– Дэвид, успокойся. Я не сказала, что сделаю это, я сказала только, что думаю об этом. Ростерман и Марш спрашивали меня сегодня снова, им нужен немедленный ответ Мне надо уехать уже в этот унж-эвд.
– К черту, Кейт! Об этом не может быть и речи. Я думал, ты оставила эту глупую затею. Ты прекрасно знаешь, что летом я должен начать кампанию в Конгрессе и ты понадобишься мне! Это невозможно – уехать сейчас! Как можно даже рассматривать такую идею? В любом случае тебе придется бросить работу, когда мы поженимся, и можно сделать это прямо сейчас, – его лицо пылало гневом.
Кейт отвернулась и подошла к открытому окну. Теплый солнечный свет ударил в лицо, но она была холодна, как лед. Неожиданно Кейт поняла, что нужно делать. Все давно к этому шло. Странно, сейчас, когда наступил решающий момент, она чувствовала себя спокойной, почти бесстрастной. Как будто давным-давно приняла решение, сейчас должна только высказать его.
– Ну? – нетерпеливо сказал Дэвид.
Она подняла на него ясные глаза цвета надвигающегося шторма.
– Я не брошу свою работу, Дэвид, и мы не поженимся.
– Не будь ребенком, Кейти! Это смешной способ разрешать споры! А что произошло с тем, что мы называли компромиссом? – его голос поднялся до крика.
– Ничего не получится, Дэвид, мы оба сильно старались, но ни один из нас не счастлив.
– Ну, Кейти, у нас же до сих пор все было прекрасно! Не надо делать из мухи слона!
– Дэвид, я говорю совершенно серьезно. Мне кажется, пора расставить все по местам. Я приму предложение и поеду в Лондон. Будет только лучше, если мы не будем видеться какое-то время. Надеюсь, когда я вернусь, мы сможем быть друзьями.
Он побледнел, затем снова обрел контроль над собой.
– Ты шутишь? Ведь ты не собираешься порвать наши отношения? Кейти, пожалуйста, остановись на минуту, подумай. Не дай мимолетным чувствам овладеть собой. Это слишком важно.
Она очень спокойно сказала:
– Я давно думаю об этом, ты знаешь. Мне очень жаль, Дэвид, но все будет именно так. Я не изменю решения.
– Хорошо, поезжай в Лондон, если ты считаешь, что для тебя так важно, и мы поговорим, когда ты вернешься. Кейти, обдумай мое предложение, – морщины между его ртом и носом резко обозначились.
– Нет, на этот раз нет, – она посмотрела на свою руку и сняла обручальное кольцо. – Мне не следовало брать его обратно. Я была неправа, очень неправа. Думаю, ты предвидел, что все будет именно так, – она бережно отдала кольцо.
– Боже мой, я не могу поверить... Ты же знаешь, как твой отец хотел, чтобы мы поженились.
– Не втягивай в это отца. Это касается только тебя и меня. Только у нас с тобой все плохо, и никогда не будет хорошо. Мы слишком разные. Пожалуйста, постарайся понять, что это к лучшему.
– Никогда, – горько сказал он. – Делай как тебе лучше, но, Кейти, я никогда этого не пойму. Тебе стоит уйти сейчас, – он посмотрел в сторону, стараясь обрести контроль над собой.
Какую-то долю секунды Кейт колебалась, видя его боль, но потом слова, сказанные Саймоном несколько месяцев назад, всплыли в ее памяти: "Только будь правдивой сама с собой".
– До свидания, Дэвид. Мне действительно очень жаль, – она поцеловала его в щеку и ушла.
Ее отец жил в Вестчестерском графстве около Рая. Поездка была достаточно долгой, чтобы обдумать то, что она хотела сказать, но когда дом уже показался с дороги, она все еще не была готова к разговору.
Дом был по всем стандартам роскошный. Белый, массивный, украшенный колоннами, с двумя пристройками по бокам, в обрамлении вековых деревьев. Большой и консервативный, он был под стать ее отцу. Петер Соамс был солидный мужчина, с шапкой густых белых волос и с начальственным видом старого государственного мужа. Официально находясь на пенсии, он все еще председательствовал во многих комитетах и опубликовал три книги о международной политической стратегии, пользующейся успехом. Он был могущественным, деспотичным и раздражительным.
Отец думал, что Кейт поступила совершенно верно, обручившись с Дэвидом Расселом, и она заранее знала, что он не одобрит новость. Но, пожалуй, в первый раз ей это было действительно безразлично. Она нашла отца в саду позади дома, подрезающим любимые розы:
– Привет, папочка!
Он повернулся и уставился сквозь очки в черепаховой оправе, постоянно сидевшие на его носу:
– Кейти, какой сюрприз! Как ты, дорогая? Как Дэвид?
– Как раз об этом-то я и приехала рассказать, – Кейт села на теплую свежескошенную траву рядом с клумбой и терпеливо ждала.
– Передай, пожалуйста, мне те длинные ножницы, дорогая. Спасибо, – он дотянулся до дальних роз и стал срезать поникшие головки.
Через несколько минут напряженного молчания отец в конце концов заговорил:
– Что-то стряслось?
– Ну, в общем, не думаю, что тебе понравится то, что я должна сказать.
– Хм, я чувствую, что с тобой что-то произошло. Ну?
– Я раздумала выходить за него замуж.
Отец все всегда усложнял:
– Я полагаю, ты знаешь, что делаешь. У меня были большие виды на тебя и Дэвида. Войти в семью, образ жизни, которой ты хорошо знаешь, это прекрасно.
Большая алая головка розы упала на землю.
– Нет, папа, извини, но это не было бы прекрасно. Может, это была бы жизнь, которую я знаю, но совсем не та, которую я хочу, – Кейт перегнулась через бордюр и набрала горсть тяжелой, густой почвы.
– Что ты этим хочешь сказать? Ведь до сегодняшнего дня ты была достаточно счастлива, не так ли?
Чик – еще одна роза упала, увядающие лепестки коснулись мокрой земли.
– Да, конечно, была. Но не могла выбирать, как жить. Я никогда тебя не видела слишком много, и после смерти мамы больше времени проводила в школе или в Англии с Элизабет, чем с тобой. Во всяком случае, я совсем не создана для нескончаемых приемов и приобретении морщин от превосходного дипломатического поведения. Я все больше и больше стала беспокоиться, что моя жизнь до самого ее конца может быть похожей на это.
– Твоя мама чертовски хорошо справлялась со всем этим, – грубо сказал он.
– Я знаю, но я Кейт, твоя дочь, а не Сюзанна, твоя жена.
– Не дерзи, Кейти!
– Извини, папа, но это важно. Я знаю, ты всегда хотел, чтоб я была похожа на нее, но мы такие разные. Она была спокойной, уверенной в себе, такой аристократичной, если ты понимаешь, что я хочу этим сказать. Казалось, ее ничто не беспокоит, она всегда была безмятежной, даже умирая. Я любила ее и восхищалась ею, но я просто совсем другая, мне трудно было бы стать такой, даже если бы я очень старалась. Я бы сделала нашу жизнь кошмаром, если бы вышла замуж за Дэвида, – Кейт печально смотрела на спину отца А ведь действительно, подумала она с удивлением, он старался сделать из нее копию Сюзанны Как много времени прошло, пока она осознала это Но даже теперь она все еще сомневалась.
– Ну, Кейти, ты уже достаточно большая, чтобы иметь собственное мнение, и достаточно упрямая, чтобы отстаивать его. Поэтому я не думаю, что стоит продолжать эту тему. Я бы только потерял время. И каковы же твои планы? – он наконец повернулся и посмотрел на нее. Это было почти облегчением – взглянуть ему в лицо. И Кейт прямо встретила его укоризненный взгляд.
– Я решила принять предложение, полученное от фирмы. Собираюсь на несколько месяцев в Лондон.
– Ха, – хмыкнул отец, – возвращаешься в Лондон? Мне кажется, ты сбегаешь.
– Совсем нет. Я думаю над этим предложением уже с Рождества и решила, что не могу упустить такую возможность. Я уезжаю в воскресенье.
– Ну, ты в любом случае сделаешь, как хочешь, что бы я об этом ни думал, – он вернулся к своим розам. – Где тебя найти, если ты мне понадобишься? Твоя бабушка не очень-то здорова, знаешь ли.
Кейт хотела закричать, но вместо этого стиснула зубы.
– Я знаю, папа, и собираюсь на обратном пути заглянуть к ней, сомневаюсь только, что она узнает меня. В Лондоне я, скорее всего, остановлюсь у Стефании, а в Оксфорде – у Элизабет.
– Оксфорд? Что ты там будешь делать? Я думал, ты покончила с этими глупостями.
– Да, хотя вовсе не думаю, что это глупости. Там живет знаменитый торговец винами, знающий уйму вещей о портвейне, за сведениями о котором, в частности, меня и посылают. Помнишь моего друга Джеймса Ламберта?
– Если хочешь узнать о портвейне, почему не поехать в Португалию? Смешно ехать в Оксфорд.
– Да, папочка, – Кейт была терпелива, – но, видишь ли, я хочу изучить британский рынок. Большинство крупных фирм имеют британских хозяев. Потом я поеду во Францию, примерно на три недели Я оставлю адрес у Элизабет, и ты всегда при необходимости сможешь меня найти. Хорошо?
– Передай привет от меня Элизабет. Она прекрасная женщина и так много сделала для твоей матери.
– Для меня тоже, – Кейт встала. – Пора идти, надо успеть сделать перед отъездом миллион вещей, а я еще хочу навестить бабушку.
– Ну, хорошо, Кейти, полагаю, ты все еще раз обдумаешь. Ты всегда была слишком импульсивна, и можешь сделать ужасную ошибку.
– До свидания, папа, – Кейт поцеловала его в щеку, мягко сказала: – Я люблю тебя, – и направилась к дому.
– Как бы я хотел, черт возьми, чтоб ты не носила эти дурацкие голубые джинсы! – заревел отец вслед.
Кейт все еще переживала из-за разговора с отцом, когда подъехала к дому престарелых, поэтому несколько минут посидела в машине, стараясь собраться с мыслями. Так чертовски несправедливо, что отец никогда не пытался посмотреть на вещи ее глазами, и всегда все усложнял. Несмотря на то, что Кейт смогла устоять перед отцом, ей не было легче, и она снова почувствовала острое желание, чтобы мать была жива. Она бы выслушала ее в своей спокойной, понимающей манере. Ее бабушка была точно такой же, но, хотя дух все еще обитал в ее теле, разум уже куда-то унесся, и она не могла больше быть поддержкой. Кейт вздохнула и захлопнула дверцу машины.
– Мисс Джессоп, ваша внучка приехала навестить вас, – белый накрахмаленный халат зашелестел, когда сестра склонилась над старой хрупкой фигуркой в кровати. – Мисс Джессоп, Кейт приехала навестить вас.
Ответа не последовало, она выпрямилась и сказала:
– Я сожалею, дорогая, но ее ум слабеет, знаете ли. Я оставлю вас, может быть, если вы поговорите с ней, это поможет. Иногда это помогает.
– Спасибо, миссис Бикинс, – Кейт подождала, пока сестра выскользнет из комнаты, и присела на кровать, взяв бабушкину руку и поцеловав мягкую поблекшую щеку.
Кэролайн Джессоп, по рождению англичанка, была бабушкой Кейт со стороны матери, но по тому, как Петер Соамс любил ее, можно было подумать, что он ее сын. Он любил ее почти так, словно она была некой заменой умершей дочери. Ее муж Гай умер год назад, и она стала угасать прямо на глазах. Соамс нашел самый лучший дом престарелых из всех, имеющихся в наличии, и определил ее туда, со всеми мыслимыми и немыслимыми удобствами. Но она уже не могла оценить такое внимание, ускользая все дальше и дальше в добровольно избранную бездну.
– Привет, бабуля, – сказала Кейт бодро, Кэролайн открыла глаза, но Кейт не сумела понять, узнала ли ее бабушка.
– Это я, Кейт.
– Кейт? – спросила старушка, отсутствующе глядя на нее.
– Кейт, твоя внучка, – она вздохнула, поняв, что бабушка не узнала ее.
– Ребенок Сюзанны. Ты помнишь Сюзанну7 – Кэролайн грустно посмотрела на Кейт – Я никогда не забывала ее, ты знаешь. Моя Сюзанна всегда в моем сердце. Никто этого не понимает, – поблекшие глаза налились слезами, и она закрыла их, будто старалась сдержать слезы.
– Я знаю, я тоже скучаю по ней, – Кейт дотронулась до белых волос – Бабушка, слушай, я не выхожу замуж, а еду в Англию на несколько месяцев Я увижу Элизабет и передам от тебя приве.т Помнишь свою старую подругу Элизабет?
Глаза Кэролайн открылись и посмотрели на Кейт с удивительной ясностью:
– Элизабет, – прошептала она.
– Да, Элизабет Форрест.
Кэролайн неожиданно приподнялась на кровати и с неожиданной силой схватила руку Кейт.
– Сюзанне нельзя говорить об этом, Элизабет! – сказала она с чувством. – Ты должна поообещать мне держать удочерение в секрете! Никто никогда не должен узнать об этом!
– Бабушка? – Кейт была немного встревожена етрастыостыо Кэролайн.
– Обещай! – настаивала та.
– Да, да, конечно, я обещаю, – поспешно сказала Кейт. – Но что?..
– Отлично, ты верный друг, ты, конечно, будешь крестной ребенка, – Кэролайн откинулась на подушки. – Будет лучше, если ты сохранишь часы, – сказала она – Гораздо надежнее, на случай, если Гай найдет их. Возьми часы, спрячь их и храни, Элизабет. Никто не должен знать.
– Да, я сохраню их, не волнуйся.
– Это единственный выход. Ребенок никогда не должен узнать правду. Это было бы слишком опасно, – ее голос поблек и глаза закрылись.
Кейт была потрясена тем, что услышала. Она привыкла к бабушкиным старческим бессвязностям, но на этот раз бабушка была так встревожена. Ее мама – удочерена? Это невероятно! И что это было – о часах, об опасности? Что кроется за этим?
– Бабушка, пожалуйста, поговори со мной, – Молила Кейт, но ответа не последовало. Бабушка погрузилась в свой уединенный мир. Кейт посидела еще немного, но больше они уже не говорили, и, в конце концов, Кейт поцеловала ее и ушла, не чувствуя сил выбросить этот разговор из головы.
Такси остановилось около крошечного домика в конце улицы. Ранний утренний свет расцвечивал герань и элиссум, растущие с наружной стороны окон в низких белых ящиках. Кейт всегда считала, что дом Стефании – бабушкино наследство – выглядит, как игрушечный: голубой с белым, с крошечным садиком, разбитым по бокам лестницы. Кейт расплатилась с шофером в приподнятом настроении оттого, что снова держит в руках такие знакомые фунты и пенсы. Вытащив чемоданы из такси, она поднялась по ступенькам, неторопливо позвонила в дверь. Она услышала раскаты колокольчика и топот шагов по лестнице.
– Кейт! – воскликнула Стефания, открыв дверь. Она была облачена в старый голубой шерстяной халат. – Ты приехала! Почему не сообщила заранее? Не стой там, входи!
– Я так люблю видеть, как ты радуешься чему-нибудь неожиданно приятному! Это редко бывает, – девушка поставила чемоданы и крепко обняла Стефанию. – Места хватит?
– Конечно, ты надолго?
– Пока ветер не переменится, – ухмыльнулась Кейт.
– Боже, как я рада тебя видеть. Я приготовлю чай, а потом ты расскажешь о том, что случилось после того, как мы расстались в аэропорту, – Стефи устремилась на кухню.
– Самая большая новость – это то, что я свободная женщина, Стефи.
Стефания повернулась и изучающе посмотрела на Кейт.
– Разбитое сердце или счастливое избавление?
– Боюсь, что счастливое избавление. Никакого разбитого сердца, никаких сожалений.
– О, Кейт, давай ты примешь душ и переоденешься, а потом расскажешь все по порядку!
– Привести себя в порядок, это здорово, но с признаниями придется подождать до вечера. Мне надо в офис на Риджент-стрит.
– Но ведь сегодня воскресенье!
– Я знаю, об этом можно было догадаться по твоему виду, но они ждут меня на брифинг.
– Ну, тогда до обеда?
– Я не пропущу его ни за что на свете. Давай пойдем куда-нибудь и отпразднуем мой приезд!
Кейт успела сходить на встречу, распаковать чемоданы и даже три часа поспать перед обедом. Пробудившись от того, что свет за окном стал золотистым, и, чувствуя себя посвежевшей, она решила, что чего ей теперь действительно недостает, так это ванны. Она мокла в ванне так долго, что вода стала чуть теплой, и Кейт как раз раздумывала, не пора ли ей вылезать, как раздался требовательный стук в дверь.
– Вылезай сейчас же и впусти меня! Ты торчишь там по крайней мере час, – кричала Стефи.
– Наконец-то я дома, – подумала Кейт со счастливым вздохом.
– Какое странное ощущение, словно я никогда и не уезжала, – сказала Кейт. Они сидели за столиком своего любимого бистро, в пяти минутах ходьбы от дома. – Ты знаешь, ну просто как будто время остановилось.
– Ну, нет. Ты теперь совсем другая, не та, что уехала больше двух лет назад.
– Мудрее и старее, ты хочешь сказать?
– Пока не знаю. Расскажи, что случилось у вас с Дэвидом. Я целый день умираю от любопытства, – Стефания наполнила бокалы красным вином.
– О, я и забыла, какое превосходное мороженое у них здесь, – сказала Кейт, накладывая себе еще. – Боюсь, что это скучная история, – она начала рассказывать, что произошло после того, как они расстались со Стефанией в аэропорту.
– ...Так что, видишь ли, к тому моменту, как я объявила, что собираюсь поехать летом сюда и послать к черту все остальное, Дэвид был уже сыт по горло мной, а я сыта по горло нашими отношениями.
– И что же ты сделала? Опять потеряла выдержку и швырнула кольцо?
– Нет, можешь меня поздравить, я была поразительно спокойна, а кончилось все тем, что я отдала ему кольцо и ушла, ужасно холодная, собранная и благоразумная. Оказавшись на улице, я почувствовала, что могу взлететь от счастья, разве это не ужасно?
– А что в этом ужасного? – озадаченно спросила Стефания.
– Потому, что я была счастлива, разве не понятно? Я только что порвала с Дэвидом, человеком, которого собиралась любить, пока нас не разлучит смерть, а почувствовала себя так здорово!
– Я думаю, это прекрасно, Кейт! Ты очень странная, знаешь ли. Найдя в себе силы положить конец этим отношениям, ты выглядишь в сто раз счастливей, чем на Ямайке. Эти отношения, очевидно, тебя просто убивали, и ты опять хочешь быть несчастной! Я тебя не понимаю.
– Я тоже, но, послушай, забудь о Дэвиде Расселе. У меня для тебя есть действительно кое-что интересное, – и, наклонившись, с мерцающими глазами, она пересказала разговор с Кэролайн Джессоп в доме престарелых.
В следующий уик-энд Кейт поездом поехала в Ридинг, где Элизабет Форрест встретила ее на станции и отвезла в свой дом в Хенли.
Это был второй дом Кейт, и она любила его. Построенный на реке Темзе, он стоял вот уже три века, из них два столетия он принадлежал семье Элизабет. Элизабет была единственным ребенком в семье, так и не была выдана замуж. И хотя она была ровесницей Кэролайн Джессоп и ей шел восемьдесят второй год, она сохранила здоровье и живость, которые бабушка Кейт утратила. Высокая, стройная женщина, она носила юбки из твида, прочные туфли и неизменную нить жемчуга. Кейт просто обожала Элизабет.
– Как прелестно видеть тебя, дорогая, и как неожиданно! – сказала Элизабет за чаем, передавая Кейт домашние лепешки и густой клубничный джем. Потом, как-то по-омашнему, произнесла:
– Почему бы тебе не рассказать мне обо всем?– и устроилась поудобнее со своей чашкой чая.