Начало восстания в Литве и Польше в 1863 году ознаменовалось тем, что в Варшаве при ночном нападении на казармы было перебито много спящих русских солдат. Не станем подробно освещать эту тему так называемой "революционно-освободительной" борьбы, но для полноты требуемой нам картины приведем цитату из любопытной книги С. Куняева "Шляхта и мы": "Удельный вес дворянства в Польше был чудовищно несоразмерен с числом холопов. В России лишь каждый 200-й житель ее европейской части был дворянином, а в Польше шляхтичем считался каждый 10-й! Ну где было польскому простонародью прокормить такое количество знати? Потому шляхетское сословье все время жаждало получить под свое господство украинское и белорусское "быдло". А тут еще русский "царь-освободитель" собрался дать волю холопам в Польше! Да еще с землей и самоуправлением! И шляхта восстала. Но поздно. Через год после начала восстания, 19 февраля 1864 г., земля, находившаяся в пользовании польских крестьян, стала их собственностью без всякого выкупа (не то, что в России); у мятежной шляхты российская власть изъяла 1600 имений, и эта земля была также передана крестьянству. Разбитые и убежавшие в очередной раз в эмиграцию шляхтичи-повстанцы обвинили Александра II в насаждении в Польше "коммунистических принципов"! (М., 2002, с. 56–57.)
Однако в русском обществе, тут же забыв о множестве подло зарезанных ночью в казармах своих соотечественниках-солдатах… под влиянием переполошившихся подражателей, очарованных психопатов, громителей, участливых искусителей, инородных да иностранных визитеров… взахлеб стали сочувствовать "восставшим", пополняя ряды полонофилов. Бродящее месиво в польском политическом чане уже ранее дало повод русскому поэту-пророку Александру Сергеевичу Пушкину бросить упрек своим соотечественникам:
Когда ж Варшавы бунт раздавленный лежал
Во прахе, пламени и в дыме,
Поникнул ты главой и горько возрыдал,
Как жид о Иерусалиме.
("Ты просвещением свой разум осветил…")
Но об этом говорят в народе: с кем поведешься, от того и наберешься… Нет во всем мире ничего податливей и пластичней, чем человеческое сознание, нет материала мягче, чем сам человек, повсечасно искушаемый сатаной…
В годы службы в Кедьце Константин Игнатьевич, нанося визит местному помещику Русакову (во всех советских источниках его назовут Русанов; предполагается, что настоящая фамилия Русакова будет умышленно изменена), познакомился со своей будущей женой Елизаветой Васильевной Тистровой.
Она была дочерью дворянина, подполковника корпуса горных инженеров Василия Ивановича Тистрова. Можно предположить, что Тистровы получили свою фамилию от наименования одного из урочищ в Малороссии, в Черниговской губернии. Также как и - от небольшого искусственного пруда под названием Тистра, некогда существовавшего в Санкт-Петербурге. Возможно также, что Тистровы происходят из обрусевших немцев.
В 9-летнем возрасте Лиза вместе с сестрой Ольгой была определена в Павловский военно-сиротский институт благородных девиц, находившийся в Санкт-Петербурге, где и проучилась восемь лет. Здесь дворянские девочки, оставшиеся сиротами, получали уникальные знания, как и во всех учебных заведениях Российской Империи. И, как полагалось, их обучали также домоводству и рукоделию. На протяжении существования в дальнейшем советской власти ни одна школа не даст подобного уровня знаний, которые давались в Российской Империи на рубеже XIX–XX веков. К тому же издавна повелось так, что подданный Российской Империи, в каких бы трудных условиях жизни ни оказался, мог полностью обслуживать себя сам (!), начиная от приготовления еды, чистки и шитья одежды и заканчивая получением заработка за счет профессии (знания ремесел). Дворяне именно Российской Империи доказали свою принадлежность к уникальному сословию хотя бы через способность выжить после так называемой революции, - берясь за самую тяжелую и "грязную" работу, становясь прачками, швеями, официантками, поварами, водителями… Хотя все сословия, и в особенности дворянское, были едко и цинично высмеяны впоследствии советскими актерами и писателями, представившими российских подданных в образе советских дегенератов, - и внешне, и по мышлению. Впрочем, высмеиваются и по сей день, когда на экране в ролях дворянских отпрысков, а тем паче великих Княжон и великих Князей предстают постсоветские актрисы, словно только что взятые с Рублевского шоссе, и слащавые юноши с повадками педерастов…
Елизавета Васильевна окончила институт благородных девиц в 1858 г. и получила аттестат домашней учительницы. Несколько лет служила в Санкт-Петербурге учительницей изящных искусств в графском доме, а затем стала директором небольшой частной школы. Впрочем, работала Елизавета Васильевна не столько для заработка, сколько для созидания и процветания государства Русского и общества, как поступали все подданные, - это подразумевалось самим нравственным миром, нравственным духом общества, на которых зиждилось могущество Российской Империи.
Следует уяснить, что дети офицеров никогда не работали ради заработка на хлеб насущный, - подобная трактовка появилась только с приходом к власти большевиков. Итак, каждый офицер Русской армии по окончании полной выслуги лет получал имение: офицер до подполковника (капитана 2 ранга) - надел земли в размере 4–5 десятин (почти 5 гектаров); полковник - ровно 5 десятин; генерал (адмирал) - 10 десятин. Обычно за несколько лет до окончания службы офицер на выделенные государством ссуды строил себе имение, - дом общей площадью 120–140 кв.м.; как правило, дом представлял собой одно-, редко двухэтажное строение. Уточним: потомственный офицер получал имение в наследство. Право на постройку имения получали также офицеры, которые потеряли имущество (родовое имение) во время войны, вследствие пожара, наводнения, другого стихийного бедствия, - им выдавалась безвозмездная ссуда для построения дома в соответствии с воинским статусом.
И так как рядом с полученным наделом практически всегда размещалась деревня, а ее жители-крестьяне, как работные люди, находились в распоряжении отставного офицера, ведущего в дальнейшем помещичью службу. Помещики - это хозяева земли Русской, они ответственны за процветание и самой земли, и крестьян, живущих на ней и ее возделывающих. Так что не были помещики иждивенцами, "сидящими на шеях у несчастных и темных крестьян", и не "забивали они девок до полусмерти, принуждая сожительствовать", не "зашивали строптивых в мешок", не "сыпали на мешок тот зерна и кликали индюков, чтобы те заклевали насмерть", как не чинили иных античеловеческих пакостей - подобный бред (как нам подают до сих пор!) мог прийти в голову только фантазерам с нездоровой психикой; здравомыслящее общество не занималось уничтожением, моральным и психическим разложением себе подобных, как это практиковалось после кровавого переворота 1917 года (в кавычках взяты слова из обычных советских источников).
Помимо всего прочего, офицер мог при своем жалованье - даже без дохода с имения - купить квартиру в любом губернском или уездном городе площадью не менее 100 кв.м. В случае его смерти все это становилось собственностью его детей, в соответствии с завещанием. (Зато при советской власти придумали формулировку "по смерти кормильца", выдавая под это скудную подачку; и это подлое "кормилец" подразумевало дающего корм скотине, всего лишь еду, но никак не ответственного за духовное, нравственное, физическое воспитание и материальное благосостояние своих чад…) Что касается детей офицера Русской армии, оставшихся сиротами, то они могли рассчитывать на бесплатный пансион, вплоть до совершеннолетия (так и было в случае с дочерьми подполковника Тистрова). А имение офицера - опять же в соответствии с завещанием - передавалось в равных долях детям. Так что каждая из дочерей Тистрова вправе была заложить свою часть имения (сдать в аренду или продать) или же на своей территории возвести хозяйственные постройки, создать ферму, мызу, предприятие, открыть производство, что, несомненно, при умелом хозяйствовании приносило бы хороший доход.
Говорить о том, что дети русских офицеров, оставшиеся сиротами, могли быть выброшенными обществом и Имперской властью, как говорят сейчас, на улицу, - НЕМЫСЛИМО.
Если припомните, то в Русской армии со времен Петра I был создан дом для офицеров, получивших увечья в боях (при Павле I он стал называться Инвалидный дом). Существовало неписаное правило, что все состоятельные офицеры, генералы и адмиралы Русской Империи, имевшие доходные поместья, свою зарплату перечисляли в Инвалидный дом. Дело чести! Этот Инвалидный дом мог финансировать содержание неимущих детей русских офицеров (если они таковыми по каким-либо причинам могли стать). Поэтому большевистские выдумки по поводу нищеты и русского офицерского корпуса, и всего общества в целом - умышленная клевета. Как клевета, что "родители Надежды Константиновны хотя и были дворяне по происхождению, но не было у них ни кола ни двора, и когда они поженились, то бывало нередко так, что приходилось занимать двугривенный, чтобы купить еды", - писалось это при советской власти, тиражируется и сейчас; к примеру, в книге Б. Соколова "Любовь вождя. Крупская и Арманд" (М., 2004). Там же на с. 7 автор, профессор Борис Вадимович Соколов, подмечает: "В послужном списке Константина Игнатьевича так и отмечалось: "Родового и благоприобретенного недвижимого имущества и имений за ним, его родителями и женой не значится". Понятное дело, "родового имущества" не было, имение в Отечественную войну 1812 г. утеряно, но взамен получено иное, - в Казанской губернии. Так куда делось это имение отца, отчего подается, не подвергаясь сомнению, привычная фраза-клише из советской истории? Для чего переписываются советские фальшивки, на какого читателя рассчитывают? Впрочем, на этих и подобных клише воспитается еще не одно поколение УТЕРЯННОЙ РУСИ…
К слову сказать, советские авторы умышленно теряли не только величие Русской Империи, но и конкретных людей, имеющих непосредственное отношение даже к этой частной истории. Например, тщательно избегалось упоминание о том, кто и откуда были матери этих рано осиротевших детей - Саши и Кости Крупских и Лизы и Оли Тистровых.
Итак, уже указывалось, что дети русских офицеров не могли быть брошены на произвол судьбы. В ту эпоху существовала такая практика: опекать детей погибшего (умершего) сослуживца-товарища, ненавязчиво вести по жизни. С такими детьми поддерживались связи, пристраивали в приличные дома, давали рекомендательные письма. Часто это затрагивало и такую трепетную область, как создание семьи. Нельзя назвать сводничеством то, что при определенных обстоятельствах молодых людей представляли друг другу знавшие их отцов былые сослуживцы, сохранившие добрую память по своим товарищам. Это являлось нормой здорового общества. Так на одном из светских вечеров познакомились Константин Крупский и Елизавета Тистрова; и произошло это во время учебы обоих в Санкт-Петербурге. Это было в доме родного брата Василия Ивановича Тистрова, - Петра Ивановича, проживавшего в Санкт-Петербурге и искренне заинтересованного в благополучной судьбе племянниц-сирот Лизы и Оли. Знакомство ни к чему не обязывало, но молодые люди знали о существовании друг друга и могли со временем явить собой неплохую пару: оба из семей военных, оба сироты. Однако знать друг о друге в таком положении, когда нет самых-самых близких - это некая особая ответственность. И когда их связало… несколько почтовых поздравлений с днем ли ангела, с Пасхой или с Рождеством, - они мысленно могли уже думать друг о друге как о женихе и невесте.
По прошествии нескольких лет Елизавета Васильевна решается предпринять путешествие из Петербурга в польский городок Кельц, куда ее пригласил приехать поручик Крупский. Она получает рекомендательные письма к виленской помещице Русаковой, у которой останавливается как гостья (а не работает там гувернантской и не учит троих детей богатого местного "зверья"; "Какое это было зверье - помещики", - устами Лизы Тистровой воскликнут дегенерированные советской идеологией агитпроповцы).
Пробыв в гостях чуть более месяца, Елизавета Васильевна возвращается в Санкт-Петербург, чтобы и дальше вести дела своей частной школы. Возможно, будущее молодых людей уже предрешено; в 1867 г. в северной столице открылась Военно-юридическая академия, куда в числе первых подает рапорт и Константин и поступает вместе со старшим братом Александром. Елизавета живет у своих родственников в центре города на Офицерской улице, что возле Мойки. Рядом находится академия, где учится ее возлюбленный. В этот же год состоялось их обручение, а еще через год - венчание. И 14 февраля 1869 года у них родилась дочь, названная живительным именем Надежда.
Глава 2
В 1869 г. Константин Игнатьевич закончил Военно-юридическую академию и получил диплом 2-го разряда. Советская литература подает нам это как месть начальника академии, "убежденного реакционера и монархиста" за связь К. Крупского с мифическими "передовыми русскими офицерами и членами народнической организации "Земля и воля", - вот, мол, и получите диплом 2-го разряда, что будто бы "автоматически лишало возможности быть военным прокурором". Не будем даже делать ссылки на авторов, поскольку заложенная единожды в 20-е годы XX века ложь плавно перетекает в исторические, публицистические, художественные и малохудожественные лживые книги XXI века… Константин Игнатьевич получил серебряную медаль (тогда как диплом 1-го разряда- это золотая медаль отличнику; были дипломы и 3-го разряда), так что "автоматически лишить возможности быть прокурором" его могли только советские писатели, заново создававшие историю великой Руси, приводя ее в соответствие со своими порочными и грязными измышлениями.
Советские "летописцы", пороча отца Надежды Крупской, обязательно делали яркий акцент на его любви к… евреям. В 1870 г. он вместе с семьей переезжает в знакомые места, в Польшу, получив назначение начальником юридической службы уезда в Гроеце. К слову сказать, будь он замечен в связях с революционерами, - подобного ответственного поста ему б не видать. Здравомыслящий русский офицер, каковым и был Константин Крупский, не собирался становиться "неблагонадежным", водя знакомства с психопатами, желающими переустройства мира в пользу заокеанского масонства, не думал лишать своих детей привычного и устойчивого быта и надежного будущего. Измышления красных агитпроповцев - и то, что Константин Игнатьевич в 1872 года получил постановление конференции I Интернационала о статистической переписи сельскохозяйственных рабочих, за что был уволен и осужден Варшавской судебной палатой аж по 22 пунктам, в том числе за "знание польского языка, умение танцевать мазурку" и другой бред сивой большевистской кобылы. Однако подобное постановление I Интернационала о сельскохозяйственной переписи имело место, и проводилось оно одновременно и тайно агентами этой преступной организации не для "вскрытия системы эксплуатационного наемного труда в сельском хозяйстве", а, чтобы систематизировав и проанализировав, разрушить уникальную систему землепользования, землевладения и земледелия в Российской Империи. И это очень любопытная тема, требующая особого исследования. (Интерес коммунистов к теме российского сельскохозяйственного устройства можно отследить в трудах К. Маркса, Г. Плеханова, В. Ленина, др.)
Что же касается любви к инородцам, как чаще называли евреев в Российской Империи, то вот несколько примеров из книг о Надежде Крупской. Константин Игнатьевич в Гроеце "запрещал всякие издевательства над евреями" (Л. Кунецкая, К. Маштакова), потому что там "делались всякие безобразия - евреев вытаскивали на площадь и под барабанный бой стригли им пейсы" (Б. Соколов); он своими деяниями "заслужил ненависть жандармерии и русского чиновничества и любовь населения - особенно поляков и еврейской бедноты" (Б. Соколов). Коли чинились такие "безобразия", что евреям стригли пейсы на площадях, то отчего ж не сказать, почему это происходило в пережившей восстание Польше и что таким вот образом наказывали бунтарей (а не сажали в тюрьмы и лагеря ГУЛАГа, как это делали через десятилетия последователи этих самых "обстриженных", когда сажали, ссылали и расстреливали миллионы русских и других народов бывшей Российской Империи)?!
"Крупские переехали в Варшаву и поселились в квартале бедноты. "Когда мне было пять лет, мы жили в Варшаве и очень бедствовали, жили в чужих квартирах, - вспоминала Надежда Константиновна. - Я помню сценку. Какая-то черная лестница, по которой мы поднимаемся с мамой, чтобы посмотреть новую квартиру, куда мы должны были перебраться в тот же день. Но когда мать открыла дверь, оказалось, что старые жильцы еще не выехали. Это были портные; в большой комнате они сидели на столах, поджавши ноги, что-то шили, и рядом с одним из них лежали большие ножницы". Во дворах бегали ребятишки разных национальностей. "…Я играла во дворе с ребятами - польскими, еврейскими, татарскими…" (Л. Кунецкая, К. Маш-такова, с. 11); "Я рано выучилась ненавидеть национальный гнет, рано поняла, что евреи, поляки и другие народности ничуть не хуже русских… Еврейский мальчик был постарше меня года на три, он очень хорошо обращался со мной, я его очень любила, он угощал меня хлебом со смальцем… Когда я стала постарше и слышала, как обижают детей евреев, не пускают их в общественные сады, не пускают учиться… я очень возмущалась" (Б. Соколов, с. 14–15.)
Подобное описание посещения еврейской портняжной мастерской, которую родители Нади собирались снять как квартиру, - очередная ложь из "биографии". А "ненависть к национальному гнету" и описание интернациональных игр во дворе - это из серии советской пропаганды о "мерзком царизме" и. "дружбе народов", - самые модные, культивируемые темы после 1917 года. Не исключено, что Надежда в зрелом возрасте (в 20-е годы XX века) занималась подобными измышлениями-воспоминаниями, однако анализ сего проведем позже. Пока же о причинах возникновения этой лжи говорить рано. Только кратко укажем, как "революционизировался" честный русский офицер К. Крупский. Можно заметить, что в автобиографической книжице "Моя жизнь", вышедшей в 1925 г., Надежда Крупская, не желая предавать память отца, полностью чернить его имя, осторожно писала: "Отец всегда очень много читал, не верил в Бога (ложь. - Авт.), был знаком с социалистическим движением Запада. В доме у нас постоянно, пока был жив отец, бывали революционеры (сначала нигилисты, потом народники, потом народовольцы) (в этом ее когда-то убедили "товарищи", но к тому времени Крупская, имея архивные материалы Российской Империи, уже знала, что это подлая ложь, опираясь на которую ее саму в юности завербовали. - Авт.), насколько сам отец принимал участие в революционном движении, я судить не могу. Он умер, когда мне было 14 лет…" С годами большевистские агитпроповцы сделали ее отца революционером, потерявшим право жить в столицах из-за своих убеждений и даже чуть ли не соучастником… народовольцев-психопатов, - польского еврея Аппельбаума, имевшего фальшивый паспорт на имя Гриневицкого, и иже с ним террористов, убивших бомбой императора Александра И.