Он резко обернулся, не ожидая, что здесь кто-то еще есть.
- Прости, мы тут побеседовали с твоей кузиной. Она очень милая девушка, и я хотела бы, чтобы она пришла ко мне в гости. Ты придешь, Ирис?
- Приду непременно, - радостно отозвалась та. - Спасибо за приглашение.
Педру подозрительно смотрел то на Алму, то на Ирис - с какой это радости они спелись, и не грозит ли ему этот союз новыми неприятностями?
- Не отказывайся от помощи Ирис, - продолжала Алма. - Она ведь может тебе и на конюшне помочь…
- Нет уж, увольте от такой помощи, я с этой девицей настоящим психом стану! С ней не нервы, а канаты нужны! Нет! Нет! И не просите! Чтобы духу ее тут не было! А то я не гарантирую порядка на конном заводе!
- Ладно, Педру, не буду сейчас обсуждать с тобой эту проблему и спорить. Сейчас ты в возбуждении, в раздражении. Пройдет несколько дней, и мы с тобой обо всем поговорим. А Ирис я пока забираю с собой, мне кажется, что детей лучше воспитывать не кнутом, а пряником.
Ирис вприпрыжку побежала к машине Алмы, а та, улыбнувшись Педру, не спеша последовала за ней. Она любила звеневшие у нее в доме молодые голоса, любила вмешиваться в чужие судьбы.
Глава 23
Каждый день Камила просыпалась с одной и той же мыслью: Эду! Что ему принесет сегодняшний день?
С тех пор как с Эду случилось несчастье, она жила в постоянном напряжении. Почему-то ей казалось, что своим участием она помогает ему, вытягивает его из беды, и поэтому неотвязные мысли о нем тоже воспринимала как некую помощь Эду.
Камилу бесконечно радовал успех сеансов мануальной терапии. После того как Эду подлечили в больнице, избавив от кровоподтеков и синяков, которые мешали заниматься его позвоночником, к нему стал ходить мануальщик. Сеанс за сеансом он словно бы разбирал и собирал заново позвоночник Эду. Результаты были удивительными: тело, которым Эду не владел, мало-помалу вновь стало оживать. У него начали двигаться пальцы, и первое, что Эду сделал, это позвонил Элене. Камилу рассердил этот звонок. Эду словно бы отвлекся от святого дела выздоровления, которым должен был заниматься так же неустанно, как Камила, постоянно думая о нем. Камила была недовольна и поведением матери, оно казалось ей преступным равнодушием. Разве может врач так безразлично относиться к состоянию здоровья больного? А любящая женщина? Сейчас все должны были заботиться только об Эду, думать только об Эду, жить только для Эду, как делала она, Камила!
Одним словом, у нее накопилось очень много претензий к матери, и она считала себя вправе их высказывать, совершенно не понимая истинной природы своего недовольства и раздражения, не понимая и причин, по которым ее мать вела себя именно таким, а не иным образом.
Но если Элена раздражала Камилу своим мнимым равнодушием и отстраненностью, то Ирис раздражала избыточной активностью. Она лезла всюду, и этого Камила ей простить не могла. Все люди, которыми Камила дорожила - Педру, Алма, - становились предметом домогательства Ирис, она завладевала ими и делала все, чтобы их не отпустить. Как только Ирис появилась в доме Алмы, она тут же с присущей ей непосредственностью восхитилась необыкновенной, с ее точки зрения, красотой Эду, потом выразила желание всячески ему помогать и похвалила свою сестру Элену, заметив походя, что той, наверное, нелегко приходится рядом с парнем, за которым постоянно бегает целая куча девчонок. Камила оскорбилась. Разумеется, не потому, что причислила себя к этой куче бегающих девчонок - ее уязвило другое: неведомо откуда взявшаяся деревенская выскочка, едва только вошла, уже считает себя чуть ли не родней хозяйки дома. Видеть такое Камиле было почему-то очень обидно, хотя свою обиду она никому не показывала, ни с кем ею не делилась. Однако чувствовала ее все острее с каждым днем.
Чаша терпения Камилы переполнилась, когда она обнаружила, что Ирис без спросу берет ее вещи: то наушники, то тапочки.
- Извини, пожалуйста, - удивленно глядя на разъяренную Камилу, проговорила Ирис, - но наушники я взяла, потому что очень хотела послушать музыку, а у Элены болела голова. Тебя дома не было, где мне тебя искать, чтобы спрашивать разрешения? А уж о тапочках и говорить нечего, прошла пять шагов и сняла. Не занимайся глупостями, Камила, я спать хочу, глаза просто слипаются.
- Выходит, я говорю одни глупости? Я, значит, дура набитая? А ты у нас светоч мысли? То-то Алма тебя так привечает! То-то ты у нее выпендриваешься. Не стыдно тебе так вести себя в незнакомом доме с незнакомыми людьми?
Ирис еще шире раскрыла глаза.
- Я тебя не понимаю, - вздохнула она. - Ничего я не выпендривалась. Мы все очень хорошо провели время. Они мне понравились, я - им.
- Не могла ты им понравиться, деревенщина неотесанная! - выплеснула наконец свою обиду Камила. - И овечку из себя не строй. Ты из тех, кому палец в рот не клади, ты и руку откусишь!
- Ну-ка выйди из моей комнаты, - тихо и внушительно произнесла Ирис.
Но Камила завелась, и остановить ее было невозможно.
- Твоей? Твоей? - переспрашивала она возбужденно. - Да в этом доме ничего твоего нет! Ты наглая самозванка! Грубая! Невоспитанная!
Элена, услышав громкие голоса, попыталась образумить дочь.
- Камила, успокойся, - начала она.
- Да я вижу, что вы тут спелись! - вскрикнула Камила. - Ты тоже на ее стороне? Я так и знала! Мне в этом доме больше нет места!
Элена тоже возвысила голос: на нервозность дочери она отвечала точно такой же нервозностью. Разве ее не раздражало то, что Камила дневала и ночевала возле Эду? Что ее родная дочь проявляла столько бесчувствия, столько нетактичности?
- Перестань закатывать истерики! - потребовала она. - Перестань всем жаловаться! Или побежишь рыдать на груди у Алмы? Похоже, ты к ней часто бегаешь за утешением!
- Я не бегаю ни к кому! - гордо заявила Камила. - А вот Эду и в самом деле очень скоро будет бегать, но тебе на него наплевать, хотя он был бы очень рад, если бы ты его навестила. Но он настолько уверился в твоем равнодушии к нему, что даже тебя не приглашает.
Каждое слово дочери резало Элену будто ножом.
- Ты хочешь сказать, что Эду встал? - спросила она. - Хочешь сказать, что он уже ходит?
Элена не могла поверить, что выздоровление идет так быстро.
- Да! Именно это я и хочу сказать. Эду ходит, он встал с инвалидного кресла и теперь может ходить на костылях. Врач, который его осматривал, пообещал, что через две недели он будет ходить с палочкой. Худшее уже позади - вот что сказал врач! И было это уже неделю назад.
- Кажется, мы вырвались из жуткого кошмара, - произнесла Элена, опускаясь на диван, и провела рукой по лбу, словно желая отогнать от себя сгустившийся вокруг нее туман.
Странно узнавать самые важные для тебя новости последней. Но она и предположить не могла, что выздоровление пойдет такими темпами. Прав был Мигел, когда говорил о молодости, которой так страстно хочется жить! Но почему же Эду молчит? Почему не сказал ей ни слова? Почему не позвонил?
Она обрадовалась бы этой потрясающей, этой невероятной новости еще больше, если бы ее сообщил сам Эду, а не Камила. Да и Камила могла бы сообщить по-человечески, а не таким обидным, дурацким образом. Но Бог с ней, с Камилой! Она просто маленькая ревнивица. А вот Эду! Эду! Что с ним-то происходит? Неужели он и в самом деле надулся на нее, как маленький мальчик, и теперь будет наказывать ее молчанием, поставив Элену в крайне нелепое положение?
- Как же ты могла не сказать мне сразу, Камила? - с невольным упреком спросила Элена.
- А как ты могла меня не спросить? - парировала дочь. - Ты же знаешь, что я бываю там каждый день, почему же не спросишь, что там происходит? Ты занималась своей дорогой сестренкой Ирис, а до меня, до Эду тебе нет никакого дела!
С этими словами Камила развернулась и хлопнула дверью: наконец-то она почувствовала себя отомщенной.
Элена растерянно смотрела ей вслед, не в силах сообразить, как и чем противостоять этой беспримерной молодой жестокости.
Как только Камила закрыла за собой дверь, настроение у нее сразу улучшилось. Она с удовольствием поглядывала по сторонам, радостно предвкушая близкую встречу с приятными ей людьми. Разумеется, она направлялась к Эду, хотя прекрасно знала, что общаться будет или с Эстелой, или с Алмой, - Эду быстро уставал, и она не собиралась утомлять его еще больше, ну разве что поболтает с полчасика, осведомится о здоровье. Ни Алме, ни Эстеле она не собиралась жаловаться на мать. Просто в их доме она чувствовала себя гораздо спокойнее и лучше, чем в своем собственном. А почему? Этого она не могла себе объяснить.
Камила шла не спеша по улице, наслаждаясь своей легкой упругой походкой, и пыталась найти разгадку, почему ей хорошо всюду, только не у себя дома, и вдруг услышала оклик.
- Камила! - позвал ее мужской голос.
Она оглянулась и увидела Роберту, своего однокурсника. Когда-то они были очень дружны, и Роберту был даже влюблен в нее. Он посвятил ей множество стихов, это ей, безусловно, льстило, но не больше. Потом она уехала в Англию. Какое-то время они переписывались, но затем за множеством дел и событий переписка заглохла. И вот они снова встретились и с радостным любопытством смотрели друг на друга.
- Ты изменилась, Камила, - первым заговорил Роберту. - Была девчонкой, а стала…
- Старушкой? - сделала испуганные глаза Камила.
- Ты стала… женственной, - с нежностью сказал Роберту. - Интересно, что на тебя так подействовало? Обволакивающий английский туман?
- Скорее изысканная красота Японии, - лукаво ответила она.
- Японии? Ты была в Японии? - не поверил Роберту.
- Была! И не одна! - Камила остановилась, Роберту смотрел на нее с неподдельным интересом. - А со своей мамой! - закончила она и расхохоталась.
- А что ты будешь делать в Рио? - поинтересовался он. - Вернешься на наш факультет?
- Подумаю, - ответила она с тем же лукавым кокетством, которое так шло ей.
Настроение ее исправилось окончательно. Она чувствовала, что Роберту вновь готов стать ее верным пажом, и, хотя не собиралась становиться его прекрасной дамой, все-таки инстинктивно, по-женски что-то обещала ему своим кокетством, забрасывала крючки, дразнила, манила.
- Нам непременно нужно повидаться, - тут же попался в эту ловушку молодой человек. - Мне очень хочется послушать про Японию…
- И японцев, - закончила его фразу Камила.
- И много было японцев? - выказал живой интерес Роберту.
- Я думаю, что тебя куда больше заинтересовали бы японки, они такие очаровательные, - ушла от ответа Камила. - Ты можешь позвонить мне, когда у тебя будет время и желание куда-нибудь меня пригласить.
- Я и сейчас готов пригласить тебя куда угодно, - с энтузиазмом отозвался Роберту.
- Но я сейчас совсем не готова, - с притворным вздохом отказалась Камила.
- Жаль, очень жаль, я бы охотно послушал про твоих японцев, - непритворно вздохнул Роберту.
- Кстати, чуть не забыла тебе сказать, что твои стихи очень полюбили мои приятельницы-англичанки.
- Да что ты! - приятно изумился молодой поэт. - Должен тебе сказать, они пользуются успехом и здесь. Могу тебя пригласить на авторское чтение, приходит много народу, и у меня есть поклонники…
- И поклонницы, - полувопросительно закончила Камила.
- И поклонницы, - весело согласился Роберту.
- А меня они не побьют, если я появлюсь в твоем обществе? - с опаской и озорными искорками в глазах осведомилась Камила.
- Ты - Муза, им придется поклоняться и тебе, - вполне серьезно ответил Роберту.
На этой возвышенной ноте они и расстались, и Камила со счастливым ощущением собственной значимости отправилась к Эду.
Но главной новости не знала и Камила. Эду в этот день уже пробовал ходить с палочкой, он был необыкновенно горд собой, тут же позвонил Элене и пригласил ее на обед.
- Я хожу! Ты представляешь, я хожу! Я готовил этот сюрприз для тебя столько дней, - слышала Элена голос из телефонной трубки и молодела на глазах. - Я приглашаю тебя на обед. Наконец-то мы побудем вдвоем, - мечтательно говорил он. - Завтра вдвоем, а очень скоро и наедине. Я с ума схожу, когда думаю об этом.
Нет, она не ошиблась в Эду, он думал о ней, он все еще любил ее: слыша его страстный голос, Элена в этом не сомневалась.
- Я отменю двух клиенток среди дня, и мы непременно с тобой пообедаем, - пообещала она молодым и счастливым голосом.
- В нашем ресторанчике, который мы с тобой так любим, - продолжил он с особой интимной теплотой.
- Да-да, именно там, - с той же страстью отозвалась Элена.
Она возвращалась в свою волшебную сказку, где воздух благоухал весной и молодостью.
Эду только успел положить трубку, как в дверь, постучав, вошла Камила. Глаза ее светились, в движениях была та особая плавность и грация, которая появляется у красивых, уверенных в себе женщин, и Эду откровенно залюбовался ею. Он увидел в ней вдруг Элену, которая волновала и влекла его к себе именно своей женской состоятельностью, уверенностью, полноценностью, но совсем еще молоденькую, только еще ищущую, нащупывавшую себя.
Камила сразу заметила потеплевший взгляд Эду, оживилась, расцвела и стала еще милее.
Разговор перескакивал с одной темы на другую, но не затухал ни на секунду: им не хотелось расставаться, и они проговорили чуть ли не до полуночи.
Алма, заглянув к ним, залюбовалась красивой парочкой. Камила, увидев Алму, поняла, что уже очень поздно, вскочила, собираясь уходить, вспомнила свою ссору с матерью и заколебалась, не зная, как ей поступить.
Алма взяла на себя решение.
- Я тебя никуда не отпущу, - сказала она. - Твоя мать не простит мне, если ты в такой час поедешь одна по городу. Я сама позвоню ей, а ты потом возьмешь трубку.
Камила благодарно взглянула на Алму.
- Спокойной ночи, Эду, - попрощалась она. - Надеюсь, я тебя не очень утомила.
- Ты прибавила мне сил, - галантно ответил он, чувствуя, что говорит это не из одной только галантности.
- Я позволю себе украсть у тебя Камилу, - сказала Алма, - а то Элена будет волноваться.
- Не надо ей волноваться, - ответил с улыбкой Эду. - Идите. Спокойной ночи. До завтра!
Алма и Камила, улыбаясь каждая своим мыслям, спустились в холл. Если говорить честно, то Камиле не слишком хотелось звонить матери, но без звонка не обойтись, и она стала придумывать, что же она скажет.
Алма набрала номер, сказала несколько фраз, по ним было видно, что ей приходится уговаривать Элену, но, похоже, та сдалась, и Алма передала трубку Камиле.
- Мамочка! Вышло так, что я задержалась, и Алма считает… - начала Камила.
- Приезжай домой, доченька, мне так хочется, чтобы ты была дома, - услышала она теплый голос Элены. Утреннего раздражения не было и в помине.
Элена после звонка Эду уже не сомневалась, не беспокоилась, не волновалась, она витала в облаках и оттуда смотрела на свою несчастную дочь, которая цепляется за любую возможность, лишь бы быть поближе к тому, в кого влюбилась. "Она готова быть прислугой, сиделкой, нянькой, - думала про себя Элена. - Но неужели бедная моя девочка не понимает, как это унизительно?" Ей очень хотелось своей материнской волей избавить дочь от этого унижения, и поэтому она как могла уговаривала Камилу вернуться домой.
Но чем больше Элена ее уговаривала, тем упорнее та сопротивлялась. Камиле виделось в настойчивости матери желание воспрепятствовать ее счастью, виделась зависть к ее молодости, к ее возможностям. В ней вновь поднималось раздражение, она усматривала в матери ревнивую соперницу и презирала ее. Алма, почувствовав нарастающее напряжение разговора, вмешалась.
- Позволь мне, дитя мое, - сказала она. - Я вижу, что ты уже решилась остаться у нас. Теперь мне нужно уговорить твою маму.
Камила с облегчением отдала трубку: если бы не Алма, второй ссоры было бы не избежать.
Алма повела разговор в безупречно любезном светском тоне, повторяя, что прекрасно понимает беспокойство Элены, но будет ли ей спокойнее, если они отпустят такую красавицу одну ночью на другой конец Рио?
- Поверь, Элена, мы так полюбили твою Камилу, что она может считать наш дом своим вторым домом, она нас нисколько не стеснит, комнаты для гостей у нас сейчас пустуют…
Элена поняла, что Камила и впрямь согласна пойти на все, лишь бы остаться в доме Эду, и сдалась: ей нужно было лечь спать сегодня пораньше и завтра выглядеть свежей пышной розой, она не могла больше тратить время на бессмысленные уговоры.
- Спасибо большое, Алма, за твою доброту, - сказала она на прощание, - желаю тебе и Камиле самых лучших снов.
Счастливая Камила чуть не расцеловала Алму, ей было необыкновенно приятно, что она поставила на своем, что она, а не кто-нибудь еще, остается ночевать в этом замечательном доме, утверждая тем самым свое право находиться здесь.
Алма с удовольствием смотрела на озаренное радостью личико Камилы.
- Пойдем, я покажу тебе твою комнату, - сказала она и повела гостью в уютную спальню.
Камила поблагодарила ее, пожелала спокойной ночи доброй хозяйке, и Алма, закрыв дверь, прошептала:
- Я уверена, что у вас будет все хорошо!
Алма удалилась в свою спальню, а тем временем Эду встал с кровати и отправился, узнать, удобно ли устроилась Камила. Узнав, что устроилась она удобно, он сел в кресло, и беседа вновь потекла сама собой. Ночь способствует откровенности, стирая границы, - молодые люди говорили о своих проблемах, которых вряд ли бы коснулись днем.
- Мне порой так не хватает отца, - признался Эду. - В жизни много встречается ситуаций, когда хотелось бы спросить совета у мужчины. Женщины на все откликаются сердцем, а мне бывает нужна ясная и трезвая голова.
- Мне тоже очень не хватает отца, - подхватила Камила. - Мама часто теряется, пугается, чувствует себя неспокойно, все это передается и мне, и тогда так хочется, чтобы нас обеих защитили.
Эду с сочувствием посмотрел на Камилу и поделился самым сокровенным:
- Представляешь, я так и не смог забыть авиакатастрофу. Если я закрываю глаза, то иногда вижу все в мельчайших подробностях, как в кино. Когда есть хоть кто-то из родителей, это здорово! Не ссорься с матерью, вы ведь обожаете друг друга.
Камила согласно кивнула, и в тот момент она не лукавила: они друг друга обожали, поэтому им обеим и было так тяжело.
Вездесущая Алма узнала все-таки про ночной разговор и даже сообщила о нем утром Данилу, который после излишнего возлияния маялся головной болью.
- Да ты что! - вскинулся он.
- Нет-нет, это совсем не то, что ты подумал, - успокоила его Алма.
- А у меня даже голова прошла, так ты меня напугала, - признался Данилу.
- С разговоров обычно все и начинается, - философски заключила Алма. - Я была уверена, что так все и произойдет. И Элена знала, она ведь совсем не дура. Ну вот увидишь, у детей будет все хорошо!
В тот же день Алма якобы случайно оказалась в ресторане, где обедали Элена и Эду. Изобразив удивление и радость, она подсела к ним за столик и занимала их светской беседой ровно столько, сколько было времени у Элены на обеденный перерыв.
Эду проводил Элену до дверей, извиняясь за тетку.
- У нее совершенно отсутствует чувство такта, - сказал он.