– Как всем вам известно, телевидение сегодня громко заявило о себе, и отныне мы его верные служители. – Поскольку большинство приглашенных были людьми кинематографа, реакции не последовало. Они все еще не воспринимали телевидение серьезно. Для них это было искусством мыльных опер, уделом вышедших в тираж звезд и непрофессионалов. – Мы, – Эбби кивнул головой в сторону Гертруды, которая приободрила его улыбкой, – решили создать самый грандиозный телесериал сезона восемьдесят второго года, которому будет отведено лучшее эфирное время. И этот сериал, как мы думаем, будет самым успешным не только в этом сезоне, но и в ближайшие десять. – Мы приобрели права на "Сагу", которая, как вам известно, является лидером среди бестселлеров, и через три месяца мы начинаем съемки четырехчасового мини-сериала, вслед за которым сразу же пойдут съемки продолжения. – С торжествующим видом Эбби принял редкие аплодисменты. Гости уже поглядывали на часы. – Мы еще не закончили подбор исполнителей на главные роли, но готовы сделать ряд чрезвычайно интересных объявлений. Роль Стива Гамильтона, патриарха, столпа общества, человека состоятельного, большой чести и достоинства, твердого характера будет исполнять кумир американской публики Сэм Шарп. Аплодисменты, аплодисменты. Сэм был популярен. Он встал и поклонился с деланной скромностью; от этого поклона публика млела вот уже четверть века. Сисси улыбалась, изображая гордость за супруга.
– Что касается роли Миранды, этой Скарлетт О'Хара восьмидесятых, мы сузили наш выбор до пяти блестящих женщин. Пожалуйста, встаньте, мисс Сабрина Джоунс.
Последовали жидкие аплодисменты. Здесь ее никто не знал, несмотря на довольно успешный телесериал. Они, безусловно, узнают о ней, когда выйдет на экраны ее художественный фильм для молодежи. А пока она для них всего лишь разрекламированный новичок. Сабрина зарделась от смущения. Джонни успокаивающе пожал ей руку, он бы даже хотел влюбиться в нее, но она была слишком молода.
– Мисс Хлоя Кэррьер! – Вялые аплодисменты.
Хлоя раскланялась перед голливудской элитой, сознавая, что она здесь чужая. Конечно, они могли видеть ее выступление в Лас-Вегасе, если были там в то время. Для этой публики Хлоя не представляла ни малейшего интереса. Она была просто певицей. Английская вокалиста. Не знаменита. Не молода. Не увенчана славой. Просто еще один исполнитель.
– Мисс Розалинд Ламаз. – Более оживленные аплодисменты, одобрительные возгласы при виде обнаженного бедра Розалинд сквозь разрез ее золотистой юбки.
Розалинд снялась во многих кассовых фильмах, была еще не так давно очень популярна и вновь могла повторить свой успех, так что ей аплодировали тепло и почти искренне.
– Мисс Сисси Шарп. – Бурные аплодисменты, особенно со стороны тех, кто стремился завоевать дружбу президента Рейгана.
Тусклые глаза Сисси зажглись торжествующим блеском. Если бы реакция собравшихся в зале приятелей Сисси была единственным критерием при отборе на роль Миранды, то Сисси могла бы уже радоваться легкой победе. Она пыталась выжать из этой сцены максимум выгоды, хотя и понимала, что все эти аплодисменты лишь притворство.
– И, наконец, мисс Эмералд Барримор. – Зал разразился неистовой овацией.
Эмералд была чрезвычайно популярна, и ее недавняя самоотверженная борьба с наркотиками, триумфальное возрождение к жизни тронули сердца голливудской публики. Какое имело значение, что за последние десять лет она не снялась ни в одном американском фильме? Она была легендой. Звезда с большой буквы и такой останется до конца своих дней, даже если никогда не выйдет на экран.
Джош, в знак поддержки, стиснул руку Хлои. Она ответила ему пожатием и улыбнулась. По его зрачкам она поняла, что он опять взялся за наркотики. "О Боже, как долго продлится это?" – думала Хлоя. Как долго ей ждать очередного удара в спину, когда он, доведенный до безумия своими пристрастиями, опять сойдет с тормозов?
10
Кэлвину так и не удалось попасть в колледж. И не только потому, что у родителей не было достаточных средств; его оценки в школе были настолько низкими, что ни один уважающий себя университет просто не стал бы рассматривать его заявление.
В восемнадцать лет Кэлвин решил покинуть сонную, унылую Юту – город, где он родился и вырос, и подался на запад. Его целью была Калифорния, и он чувствовал, что там наконец осуществится его заветная мечта: он встретит Эмералд Барримор, свою королеву.
Кэлвину не пришлось долго искать работу. Его запросы были скромными, и он был готов к любому тяжелому труду. Начал он упаковщиком и грузчиком в аптеке "Трифти" на Кэньон-драйв в Беверли Хиллз. Вскоре он уже продвинулся на должность складского служащего, и наконец, через шесть лет, когда выучился на младшего продавца отдела фототоваров, ему разрешили работать с клиентами.
Теперь он ежедневно сталкивался со многими звездами теле– и киноэкрана. Некоторые из них оставляли свои удачные снимки, которые просили размножить, и однажды ему посчастливилось увидеть на фотографии Эмералд, снятую на пикнике во дворе дома Сью Джакобс, самого популярного театрального агента.
Кэлвин ждал своего часа. Он верил, что однажды придет Эмералд и он обслужит ее. Они станут друзьями, а потом – кто знает? – может быть, и любовниками. Нужно было только подождать.
Когда у Джоша шли записи в Лос-Анджелесе, он снимал номер в "Беверли Уилшир". Его послеобеденным ритуалом было наблюдение за женщинами на Родео-драйв. Высмотрев "добычу", он старался затащить ее к себе. Это была увлекательнейшая игра, сродни большой охоте или рулетке, и Джошу она никогда не надоедала. Это придавало ему уверенности в себе, а он сейчас очень в этом нуждался. Джош понимал, что играет с огнем, ведь их отношения с Хлоей были на грани полного разрыва, но все-таки не мог удержаться. Это уже стало болезненной одержимостью, и он об этом знал. Вот уже десять дней с того вечера в доме Арафатов он сидел на кокаине.
Сегодня он опять проснулся в три часа дня в привычном наркотическом похмелье. Перри, его слуга и верный друг-Пятница, принес ему завтрак, который обычно готовил в отсутствие Хлои – стакан "Перье" и натуральный лимонный сок, мягкий датский сыр с маслом и ежевичным джемом и полграмма кокаина на маленьком серебряном подносе, рядом с которым лежал аккуратно сложенный счет на сто долларов. От наркотика в голове прояснилось. Джош подумал, что сегодня как следует поработает над текстом своей новой песни. Но через три часа он сдался – вдохновения не было. Он не мог найти подходящие слова, и даже кокаин не помогал – мелодия ускользала, не подчиняясь рифмам.
Он настроил свой телескоп и, склонившись над карнизом, устремил взгляд на южную часть Родео-драйв. Время было как раз послеобеденное, и женщины и девушки всех возрастов и размеров выпархивали из близлежащих ресторанов – "Бистро", "Бистро Гарденс" и "Ла Скала", устремляясь в свой излюбленный поход: по магазинам.
Внимание Джоша привлекли молодая китаянка лет тридцати пяти и ее юная дочь. Они стояли у перехода, явно направляясь в "Бонуит", и нерешительно оглядывались по сторонам. Откуда же они взялись? Гонконг? Сингапур? Впрочем, это не имело значения. Джош почувствовал возбуждение, увидев созревшие крошечные соски девушки под ее майкой. У матери они тоже были хороши. Парочка восточных фарфоровых куколок. Джош кивнул Перри. Тот был не новичок в отлове женщин. За годы службы у Джоша он преуспел в этом деле и добивался семидесяти пяти процентов успеха, выработав особый, мягкий стиль атаки.
– Видишь вон тех чинков, Перри? – спросил Джош. – Приведи их.
Подойдя к лавке Сен-Лорана на другой стороне улицы, Хлоя вдруг резко остановилась, увидев, как Перри подходит к китаянкам. Ей стало дурно – она поняла, что Джош опять взялся за старое. Она почти читала по губам Перри все, что он говорил женщинам, видела их озадаченные лица.
Она с отвращением отвернулась и направилась к машине. Придется забыть о новом платье, которое она мечтала купить к их сегодняшнему торжеству – несмотря ни на что, они решили отпраздновать десятилетие своей свадьбы.
Где же она промахнулась? Стал ли Джош просто бессовестным волокитой, или он был таким всегда, все эти годы? Неужели она была слепа? Мог ли он вообще быть верным мужем? Или, может быть, он тешил свое мужское самолюбие? А может, это оттого, что его карьера угасает и он боится старости? Или это наркотики? Неужели кокаин так болезненно действует на него? Сорокалетний мужчина с моралью семнадцатилетнего глупого мальчишки. Хлоя хотела понять, простить, но уже не могла. Да, в ее карьере намечаются приятные перемены, а у него дела не ладятся. Но она не могла позволить ему сломать ее сейчас, уничтожить ее "я" вместе со своим. Как смеют мужчины думать, что только у них есть самолюбие?
В первые месяцы замужества Хлоя жертвовала своей карьерой, отдавая всю себя семье. Она занялась новым для себя делом – домашним хозяйством: готовила для мужа, искала в магазинах его любимые продукты, обновляла их гардероб, покупая вещи, в которых им было бы удобно и уютно отдыхать в их просторном доме в Малибу. Одним из их любимых развлечений было скакать на лошадях по окрестностям Малибу – Джош на арабском жеребце, она на своей любимой английской кобыле. Часто на рассвете, после вечернего приема или бурной ночи любви, они уносились на лошадях в дюны.
Она собирала для него коллекцию его любимых пластинок. Джош с презрением относился к творчеству Тома Джонса, Рода Стюарта и даже Мика Джаггера, который раньше ему так нравился. И Хлоя, чутко реагируя на его вкусы, выискивала давно забытые записи Билли Холидэя, Фэтса Уоллера и других великолепных великих певцов прошлого: Джош мог их слушать дни напролет.
Он любил свернуться калачиком, устроившись у нее на коленях, а она ласкала его, шептала ему нежные слова, прижимая к себе, как ребенка. Он закрывал глаза, зарывался черной кудрявой головой в ее грудь, и умиротворенная улыбка озаряла его лицо. Кончиками пальцев она нежно касалась его тела, умело находя самые возбудимые места, что приводило его в бурный восторг.
Он волновал ее всегда. Все эти годы она с неизменным любовным трепетом ощущала его бедра между своих ног, его поцелуи, его мускулистые руки на своем теле, ласкающие ее так, как она любила.
"Я так хочу тебя, малыш", – шептал он ей в волосы.
И, когда они сливались в порыве страсти, исчезали его обычные грубость и резкость. С Хлоей он становился нежным, пылким, внимательным любовником. Даже он сам себя не узнавал – он, который раньше плевал на своих женщин. Для Хлои же он находил самые нежные слова, слова любви – страстной и искренней. Хлоя была счастлива. Она так любила Джоша. Навсегда. А иначе и быть не могло.
"Прекрати это, Хлоя, – остановила она себя; воспоминания об их любви померкли при мысли о том, что делает сейчас Джош в постели с этими китаянками, которых – она видела – Перри повел в "Уилшир". – Покончи с этим сейчас, девочка. Все прошло. Ты знаешь, что нужно делать. Все было окончено еще несколько лет назад".
Она мчалась в своем серебристом "мерседесе" в Малибу, соленые слезы застилали глаза. Нужно быть готовой к сегодняшнему вечернему приему. Годовщина их свадьбы. Хлоя почувствовала страшную опустошенность. Наверное, так разрывается сердце?
Было уже четыре часа, когда она добралась до дома. Из кухни, где повара-мексиканцы готовили угощения для праздничного стола, неслась громкая музыка. Хлоя пошла к океану и долго бродила вдоль берега. Ее брак рухнул. Джош не любил ее. Она пожертвовала своей карьерой, спасая угасающую карьеру мужа. Она пыталась вдохнуть новые силы и вернуть респектабельность его имиджу, но Джош не откликнулся на ее усилия. Никчемный и неблагодарный человек.
Как бы ни было трудно в этом признаться, но он становился стареющей рок-звездой. И неважно, что он все еще выглядел сексуальным, динамичным и уверенным в себе – с легкой проседью в черных кудрях и лишь намеком на излишнюю полноту, от которой он быстро избавлялся после небольшой диеты перед каждыми гастролями. Нет, четырнадцатилетние подростки знали, что ему вот-вот стукнет сорок, и их нельзя было обмануть фотографиями на обложках альбомов, над которыми трудились эксперты-ретушеры. Молодежь охотилась за новыми дисками Майкла Джексона или Рика Спрингфилда, игнорируя Джошуа Брауна, – он был вчерашним днем, кумиром их матерей.
"Мы не можем быть вечно молодыми, дорогой", – утешала Хлоя, когда Джош приходил в ярость от такой несправедливости; чем больше редела его шевелюра, тем более ранимым становился он.
Как ни старалась Хлоя, она уже не могла исцелить своей любовью его болезненную неуверенность в себе. Любви ему уже было мало. Нужна была новая встряска. Новая "кошечка". Погоня. Как же, охотничий азарт!
Хотя Джош и пользовался большим успехом у женщин, он все эти годы старался хранить верность Хлое. Любящая, заботливая, сексуальная, она не давала ему поводов искать приключений на стороне. Но с возрастом, как и у большинства мужчин, потенция убывала, и это приводило Джоша в отчаяние. Он снова и снова пытался доказать себе, что способен на активный секс – может быть, не такой виртуозный, как раньше, когда в молодости гастролировал с рок-группами, но Джош должен был чувствовать, что еще привлекателен для женщин. Сексуальный интерес к Хлое заметно угас. Ее всепоглощающая любовь начинала утомлять. Да, ему нравились ее ласки, он любил свернуться калачиком у нее на коленях, чувствовать ее нежные прикосновения, слушать, как она напевает его лучшие песни. Она пела его песни! Умница. Он ценил это. Но она была уж чересчур назойливой, чертовски преданной женой, по-матерински заботливой. Она утомляла.
Внезапно в нем проснулся азарт охотника, ему нужна была новая добыча.
"Я стала ему как мать", – с грустью размышляла Хлоя, бродя по пескам Малибу; под ногами мягко хрустели морские водоросли, выброшенные на берег.
Она нервно затянулась сигаретой – привычка, от которой она избавилась еще год назад.
"Черт с ним!" – думала она, когда два часа спустя лежала в черной мраморной ванне фирмы Жакуцци; когда-то они так любили занимать ее вдвоем.
Только неделю назад он взял ее прямо здесь, когда она лежала, завороженная мелодией Лины Хорн "Люби меня или уйди". Это произошло впервые за полгода – так спонтанно, красиво и так непохоже на простое исполнение супружеского долга. В горячей благоухающей ванне, осыпанные легкими мыльными пузырьками, они целовали друг друга, обнимали, любили. Почти как раньше. Почти.
Это было неделю назад. Вспомнив то время, когда они чувствовали себя обделенными, если не занимались любовью хотя бы один раз утром и один раз ночью, Хлое стало больно и горько. Она вдруг подумала о том, что Джош сейчас развлекается с китаянками. Интересно, что он с ними делает? Думать об этом было невыносимо.
Любовь умирает, страсть сгорает. Противоположность любви вовсе не ненависть, а безразличие. Хлоя невольно застонала. Надо переключиться на сегодняшнее торжество, подумала она, хорошо бы казаться равнодушной к Джошу, а не поддаваться этой вспышке ревности. Она все еще любила его и не могла ничего с этим поделать. Стоп, девочка, приди в себя, вылезай из ванны. Думай об этих чертовых гостях. А что, если отменить торжество? Невозможно. Половина гостей уже дома, в Беверли Хиллз, готовят свои туалеты, разрисовывают лица и ногти, заставляют шоферов полировать до блеска свои "силвер спирит" или "порше". Нет, сегодня вечером она должна держаться с наглой непринужденностью. У Джоша проблемы с записью, скажет она гостям с улыбкой. Он все еще в студии. Сроки поджимают. Вы же знаете, как это всегда бывает. Гости закивают с пониманием. Конечно, они знают, как это бывает. Они все из одного мира и слишком хорошо все понимают.
Первыми прибыли Розалинд Ламаз и Джонни Свэнсон. Розалинд оделась непринужденно – узкие белые кожаные брюки были заправлены в семисотдолларовые ковбойские сапоги от Ди Фабрицио, отделанные бирюзовой кожей; вырез бирюзовой ковбойской рубашки доходил до пупка; шею украшало массивное серебряное ожерелье, подобно трофеям давно забытых племен, усыпанное огромными камнями бирюзы и натурального жемчуга. Серебряный пояс подчеркивал ее двадцатитрехдюймовую талию, а смуглые пальцы были унизаны бирюзовыми кольцами.
Джонни и Розалинд были давними друзьями и могли рассчитывать друг на друга, когда требовался "дежурный эскорт", а никого более привлекательного на горизонте не предвиделось. Джонни было двадцать девять, Розалинд – тридцать шесть. Ростом шесть футов, он прекрасно смотрелся рядом с ее пятью футами двумя дюймами. Джонни был очень привлекателен и по-юношески учтив, а блестящее остроумие придавало ему особый шарм. Молодой обаятельный и общительный, он легко находил подход к женщинам.
"Если она идет навстречу, будь ласков", – это было его своеобразным девизом.
Джонни был знаменит своей репутацией "прилипалы", впрочем, как и колоритной историей своей семьи.
Розалинд поправила серебряное ожерелье и оглядела комнату. Она увидела нескольких киноактеров и вдруг… Эврика! И он здесь, старый толстяк Эбби Арафат! Это ведь ключ к ее будущему. Она соблазнительно взглянула на Эбби, и роскошные бедра задвигались в такт ее притворным интонациям:
– О, мне так все надоело – столько предложений сниматься, но ничто не вдохновляет. Что мне делать, Эбби, дорогой? – Розалинд не хотела, чтобы он знал о том, как ей нужна Миранда, хотя она и дала согласие на пробы.
"Выигрывает самый хладнокровный" – эта американская поговорка в последнее время стала очень популярной.
Эбби мусолил свою сигару и вполуха слушал забавную болтовню Розалинд, не отводя взгляда от другой женщины, которую на следующей неделе ему предстояло пробовать на роль Миранды. Эта Хлоя. Красива и обаятельна. Его глаза сузились, рассматривая ее великолепную фигуру в облегающем белом шелковом платье от Аззедин Алайя, черные волосы, ниспадающие естественными волнами, и очертания ее красивой груди, особенно заметные, когда она запрокидывала голову, хохоча в разговоре с Алексом Эндрюсом. Где же ее муженек, недоумевал Эбби. Почему он не следит за такой красоткой?
Алекс Эндрюс был одним из самых отборных самцов в Голливуде. Красивый, молодой, сексуальный, светловолосый, мужественный, умный, он обладал всем, что требовалось для большого экрана. Однако сегодня, размышлял Эбби, глядя на него, молодость, красота и прочая ерунда – не самое главное. В тридцатые, сороковые, пятидесятые годы этого, конечно, было достаточно, чтобы стать звездой, но уже в шестидесятые эти атрибуты стали второстепенными в актерской карьере. Разве Дастин Хоффман, Майкл Кейн и Джек Николсон были молоды и красивы? Нет. Они были актерами, артистами, трагиками, которые постоянно совершенствовали свое искусство. Талант и обаяние. Интересная внешность и ум. Вот что нужно было кинематографу восьмидесятых. Зритель был слишком требователен. Молодость, красота, сексуальность – все это ушло на второй план. Ценились талант, личность, ум и индивидуальность.
Алекс, упорно работая со своим сценическим педагогом, старался приобрести все эти качества. Но сегодня вечером он устремился в другом направлении, обратив взгляд своих карих глаз в сторону Розалинд и развернувшись так, чтобы она могла оценить его достоинства, спрятанные в черных кожаных брюках. Алекс был чистая душа, ковбой из Индианы со всей полагающейся наивностью. "В его голове огромные пустоты", – съязвил Джонни, всегда бдительно осаживающий новичков, пытающихся пробиться в круг избранных.