Поль сначала с восторгом посмотрел на меня, потом вздохнул и объяснил, что никакая это не церковь с регулярными мессами, а в лучшем случае крипта, где служат только по особым праздникам, и не факт, что завтра именно такой случай.
- По-моему, Поль, тебе просто очень хочется умереть со мной в одночасье. Не самая плохая идея, но нельзя ли устроить это как-нибудь попозже, а не в ближайшие дни? Давай мне фонарь и пошли искать выход.
Глава 37,
в которой я ради экономии выключила фонарь
- Передохнем? - спросил Поль. - Как ты?
Ради экономии я выключила фонарь и невольно прижалась к нему. Я не видела ни его лица, ни стен, испещренных бесконечными надписями и ветхими фресками. В полной темноте существовали только тепло Поля и его голос, и, постаравшись, можно было заставить себя не думать о том, что, наверное, уже миллион лет мы блуждаем по подземным лабиринтам, затерянным в недрах неведомого острова в Средиземном море. В какую бы сторону мы ни направлялись, рано или поздно снова оказывались возле одного и того же изваяния, от которого лучами расходились узкие извилистые ходы, переплетавшиеся между собой…
А вдруг мы действительно никогда не сможем выбраться отсюда и через много веков археологи обнаружат здесь наши косточки? От этой мысли меня передернуло.
- Тебе холодно? - заботливо спросил Поль.
- Честно говоря, всего лишь страшно, - ответила я и вдруг неудержимо разревелась, уткнувшись в шею Поля.
Глава 38,
в которой сердце Леона окаменело
Странно, лунный коготь больше не причинял Леону боли: сердце окаменело и не чувствовало ничего, кроме желания остановиться.
Конечно, жизни Катрин и Клео стоят дорого, но почему такая абсурдная цена? А ведь Зик Транзит предупреждал! А теперь я должен поддержать авантюриста в этой чудовищной мистификации всемирного масштаба! Почему на одну чашу весов положена моя порядочность, а на другую - жизни самых дорогих людей? Смешно: оказывается, в наше время порядочность все еще ценится дороже замка и состояния! Сидел бы себе в Шенонсо, ничего бы не знал… Да, но тогда бы никто не остановил Вонахью! Впрочем, возражал же Шмерлотт! И ведь я только что произнес те же самые слова: "Моя дочь в круизе"… Неужели, там такая же ситуация? Сейчас же позвоню Шмерлотту! Но телефон зазвонил сам. Ну же!!! Катрин!
- Леон, это я, Жако. Я все знаю, - ласково сказал аббат. - Ёзеф вернулся с дежурства и все рассказал мне, как в детстве.
- Ёзеф?
- Он мой младший кузен. Я остановился в их доме. Мы сейчас заедем за тобой и отправимся на Комино.
- Жако, мне так плохо… - Леон даже не спросил, зачем им на какое-то Комино, он просто обрадовался голосу Жако.
- Лео, ты поплачь, имеешь право. А потом мы возьмем катер и поедем на Комино. Лодку ведь нашли там.
- Жак, все гораздо сложнее. Их могли давно перевезти в другое место. Это продуманный шантаж. Знал бы ты, какой с меня требуют выкуп!
- На все воля Божья, сын мой, но сидеть сложа руки грешно, - изрек маленький аббат и, уже по-приятельски, добавил:
- У меня есть старинная карта катакомб под островом Комино. Между прочим, там потрясающие фрески.
- Жако, мне сейчас не до фресок, мне нужно просто поговорить с тобой.
- Поговорить мы успеем. Ты послушай. Когда-то выходы из катакомб вели прямо в море, но потом были завалы, затопления. Не вздыхай, Ёзеф уже готовит машину. В эти катакомбах есть крипта, где стоит статуя святого Павла, мне не нужно объяснять тебе, кто это такой и почему на Мальте он особенно популярен. Сейчас не это для нас главное, а то, что только через эту крипту и можно попасть в катакомбы с суши. Допустим, твои девочки каким-то образом оказались в этих подземельях.
- Жако…
- Без посторонней помощи выбраться оттуда невозможно. Всего лишь раз в год в катакомбы спускаются монахи, чтобы помолиться у статуи святого Павла, причем спускаются по веревке!
- Жако, какие еще веревки и монахи! Похититель в соседнем номере! Он только ждет моего согласия на его условия!
- Сколько он хочет?
- Деньги его не интересуют. Он хочет мою душу, - Леон невольно усмехнулся, - как раз по твоей части.
- Лео, мы уже выезжаем, остальное расскажешь по дороге. И тебе вовсе не обязательно докладывать шантажисту о наших поисках.
Глава 39,
в которой на Катрин падает подозрение
- Как ни чудовищно звучит, сэр, но пока что ваша супруга - единственная, на кого падает подозрение в исчезновении вашей дочери. Я не говорю об убийстве, нужно наличие трупа, простите, сэр, полицейский термин, - извинился сидевший за рулем сержант Клернон. - Сговор между вами подтвердить весьма сложно, как, к сожалению, и то, что Вонахью ставил вам некие условия. Магнитофонная запись разговора, письмо, свидетель… Этого же у нас нет. Тем не менее катакомбы Комино - очень подходящее место, чтобы на какое-то время спрятать заложников. Службы в церкви над криптой совершаются только двенадцать раз в год - по большим праздникам - и всего лишь однажды служат мессу в подземной капелле. В последний раз монахи спускались туда всего неделю назад, так что выбор тайника просто идеальный - без специальных приспособлений и карты никому не выбраться оттуда. А вот если мы их найдем, сэр, тогда уж вашему Вонахью не отвертеться. Гангстеризм, знаете ли, не приветствуется ни в одной стране.
- Вот видишь, Лео, - аббат Клернон обнял Леона, - все не так уж плохо. Карта у нас есть, веревка, фонари тоже, ключи мы возьмем у церковного сторожа. Десять к одному, что твои девочки там. И они обязательно живы. Кстати, около статуи апостола в стене есть потрясающий источник, "Плачущий глаз моря", как называли его в древности, или "Слеза умиления матери" - более позднее название.
- Слушай, Жако, а ведь сегодня во сне я видел мать Клео!
- Покойную Клодин?
- Да, причем впервые после ее смерти. Как же я забыл рассказать тебе об этом сразу!
- Ты, конечно, спросил ее о Клео? - Аббат улыбнулся. - Дескать, нет ли в царстве Аида нашей дочери? Что она ответила?
- Жако, я тоже всегда считал, что верить в сны - предрассудки, можно сказать, языческие, - застеснялся Леон. - Но я был в таком безумии, что даже поранил руку, сражаясь со стеклянным стаканом. Я принял его за луну, - шепнул он на ухо аббату, ему было очень неудобно сознаваться в этом перед полицейским.
- По-моему, битва закончилась успешно. Ты же победил, - ободрил Леона Жак. - Так что сказала тебе тень Клодин?
- Знаешь, она вела себя очень отстраненно, как будто ее вовсе не интересует наша дочь. Насколько я помню, она велела мне купить платье для Клео, почему-то сиреневого цвета. Удивительно, правда? Или я что-то путаю…
- Господа, может, мы перекусим где-нибудь? - через плечо предложил Ёзеф. - Я сегодня толком и не позавтракал.
- А мы успеем? - испугался Леон.
- Купить платье? - уточнил аббат.
Только бы теперь ничего не случилось с самим Леоном, подумал Жак Клернон, пока он немного успокоился, но ведь в катакомбах может никого и не оказаться, и где гарантия, что Леон сумеет это перенести?.. Какая же безобразная история! Действительно, почему такого симпатичного и талантливого человека беды преследуют одна за другой? В океан упал самолет, в котором летела его первая жена, сейчас он только-только обрел Катрин, и ее тоже отняло море, как и единственную дочку… Воистину, чтобы со спокойной душой иметь возможность отстаивать свое мировоззрение, нужно принять обет безбрачия! Тогда не придется выбирать между совестью и семьей. А сейчас какой выбор посоветовать? Как священник я не имею права толкать Леона на лжесвидетельство, но как друг… разве могу я допустить, чтобы с Катрин и с Клео что-то случилось? Нет, не только как друг, но и как духовное лицо, я не могу допустить, чтобы судьбы двух женщин были принесены в жертву амбициям зарвавшегося честолюбца!
- Обязательно купи ей обнову, - Жак улыбнулся Леону, - дочка будет рада.
- Ты считаешь, что можно верить снам?
- Я считаю, что юной девушке пойдет нежно-сиреневое, - аббат даже подмигнул, чтобы подбодрить Леона.
Что горе делает с человеком, думал Клернон, не убирая с губ ласковой улыбки. Всего лишь несколько дней назад, действительно, прошло чуть больше недели, когда в мой кабинет в Мон-Сен-Мишель вошел Леон со своей "королевой". Как сияли его глаза, как он радовался всему: и встрече, и гобелену, и фигуркам всадников! А сейчас он превратился в совершенно беспомощное и больное человеческое существо, готовое поверить сну, примете, чему угодно, лишь бы выдержать ужас кошмара бессилия перед судьбой.
- Ты купи ей и туфли, Лео, и что там еще полагается. - Ты же знаешь про одежду все, хотел сказать Клернон, но осекся, чтобы не напоминать другу о причине конфликта с Вонахью.
- Да, конечно, туфли, белье… У вас на Мальте роскошные кружева. - Леон вдруг немного оживился, и его бескровное лицо чуть заметно порозовело. - Я куплю ей для свадебного платья. Она ведь хотела выйти замуж за первого встречного.
Клернон похолодел: неужели Леон тронулся рассудком?
- Жако, наверное, это глупо, но что, если дать Богу обет, что я выдам Клео за первого встречного, если найду ее? - Глаза Леона лихорадочно блестели. - Как ты думаешь, Господь примет такой обет или надо предпринять что-то более серьезное: пешком сходить в Иерусалим или постричься в монахи?
- Лео, ты женат, пострижение отменяется. Пешая прогулка в Иерусалим - неплохо, но Господь никогда не требует от нас непосильного. Сюжет про Короля-Дроздоборода известен, но к обету он не имеет никакого отношения. Это дело житейское.
- Но что же мне делать, Жако? Я ведь понял, что не правильно относился к дочери и за это судьба отняла ее у меня. Так?
- Лео, прошу, не надо заново растравлять себя!
- Нет, но ведь это так!
- Так и не так.
- Нет, так! И ты прекрасно это знаешь, Жако. А я осознал только сегодня ночью.
Леон замолчал. Аббат тоже не произнес ни слова.
- Но ведь к Катрин я всегда относился хорошо. Ее-то за что у меня отняли?
- Почему ты все время спрашиваешь, почему их отняли у тебя? Почему ты на первое место ставишь свою боль оттого, что лишился их? Почему ты не думаешь о том, что сейчас чувствуют они?
Может, и зря я не сдержался, уже сожалел о сказанном Клернон, как бы бедолаге опять не стало хуже, вон, у него задрожали губы.
Леон отвернулся к окну.
- Я боюсь об этом думать, - совсем тихо проронил он.
Глава 40,
в которой мы обязательно найдем выход
- Мы обязательно найдем выход. Я тебе обещаю. Не плачь, - заботливо сказал Поль и осторожно поцеловал сначала мой лоб, а потом - висок, ласково, совсем как папа. От неожиданности я даже на мгновение притихла, а он прошептал:
- Я же с тобой, - почти прикасаясь губами к моему уху.
И уж тут-то я разрыдалась в голос. Мне было и страшно, и стыдно, и вообще ужасно. Поль носится со мной, именно, носится - то есть носит на руках, а я до сих пор подозреваю его в чем-то, не доверяю… Он ведь мог прекрасно вытащить меня из воды за волосы, как Гарри, и уж от двух-то мускулистых парней я никогда не сумела бы сбежать, и они сделали бы со мной все, что захотели. И сейчас Поль все еще может спокойно бросить меня и выбраться наверх через тот же подземный колодец, я ведь сама никуда не сбегу, я не могу ходить… Неужели я никогда не смогу ходить? Какая разница, мы все равно никогда не выберемся отсюда. Никогда! Отсюда нет выхода!
- Отсюда нет выхода! - выкрикнула я. - Нет! Понимаешь?
- Милая, ну потерпи! Я сейчас отнесу тебя в крипту, там есть вода…
- Нет! Я туда не хочу! Оставь меня здесь, я боюсь твоей каменной статуи! Опусти меня на пол!
Поль послушно усадил меня на влажные плиты и зажег фонарик. Я увидела его виноватые глаза и беспомощную терпеливую улыбку. Зачем я наорала на него? Разве он виноват, что я провалилась в эту преисподнюю? Он же не бросает меня!
- Прости, Поль, - я шмыгнула носом, - у тебя есть носовой платок?
- Да, конечно. - Он полез в карман, вытащил мокрую тряпочку и растерянно произнес:
- Но теперь он никуда не годится.
Он стоял рядом со мной на коленях и смотрел на этот мокрый комочек в ладони, а фонарь освещал его руки и плечи с красивыми выпуклыми мышцами, подбородок, приоткрытые губы, мягкий нос, длинные, как у девочки, опущенные ресницы и крутые завитки волос на лбу.
- Поль!
- Что?
На мгновение я увидела его темные глаза, и фонарь вдруг потух.
- Неужели села батарейка?
Я услышала, как Поль пощелкал рычажком фонарика и вздохнул.
- Там еще есть свечи.
Голос Поля только добавил темноты, и от нее у меня даже заломило глаза. Если бы не моя истерика, мы давно бы были у статуи! Ну почему, если я питаю к человеку симпатию, я стесняюсь ее, и от этого стеснения начинаю на него нападать, а потом мне делается стыдно…
- Поль, ты не сердишься на меня? - Я протянула к нему руку и испуганно отдернула, потому что схватила пустоту. - Поль! Где ты? Не оставляй меня одну!
- Да что ты! - Я почувствовала его дыхание возле своего лица, а его теплые руки гладили мои плечи. - Я же с тобой!
- Поль… - Из моих глаз снова побежали слезы.
- Моя маленькая Клео…
- Поль…
- Ну все хорошо, я же здесь. Давай, цепляйся за меня, и потихонечку пойдем вперед, зажжем свечи, попьем водички…
- Подожди.
Я опять плакала, только очень тихо: как он предполагает нести меня на руках в полной темноте? Куда? Зачем? Не все ли равно, где ждать своей погибели, если отсюда нет выхода?! Но вдруг я почувствовала, как он прижал меня к себе, и от этого темнота сразу перестала быть пустой, потому что кроме тихого голоса Поля и его дыхания в ней теперь жило биение его сердца и тепло его груди и рук, которые словно защищали меня от… Я даже не могу сказать от чего, но то, что защищали, это точно.
- Ты очень хороший, Поль.
Он ничего не ответил. Мне ужасно хотелось увидеть его лицо, я осторожно провела рукой сверху вниз по щеке Поля и, дотронувшись до его губ, почувствовала, как он поцеловал мои пальцы и вдруг задрожал.
- Ты же замерз!
Я распахнула свое покрывало и накрыла им его плечи. Я прижалась к Полю как можно теснее, чувствуя своей грудью биение сердца в его. Но эта дрожь словно передалась мне, и - тук-тук-тук - застучало мое сердце. Поль прерывисто вздохнул, и вдруг его дыхание коснулось моих губ, а в следующую секунду их коснулись уже его губы. Они были горячими, чуть шершавыми и очень живыми, и трогать их не пальцами, а собственными губами оказалось гораздо интереснее, потому что внутри меня что-то затрепетало, запульсировало, как будто силясь открыться.
Я вдохнула его дыхание, а мое передалось ему, и вместе с пульсирующим током крови ослепительная молния ударила сверху вниз, и я почувствовала себя андерсеновской Русалочкой, когда ее рыбий хвост превращался в ноги… Только бы Поль не убирал свои губы, потому что сейчас темнота исчезла, на мои закрытые веки лились теплые лучи, а вместо двух сердец билось одно. Оно словно на качелях перелетало из его груди в мою, и этот чудесный радужный свет шел именно из нашего сердца!
Глава 41,
в которой Поль резко отстранился
Неожиданно Поль резко отстранился, а его руки плотно завернули меня в покрывало.
- Не надо… - прошептал он.
По звукам я догадалась, что он встал на ноги и шагнул в сторону.
- Куда ты?
- Я не могу… Я не справлюсь с собой! Я не хочу потерять тебя! - Он говорил сумбурно. - Подожди, я сейчас принесу свечи. Не бойся! Я все время буду говорить с тобой! Всего несколько шагов. Один, два, три… - его голос удалялся и шариками эха отскакивал от стен, - девять, десять!
Я потрогала свои губы. Они были непривычно горячими и обиженно не понимали, куда делись губы Поля.
- Двадцать два, двадцать три! Я поворачиваю направо! Двадцать четыре. Ты слышишь меня? Клео, не молчи! Клео!
Мое сердце стучало сейчас совсем не в груди, оно все время перемещалось внутри меня, оно тоже не понимало, почему ему вдруг стало так темно и тесно.
- Клео! Не молчи! Клео! - звал Поль из темноты.
- Поль!!!
Сердце слепым котенком забилось внизу живота, и вдруг я почувствовала, что у меня опять две ноги, а не беспомощный русалочий хвост! Я даже могла пошевелить ими! Но всего лишь пошевелить, а не встать.
- Клео! Где ты? Почему не отвечаешь? - Голос Поля был совсем рядом, и звук его шагов тоже.
- Поль! - Я протянула к нему руки. - Поль! Пожалуйста, Поль! - но темнота все еще не подпускала его.
- Я здесь, здесь! Клео, милая моя!
Наконец-то! Сначала его руки, потом плечи, шея, лицо… Мои пальцы почувствовали мокрое на его щеках, но его губы уже нашли мои, и наше сердце опять счастливо взлетело, и темнота испуганно попятилась от сияющей радуги.
- Поль…
- Все хорошо. Я здесь.
Он целовал мое лицо, плечи. Потом прижал мои пальцы, к своим губам, но мои губы уже не могли оставаться без его дыхания, и я сама приблизила их к его рту и, уже не думая ни о чем, просто пила его дыхание, чувствуя каждую живую, трепетную клеточку его родных губ.
- Пожалуйста, Клео, пожалей меня… - Поль опять дрожал и горел. - Я не хочу, чтобы это произошло сейчас.
- Что, Поль? Почему ты не хочешь, чтобы я целовала тебя? Я делаю что-то не так? Скажи, как надо, я научусь!
Он усмехнулся и отодвинулся в пустоту.
- Поль…
Он вздохнул. Я услышала, как он вздохнул, и это было очень страшно: услышать в темноте, как он вздыхает, и быть не в состоянии дотронуться до него. Паршивые ноги! Я ведь уже могу пошевелить ими, но они не желают двигаться с места!
- Поль!
Наконец-то мою руку сжала его ладонь. Я приложила ее к своей щеке.
- Ты опять плачешь.
- Нет. - Я не чувствовала своих слез. - Обними меня.
- Конечно, держись за шею, вот так. И пойдем. До поворота всего двадцать четыре шага.
- А потом сколько? Ты ведь уже устал таскать меня?
Вместо ответа он быстро поцеловал мою щеку и стал вслух считать шаги, а я повторяла за ним:
- Пять, шесть, семь… - И эхо удивленно отзывалось третьим голосом к неудовольствию потревоженной темноты.
- Поль! Ты не ушибся? - Я услышала, как металлически загрохотал подсвечник.
- Все в порядке, я уже нашел спички. - Крошечный огонек вспыхнул метрах в десяти от меня, а потом еще один и еще. Из мрака медленно вырастала белая фигура на постаменте. И как хорошо, что голос Поля шел уже не из темноты, а от него самого.
Потом мы напились из чаши на стене, и он усадил меня к себе на колени. Мы молча смотрели друг другу в лицо, и я совершенно ясно понимала, что теперь уже не смогу жить без этого широкоплечего коренастого парня с мягкими чертами южанина и таким живым голосом, победившим эту темноту. Свечи согласно пощелкивали, напоминая, что теперь заботу об освещении они взяли на себя, а мы можем больше не тратить силы на поединок с мраком и заняться чем-нибудь другим.
- Поль…
- Что?
Он улыбнулся, и я с интересом проследила за движением его губ: они открылись, закрылись, стали улыбкой. Я не удержалась и потрогала их рукой, и он тут же поцеловал мои пальцы.
- Что? - повторил он, и его губы прижались к моей ладони, ощутившей теплое дыхание Поля.