Когда Стюарт вышел на задний двор поискать Джека, он увидел его сидящим на шезлонге с бывшим партнером Крейга, совсем мальчишкой. Стюарт долго смотрел, как они передают друг другу бутылочку спиртного и мужчина лапает Джека. Стюарт почувствовал тошноту, сердце сдавило, а потом его затрясло от горя и бешенства. Быть с Джеком становилось так трудно – его измены на стороне, перепады настроения и легкомыслие, несдержанность и хвастовство разъедали душу. Да, энергии Джека хватило бы на двоих.
После этой сцены на вечеринке Стюарт позвонил Памеле и обо всем рассказал. Она предложила перебраться к ней, если он вдруг решить оставить Джека. Когда он представил, как упаковывает вещи, внутри его словно закружил пчелиный рой.
Он отнес на кухню грязные тарелки, затем убрал брошенные вещи Джека: использованный носовой платок, недописанный список необходимых продуктов в бакалейном магазине, кучи скорлупы от фисташек и пропотевшую рубашку, записную книжку с каракулями и рисунками, брошенную у телефона. На рисунках были изображены лишь поезда и трапы – или, может, это железнодорожные пути.
В чуланчике у спальни Стюарт тайно хранил свое особое пальто, спрятанное за одеялами. Снаружи обычная теплая полушинель, но к подкладке были пришиты многочисленные связанные с Джеком сувениры, накопленные за многие годы. Номера с марафонских эстафет; лоскуток от старой пары ливайсовских джинсов, которые носил Джек, когда они только начали встречаться; пучок сена с фермы в Айдахо, где они останавливались, когда ездили за город. Джек впервые сказал, что любит его, именно там, на ферме, и все, к чему Стюарт прикасался в тот день, – начиная от фольги, в которую был завернут сандвич, до медиатора от гитары, который он нашел на улице, а затем вырезал маникюрными ножницами в форме сердечка, – все было пришито к этому пальто. Стюарт знал, что похож на фетишиста, да и Джек над ним бы посмеялся, но что бы ни случилось, у Стюарта навсегда останутся воспоминания о нем.
Сейчас он приколол туда же листок с мазней Джека и список продуктов, прямо напротив кленовых листьев и желудей из их прошлогодней поездки в штат Мэн. Тогда они долго валялись в постели и завтракали на берегу, а днем обычно гуляли по пляжу, до самого вечера, который проводили около огромного камина на соседней лыжной базе.
Может, им стоит куда-нибудь съездить вместе, вернуться, например, в тот необычный, очаровательный отель, чтобы попытаться соединиться снова. Как он сможет бросить Джека? К подкладке у плеча была подшита обложка к первому компакт-диску, который они вместе купили, а рядом были корешки билетов с "Волшебной флейты", вокруг которых он прикрепил фисташковые скорлупки, оставленные Джеком сегодня днем в тарелке.
Стюарт сложил пальто и снова спрятал его. Пора перекусить. Легкий салат из фокассы с травами и зелеными оливками. Было уже семь часов. Где, черт побери, Джек? Он должен был прийти еще несколько часов назад. Все будет хорошо, сказал Стюарт сам себе, сыпь Джека – это всего лишь реакция на шампунь. Не о чем так сильно беспокоиться; так сказал доктор. Он взял бутылку портвейна, налил себе полбокала, прежде чем осознал, что делает. Затем открыл бутылку шампанского за шестьдесят долларов, которую они хранили уже два года. Расставил на столе свечи и лучший фарфор и вставил в музыкальный центр два диска. Стюарт поймал себя на том, что все выглядит так, будто он собирается отметить какое-то событие. Это знак, сказал он себе, знак того, что с Джеком все в порядке.
Когда в одиннадцать часов пришел Джек, Стюарт был пьян, свечи оплыли, а еда остыла. Джек стоял в дверном проеме и смотрел оттуда, словно ожидая приглашения. Одежда была грязной, его шатало, а в его глазах читалось отчаяние.
Стюарт уставился на Джека, пытаясь понять, почему тот весь в грязи и что делают обломки веток у него в волосах.
– На улице дождь?
Джек покачал головой. Стюарт встал и подошел поближе, но Джек не шевельнулся.
– Что с тобой случилось? Почему ты так выглядишь? – спросил Стюарт.
Джек открыл рот, словно хотел что-то сказать, но, встретившись взглядом со Стюартом, опустил глаза.
– Ты был у врача?
– Дорогой… – начал Джек.
Стюарт не был готов к тому, что должно было последовать.
– Подожди. Не говори ничего. Дай мне пять минут. – Стюарт сел обратно на диван.
– Стюарт…
– Заткнись. Это последние несколько минут перед тем, как моя жизнь изменится навсегда. И это мои несколько минут.
Как это могло случиться? Хотя он знал ответ еще до того, как сформулировал для себя вопрос.
– Я стою в дверях.
– Вижу.
– Стою и жду, пока ты пригласишь меня зайти.
– Почему?
– Ну, если ты не позволишь, я исчезну из твоей жизни навсегда. Все правильно – ты ненавидишь меня. Я плохой человек. Я лгал, я предал тебя. Хуже меня нет на всем белом свете.
Стюарт не реагировал.
Спустя несколько минут Джек опять сказал:
– Я стою в дверях.
– И что ты хочешь, чтобы я сделал?
– Скажи, войти мне или выйти. Стюарт поднял глаза:
– Сначала ты скажи: мне нужно провериться? – Да.
– Как ты мог сделать такое? – Стюарт выключил радио и начал убирать со стола. Повседневные действия, повседневные вещи: две вилки, две тарелки. Вода для мытья посуды и губка. Он включил кран и добавил мыла, выбрасывая еду в мусорное ведро.
Пятнадцать минут спустя Стюарт вернулся в гостиную и подошел к птичьей клетке со свежей газетой.
– Я стою в дверях. – Джек все еще был там.
– Ну так выйди, – Стюарт открыл клетку и насыпал зерна, – и больше не возвращайся.
– Прежде чем я уйду, – тихо проговорил Джек, – я хочу кое о чем попросить. Конечно, я не имею права просить, но даже если тебе придется солгать, скажи последний раз, что ты меня любишь.
Стюарт отвернулся:
– Я больше никогда не скажу тебе этих слов. Как ты можешь даже думать об этом? Это то же самое, что просить о прощении.
– Нет, – начал Джек.
– Никакое прощение не изменит этого. Через пять месяцев, через пять лет – ничего не изменится.
Как только Джек ушел, Стюарт взял трубку и начал набирать номер телефона Джейн и Лейлы, но потом остановился. Затем увидел номер Памелы, но с ней тоже не хотелось разговаривать. Он посидел минутку, и, прежде чем понял, что делает, он уже звонил домой. Ответил отец.
– Папа? Это Стюарт. – С другого конца провода доносились звуки спортивной передачи, и он тотчас же мысленно перенесся в сырой бэйзмент с кондиционером, большим телевизором и коричневой мебелью. Стюарт почти чувствовал запахи влажной побелки и пыли от Британской энциклопедии 1972 года выпуска, которую никто никогда не открывал.
– Эй, эй, как ты, сынок?
– Все в порядке, – сказал Стюарт. – Просто было свободное время, поэтому я решил позвонить.
– Как хорошо. Рад тебя слышать. Как дела в университете?
– Я все еще так и не перевелся ни в один из бостонских университетов, но скоро переведусь. Я уже выбрал несколько курсов.
– Как Джек? Как вам в Бостоне, нравится?
– Да, вполне, город хороший.
– Хорошо. Уверен, ты просто соскучился по маме. У нее сегодня девичник, она опять ускакала. Эта женщина всегда где-то шляется. Полагаю, она сейчас в каком-нибудь клубе, смотрит мужской стриптиз.
Стюарт рассмеялся:
– Что? Мама? Эта церковная диакониса?
– Теперь она водится с грубой толпой – два раза в месяц встречается со своими университетскими подружками. Они гуляют допоздна, а я не вмешиваюсь. Но когда твоя мамочка возвращается, от нее пахнет алкоголем и табаком.
– Это просто отлично!
– Я тоже так думаю. Хотя и притворяюсь, что шокирован.
– А как поживают Кевин и Джеймс? Кэрол все же решила устроиться на работу в Мэриленде?
Отец долго перечислял, чем занимаются его братья и сестры и их дети. Стюарт представлял своего состарившегося отца перед телевизором, где шел футбольный матч, его дальнозоркие глаза, мигающие под очками, артритные руки. Все что нужно было отцу, – это здоровье, небольшие путешествия, навещающие его дети и внуки. Стюарт почувствовал, как комок застрял в горле, – как же он отдалился от этого простого мира. Он одновременно и жалел, и презирал родителей за то, что считал малодушием и ограниченной жизнью, – работа, церковь, семья. Никаких увлечений, никаких интересов.
– У тебя все в порядке, сынок?
– Думаю, да. Я надеюсь.
– Мы с мамой любим тебя и скучаем. Ты же знаешь, мы будем очень рады видеть вас с Джеком в любое время.
У Стюарта пересохло во рту.
– Я скоро приеду. Передай маме, что я ее люблю, – и, попрощавшись, он повесил трубку. Отец был добрым человеком, хорошим и щедрым; как долго он преуменьшал ценность этого!
В памяти отчетливо сохранился один осенний день, который он провел с четырьмя или пятью друзьями на заднем дворе. Это были мальчишки из его класса, двое из них считались самыми популярными в школе. Стюарт привлек их внимание своим неприличным поступком – на уроке рисования он изобразил их учительницу, мисс Мак-Карти, обнаженной, держащей китайские палочки для еды. Подпись под рисунком гласила: "Две палочки лучше, чем одна!" Поход в кабинет директора, дополнительные занятия и звонок родителям – все это стоило внимания этих популярных мальчишек. И сейчас они были у него за домом и играли в мяч, пока отец жарил на гриле хот-доги. Стюарт немного стыдился его, хотя и гораздо меньше, чем другие мальчишки. В университете он играл в футбол и все еще был в хорошей форме, хотя то, как он вел себя в тот день, сказало бы любому, что Стюарт редко приглашает кого-либо в гости. Отец усмехался так же нелепо, как когда он смотрел студенческую постановку "Пигмалиона" с участием дочерей.
В этот день Стюарт впервые узнал, что чем-то отличается от других. Когда Тим Эберхарт перехватил пас, Стюарт побежал, чтобы блокировать его захватом. Даже в девять лет он подмечал в мальчишеском теле такие детали! Шелковистые волосы на ногах. Мускусный мальчишеский пот на волосах и под мышками. Его ноги переплелись с ногами Тима, он ощутил маленький член рядом со своим. Стюарт чувствовал себя так хорошо, мальчишка лежал под ним, вокруг витал запах опавших листьев, а сквозь навес кленов проходил янтарный свет, он совсем не хотел шевелиться, хотел зарыться лицом в углубление мальчишеской шеи.
– Слезь с меня, Карпентер, – только и сказал Тим, но у парня было такое удивленное выражение лица, словно Стюарт поцеловал его. Много времени спустя Стюарт подумал, что, возможно, мальчик почувствовал упершийся ему в ногу член. К счастью, Тим никогда об этом не рассказывал, может быть, как и Стюарт, он был слишком мал, чтобы понять, что все это значило.
К концу дня он почувствовал себя несчастным. Принял прохладную ванну, застелил постель и открыл окна. Снаружи витал запах осени. Филины и сверчки заставили его чувствовать себя немного менее одиноким. Его братья в эти выходные уехали в скаутский поход, и поэтому комната была в его распоряжении.
Стюарт расчесал волосы, а затем полистал комиксы про Супермена. Ему казалось, что он что-то потерял или его обманули, как в тот раз, когда дедушка пообещал взять его с собой на рыбалку, а затем все отменил в самую последнюю минуту. Стюарт готовился и мечтал об этой поездке целых три недели.
Он засунул руки в пижаму, обхватывая руками мошонку. Это было то место, где магнит внутри него притягивается к магниту внутри женского тела. Когда целуешь девочку, именно эта часть тела прилипает к ней, до тех пор, пока внутри нее не вырастает ребенок. Здесь вырабатывается специальная жидкость, она выходит из члена и попадает внутрь девушки. Но, должно быть, его магниты каким-то образом изменились и превратились в такие, как у девочек, в форме подковы. Ничего не происходило, когда они с друзьями подсматривали за девчонками. Член не становился более твердым; в бассейне ему не хотелось трогать себя за него через плавки, как это делали его друзья, если видели одноклассниц. Проблема была в этом: его магнит был обращен не в ту сторону и притягивался не к девочкам, а к мальчикам.
Отец постучал в дверь и подождал, пока Стюарт предложит ему войти, – он всегда был правильным, не врывался и не подсматривал.
– Это я, сынок.
– Входи.
Уже переодетый в пижаму и тапочки, он вошел, сел на край кровати и улыбнулся, когда увидел на ночном столике лампу, изображавшую Шалтая-Болтая:
– Нам нужно сменить обстановку в комнате. Ты уже вырос из детских светильников и одеял с мультяшными кроликами.
Стюарт пожал плечами.
– Я просто хотел поздравить тебя с таким замечательным днем. Мне понравились твои друзья, да и ты сиял от счастья.
Стюарт отвернулся, ему стало стыдно, хотя он и не мог сказать почему. Однажды, на встрече семьи, Стюарт стащил у двоюродной сестренки коллекцию пятидесятицентовых монет. Тетя Стюарта позвонила на следующий день, и он слышал, как отец сказал: "Мои сыновья не воруют. Я пройду сквозь огонь, но настою на этом". Сейчас он чувствовал себя, как будто он соврал отцу.
– Что случилось? – спросил отец.
– Я не знаю. – Мальчик не мог больше держаться и заплакал, его дыхание было неровным. – Со мной что-то не так.
– С тобой все в порядке. – Отец решительным движением посадил Стюарта на колени, как будто он был еше совсем маленьким. И эта поддержка словно стерла все волнения. Больше отец не сказал ничего, но, должно быть, он знал, почувствовал случайную неловкость, которая возникла между его сыном и мальчишками. Папа позволил ему выплакаться и вскоре пожелал спокойной ночи.
На следующее утро, когда они вместе поехали в. скобяной магазин, отец прервал напряженное молчание:
– Этим утром я думал о прошлогоднем параде в честь Дня независимости. – Стюарт искоса посмотрел на него. – Я помог тебе отыскать место, чтобы все было видно, помнишь? Человек в шляпе и те высокие парни?
Стюарт кивнул.
– Мир огромен. И ты должен найти место, откуда открывается прекрасный вид. Нужно двигаться туда, откуда тебе все будет видно, где будет удобнее всего. Ты понимаешь? Это место обязательно появится. Просто может пройти много времени, прежде чем ты найдешь его.
Стюарт заварил себе чай, затем пошел принять прохладный душ. Он проскользнул в свою постель со свежим постельным бельем. Звуки снаружи убаюкивали – голоса тинейджеров, бормотание радио. Обычно этот шум раздражал его, но сегодня казался трогательным. Подростки еще не знают, что мир преподнесет им, какое множество дорог будет для них закрыто.
Глава V
В поисках львов
Анна собиралась выйти из дому, когда зазвонил телефон. Щелкнул автоответчик, и она услышала голос Марвина, плавный баритон, который даже через столько лет заставил ее вздрогнуть. Анна не испытывала сложных эмоций, когда дело касалось ее зятя: все сводилось к ярости, глубокому возмущению, неизбежному, словно осадок в пробирке после какого-нибудь школьного опыта.
Она накинула футболку, украшенную надписью "Группа хорошего настроения", и захлопнула парадную дверь. Было еще рано, но Майк и Грета уже работали в саду.
– Группа хорошего настроения совершает выборочную проверку домов! – прокричала Анна, показывая воображаемый полицейский значок.
– Наше настроение на полпути от "хорошо" к "отлично", – ответила Грета и улыбнулась. – Ты будешь вечером дома?
– О да, черт возьми, да. Сегодня вечером приезжает моя дочь. Только что звонила.
– Наконец-то!
Анна небрежно кивнула, как будто речь шла о чем-то незначительном, хотя ее сердце уже колотилось от ожидания:
– Но ты заходи. Я не видела тебя уже несколько дней. Поппи еще никогда, включая самый первый день жизни, не появлялась вовремя. Думаю, они будут не раньше полуночи.
Грета скользнула глазами по одежде Анны, пытаясь понять, зачем той термобелье под футболкой.
– Мы играем в хоккей. Я имею в виду, они играют, – объяснила Анна, – так что мне придется выходить на лед.
Майк хихикнул. Когда Анна в последний раз видела такое? Сегодня муж и жена казались необычайно радостными. Даже в лучшие времена у Майка было угрюмое, печальное выражение лица.
– Эй, Анна, я хочу фотографию, где ты в маске вратаря. Заплачу любую сумму, лишь бы заполучить ее. – Он рассмеялся, срезая ряд маргариток и дельфиниумов и складывая их в необъятную кучу.
– О боже! – восхитилась Анна. – Четвертого июля у тебя хватит цветов на целый флот праздничных платформ.
Он опять рассмеялся – может, у Анны галлюцинации? Неужели этот высокий, скрытный, мрачный мужчина на самом деле смеялся? Она посмотрела на Грету, но выражение лица подруги ничего не объясняло.
– В любом случае, поддерживайте хорошее расположение духа. Я буду на катке, а если кому-нибудь понадоблюсь, говорите, что я заболела и умерла.
Анна села в машину и поехала на площадку. После неудачи с Эми Анна пришла к убеждению, что ни один из ее нынешних студентов не справится с группой, что бы там ни говорил Ник. А тут еще администрация "Бостон дженерал" решила, что даже субботние встречи группы находятся в ведении больницы, и издала весьма строгую инструкцию по набору персонала. Вести группу должен был психиатр, ординатор-психиатр или психолог. Социальный работник с соответствующей лицензией приемлем только "совместно с руководителем, имеющим медицинское образование".
– Теперь это точно не мое дело, – сказала Анна, когда Ник позвонил ей три недели назад и рассказал о новых правилах, – Так что, думаю, плакали мои новые микроскопы.
– Ну, видишь ли… – начал Ник. И его монолог закончился не только гарантией нового лабораторного оборудования, но и обещанием помочь с грантом.
Ник надеялся, что Анна согласится присутствовать на этих встречах в качестве руководителя, пока он не подыщет кого-нибудь. Он уже нашел молодого социального работника, который желал – "просто дрожал от нетерпения" – набраться опыта в этой сфере. По существующим правилам, работа Анны в области исследований крови и ее преподавательская деятельность давала ей медицинский статус, подтвержденный соответствующими инстанциями.
– В больнице сказали, что ты подойдешь, пока я не найду ординатора или интерна, – сказал Ник. – Да и мне придется изменить название, раз уж группа приобретает официальный статус. Ты и Кристин, социальный работник, будете вести "Службу хорошего настроения".
– Очаровательно, – согласилась Анна. – Хотя, по мне, лучше бы мы назывались "Кружком хорошего настроения", мне нравится привкус тайного заговора в этом названии.
Ник даже не развеселился:
– Ну пожалуйста, Анна… Новое оборудование и редкие образцы уже на полпути к тебе.
– Насколько редкие?
– Это сюрприз. Но не удивляйся, если обнаружишь, что ты обладательница образцов хантавируса и энцефалита Нипа.
– Великолепно! Может, ты еще найдешь гистологические образцы человека-слона? А еще мне бы хотелось слайды бешенства, обе стадии – апатии и ярости.
– Ну, Анна…
– О боже. Все нормально, – сказала она, и именно так – нормально – она чувствовала себя сейчас, спустя неделю, отправляясь на очередной выезд с неудержимой Кристин.