – твоя кожа нежна, как бархат, ты соблазнительней Клеопатры. Ты, наверное, целыми днями купаешься в молоке ослицы?
Он срывает с себя трусы и рубашку, подходит к изголовью кровати и подносит свой возбужденный орган к моему рту.
Ну разве я не предвидела это уже в лифте? Мужчина зациклен на своем пенисе! Слава богу, мне не двадцать лет, и я знаю, как с этим бороться. Э, нет! Я не дам себя больше использовать! Я буду делать только то, что доставляет мне радость. Поэтому я отворачиваю голову – беру его сокровище в руку.
– Осторожно! – орет Ривера и зажимает мои пальцы, словно в тиски. Но я поняла. Сужение крайней плоти почти полное, и мне вообще непонятно, как человек занимается любовью. – Медленно! Еще медленней! – приказывает он по-английски и двигает мою руку взад-вперед. – Совсем-совсем медленно! Да-да! Так хорошо! – Будь его воля, мне пришлось бы проделывать это часами.
Невероятно, какие эгоисты некоторые мужчины. Этот ведет себя как в борделе, будто он оплатил меня, и даже не замечает этого. Может, привести его в чувство, положить его руку на самое сокровенное место между моих ног и командовать? Нет, этого он не переживет.
– Крепче! – нарушает Ривера ход моих мыслей. – Держи меня крепче. Еще крепче. Сожми! Как следует сожми! Вот так! – И он начинает сладострастно стонать, в то время как у меня окончательно немеют пальцы.
Да что толку от самого роскошного номера, от чудной кровати с балдахином в отеле "Риц", но с неподходящим мужчиной? Никакого!
– Отпусти меня, – прошу я снова и снова, – выпусти мою руку. Ты делаешь мне больно!
Он ничего не слышит. Закрыл глаза и постанывает. Ривера – крупный мужчина, на полторы головы выше меня и килограммов на двадцать тяжелее. Но я больше не та маленькая беззащитная самочка, что прежде. Может, отправить его ловким броском на пол? Очень заманчивая идея. Потом я могла бы пойти нормально поесть – омлет с нежными трюфелями в "Кафе де ля Пэ". Сейчас я ощущаю вдруг жуткий голод.
В этот момент начинает трезвонить телефон. Ривера вздрагивает, открывает глаза, роняет мою руку и снимает трубку.
– Никаких звонков! – рявкает он. – Нет! Ни одного! Что? Из какой газеты? Не знаю такого! Отправьте его прочь! Запретите ему появляться в отеле! Кто? Фотограф? Из какого журнала? Не может быть и речи! Нет, я сказал! Я занят! Я не желаю, чтобы меня беспокоили! Никто! Понятно?
Он поворачивается ко мне и хочет, чтобы я обслуживала его дальше. Но у меня этого и в мыслях нет.
– Я страшно голодна, – объявляю я и скрещиваю руки над своим отрадно плоским животом.
– Голодна? – Ривера ошарашенно смотрит на меня. – Мы же только что поели.
– Я – нет. То есть если не считать двух тостов, бокала шампанского и десяти малюсеньких земляничек.
– Я вообще не голоден!
– Верю на слово! – Грациозно поднимаюсь с шелкового изысканного ложа и под недоверчивыми взглядами Риверы направляюсь в сторону двери.
– Куда вы? – кричит он по-французски, и его чудовищный акцент укрепляет меня в моем решении как можно скорее исчезнуть отсюда. – Куда вы идете?
– В "Кафе де ля Пэ". Там бывают замечательные овощные блюда. – Он ловит ртом воздух.
– Я могу их вам и здесь заказать.
– Нет, спасибо, это займет слишком много времени.
– Ах, моя любовь, не можете же вы сейчас оставить меня одного! – Он бежит за мной, настигает в салоне и зарывается лицом в мои волосы. – Вы останетесь со мной, я вас не отпущу.
– На завтрак я тоже ничего не ела.
– Нет-нет, я вас не отпущу! – Он отводит в сторону мои локоны и начинает сзади целовать мою шею. Потом берет на руки и несет обратно в спальню. Это мне нравится.
– Вот, – он показывает на серебряную вазу, стоящую рядом с кроватью, – поешьте, моя дорогая. Или погодите. Вы разрешите? – Он засовывает мне в рот кусок шоколадки, действительно замечательной на вкус. – Еще один? Не правда ли, тает во рту? Это мой любимый. Мне его привозят из Брюсселя. Но я его сам не ем, угощаю своих друзей. Вот, возьмите. – И он ставит красивую вазу рядом со мной на шелковое покрывало. Потом задвигает шторы и в полумраке возвращается ко мне, чтобы дальше кормить меня конфетами.
Ну наконец-то! Наконец он думает обо мне, а не о своем разбойнике! Но я слишком рано радуюсь. Как только я не хочу больше шоколада, весь театр начинается сначала.
– Поцелуй меня! – стонет он, показывая на свой рвущийся вверх орган. – Поцелуй меня своими сладкими шоколадными губками!
– Это обязательно? – спрашиваю я подчеркнуто скучающим тоном.
– Поцелуй меня, моя красавица-канадка! Возьми меня в ротик! В шоколадный ротик! – И он ползет на животе вверх по широкой постели, пока его нижняя часть не оказывается рядом с моей головой.
Кто бы мог подумать? Он к тому же и извращенец. Если не быть начеку, он потом потребует, чтобы я засунула ему в зад его дорогие брюссельские конфеты. Или он засунет их куда-нибудь мне, кто знает, что ему взбредет в голову. Нет-нет, успокоить его сможет только одно, и действует это наверняка.
Я поворачиваюсь к нему и начинаю гладить его бедра.
– Иди лучше ко мне, – шепчу я, будто неистовое желание почти лишило меня голоса, – приди ко мне, я хочу тебя почувствовать. В себе. Очень глубоко в себе. Понимаешь?
Он понимает. Слово "глубоко" понимает любой мужчина. "Очень глубоко" – это вообще неотразимо, я в этом не раз убеждалась, и солидная анатомия Реджинальдо тут же разбухает до невероятных размеров. Но что толку от самого выдающегося агрегата, если мужчина ни на что не годится? Я бы предпочла меньших размеров, но более изощренный. Я не испытываю к нему вообще никакого влечения! Но я хочу наконец докопаться, что так взбудоражило Нелли в этом мужчине. Хоть какие-то достоинства как любовник он должен иметь.
Кто знает! Он музыкант. Музыка – это ритм. Может, он движется так, что воспарю от блаженства? Почему бы и нет? Телосложение у него, во всяком случае, для этого подходящее.
– Ах, любовь моя, – он опять переходит на английский, – ты права, я должен обладать тобой. Сейчас. Немедленно!
И чудо происходит. Реджинальдо не бросается сверху на меня, нет, он ложится сзади меня, без малейшего намека с моей стороны. Тесно прижимается к моей спине – а вдруг еще получится? И осторожно-преосторожно входит в меня. Но что это?
Я вообще ничего не чувствую!
Теперь он оттягивает член назад. Тоже в замедленном темпе.
Я опять ничего не чувствую. Ни малейшей сексуальной искорки. У меня было сорок три любовника, но этот самый скучный в моей жизни. Это настолько тоскливо, что я даже не нахожу слов. И Нелли это показалось таким потрясающим, что она сбросила семь кило? Уму непостижимо! Мне с трудом удается держать глаза открытыми. Неимоверных усилий стоит не зевать. Я вдруг чувствую страшную усталость.
А Ривера старается изо всех сил. Он стонет, вздыхает, дрожит – и не делает ни одной попытки поласкать меня там, где нужно. Он также не спрашивает, можно ли в меня кончать, короче, думает только о себе и своем удовольствии! Он может бесконечно. К сожалению!
Как долго длится вся история, я не знаю. Во всяком случае, он не прекращает, и, убаюканная, я засыпаю. Такого со мной тоже еще не случалось. Когда я просыпаюсь, он тоже дремлет, все еще слитый со мной и так и не доведя дело до конца. По крайней мере я понимаю, почему у него нет детей. Рот и руки ему милее, чем женское лоно. Это объясняет и большое количество разводов. Замужество с таким – тяжелая сексуальная работа!
Реджинальдо спит глубоко и крепко (неудивительно после такого моря виски и водки) и не замечает, как я тихонько отделяюсь от него, чтобы удобно вытянуться на спине. Какая бесподобная спальня! Кровать – как в кино. Идеальное место для грез – если ты влюблен!
А так все напрасно. Все эти роскошные декорации, дорогие ткани зеленого, розового и цвета слоновой кости, шелковые простыни, шикарные покрывала – все это не нужно, о кровати у меня останутся плохие воспоминания.
И опять я представляю себе обратную картину. Заводили бы мужчины с такой охотой шашни на стороне, если бы мы, женщины, были в любой момент готовы задрать юбки – но только для того, чтобы нас целовали там, внизу, пока нам не надоест? Если бы мы достигали оргазма через две минуты любви, переворачивались сразу на бок – "тебе было хорошо, дорогой?!" – и тихо засыпали, в то время как он лежит рядом со своим набрякшим, пульсирующим членом и не знает, как выдержать ночь?
Как бы они реагировали, если бы это случалось два-три раза в неделю или, как у Нури, шесть раз – один за другим в один вечер? Одно знаю твердо: вскоре мужчины были бы самым сдержанным полом. И их надо было бы задабривать деньгами и подарками, прежде чем они последуют за женщиной в спальню, или к алтарю, или на кровать с балдахином в благородный отель "Риц"!
Тут мои мысли резко прерываются!
Вдруг раздается яростный стук в дверь. И тут начинается жуткий бедлам!
Дело принимает такой оборот, который не могла вообразить самая безудержная фантазия! Только в Париже может случиться подобное. И лишь свою интуицию я должна благодарить за то, что на следующий день мое фото не появляется во всех скандальных газетах Франции.
Но не буду забегать вперед.
В дверь продолжают оглушительно и неистово барабанить, в знаменитую дверь под номером 101, за которой находится самый роскошный люкс во всем фешенебельном отеле.
И история идет своим чередом.