– Луиза пошла искать вам одежду получше, мадам, – сказала горничная, с любопытством глядя на волосы Петры. – С разрешения месье Белмартена, конечно.
– Это очень мило с ее стороны. – Петра сбросила корсаж и развязала юбку. – А вы?
Девушка еще раз поклонилась.
– Нанетт, мадам.
Ванны в монастыре были редким удовольствием, и их принимали в рубашке. Петра д'Аверио наслаждалась роскошными ваннами, и всегда нагишом. Но к бедру у нее был привязан нож.
– Пожалуйста, – сказала она, – уберите эту одежду.
Горничная собрала юбку, корсаж и чепец.
– Что я должна сделать с ними, мадам?
– Все, что хотите.
Горничная вышла. Петра быстро отвязала нож, потом сняла рубашку и завернула в нее нож. Она надеялась, что горничная принесет чистое нижнее белье, потому что она вряд ли сможет снова надеть эту рубашку.
Петра вошла в ванну. Не очень горячая вода слабо пахла успокаивающим розмарином. Петра со вздохом откинулась на спину. Какое это было наслаждение!
Так же как и он, предположила Петра, лежит обнаженный в ванне в соседней комнате. Как он без одежды? Петра думала о нем как об Аполлоне, стоявшем в лоджии их дома. Лудовико был красивым, но холеным. У него уже появился животик. У Робина его наверняка нет. Петра видела его в действии прошлой ночью, часть его груди сегодня утром. Особенно после того, как он сражался с тем колесом, закатав рукава.
Он напоминал статую святого Михаила. Широкие плечи, узкие бедра, выпуклые мускулы на животе. Святой был одет в римские военные доспехи, облегающие каждый контур, но скрывающие неуказанные места. Но все равно шли религиозные дебаты о том, имеют ли ангелы эти места или эти потребности.
Что только доказывало, что Робин Бончерч совсем не ангел.
– Мыло, сестра?
Петра вздрогнула и села. Она даже не слышала, как горничная вернулась.
– Я что, заснула? Вы правы, на это нет времени.
Она взяла мочалку и мыло и принялась скрести каждый дюйм, избавляясь от грязи Гуларов. Вода скоро стала грязной и покрылась пеной, но она сможет ополоснуться. Во всяком случае, грязи на ней больше нет. Она попросила служанку потереть ей спину, а потом вымыть ей голову в тазу с чистой водой. Когда Петра легла на спину, она вспомнила, как ее горничная, Мария-Роза, это делала. Тогда это занимало много времени, когда ее густые длинные волосы доставали до бедер.
Милая Мария-Роза. Она была не только служанкой, но и подругой. Как они болтали и смеялись. Она действовала как подруга или думала, что действует, когда устраивала ее встречи с Лудовико.
Восхитительное тайное ухаживание, как тогда на это смотрела Петра. Умное тайное соблазнение с его точки зрения. Предупреждения ее матери оказались правдой – мужчины все обманщики и как только добьются своего, бросают женщину. Она должна помнить об этом. Даже ее английский отец, который, как считала ее матушка, поможет своей незаконнорожденной дочери, был соблазнителем и дезертиром.
Горничная замотала голову Петры полотенцем.
– Вот, мадам. Если вы встанете, я ополосну вас.
Петра поднялась, служанка взяла большой кувшин и встала на табурет, чтобы вылить тепловатую воду и смыть оставшуюся пену. После чего Петра вышла из ванны и завернулась в большое полотенце. Она вытиралась, когда кто-то постучал в дверь. Она не могла не вздрогнуть от тревоги и не бросить взгляд на свою рубашку и завернутый в нее нож.
Перед входной дверью была поставлена ширма, и Нанетт исчезла за ней. Она быстро и тихо переговорила с кем-то, потом вернулась, улыбаясь, со свертком в руках.
– Одежда, мадам. Я волновалась, что вам придется есть, завернувшись в простыню!
Она разложила чистую рубашку, бледную нижнюю юбку и платье из зеленой ткани, украшенной цветочками. Петра сразу же подумала, что все слишком красиво. Было ли это чувство вины, что она бросила монашеское одеяние, или тревога о реакции Робина? Как бы то ни было, у нее нет выбора.
Она надела рубашку и нижнюю юбку.
– О, мадам, мы забыли про корсет!
– Не важно, – сказала Петра, беря платье. В нем были два кармана, в которые можно было проникать сквозь прорези. Это хорошо, очень хорошо. Она сможет носить в них ее драгоценный молитвенник. Петра сожалела, что оставила его в карете.
Петра быстро оделась. Платье плотно облегало грудь, но это компенсировалось отсутствием корсета. Оно сидело достаточно хорошо и было почти нужной длины.
Но когда Петра повернулась к зеркалу, то поняла, что не зря беспокоилась. Платье было слишком красиво, с довольно низким корсажем. Цвет ей очень шел. Прошло много лет с тех пор, когда она носила что-то, кроме монашеского платья, – если не считать одежду Гулар. К своему удивлению, она почувствовала себя уязвимой.
– Что-то не так, мадам? – спросила горничная.
– Мои волосы. – Петра использовала это как отговорку, касаясь их.
Они действительно выглядели своеобразно. Короткие, они после мытья превратились в буйство кудряшек. На херувиме это было бы очаровательно; на взрослой женщине выглядело нелепо.
– Это необычно, мадам, но красиво. Так модно там, откуда вы приехали?
Петра ответила, что модно. Другого объяснения она не могла придумать.
– Вместе с платьем принесли чепчик, мэм.
Петра схватила его, удивленная, какой действующей на нервы оказалась эта смена одежды. Чепец был похож на тот, что она носила с монашеским платьем, но свободнее и более легкомысленный. Оборка впереди была широкой, кружевной, без вдовьего выступа. Он завязывался под подбородком, но широкой шелковой лентой. Петра увидела и шляпку, если диск из соломы заслуживал такого названия. Ленты в тон платью образовывали узел на верху шляпки, а в добавление к ним сзади свисал еще целый ярд ткани.
– Это, наверное, был чей-то любимый наряд, – сказала Петра, гадая, не стоит ли за этим трагедия.
– Луизиной сестры, мадам. Она очень гордилась им, но сейчас она носит второго ребенка, так что вряд ли он ей понадобится после родов, не беспокойтесь, мадам. Ваш брат хорошо заплатил.
– И тем не менее я благодарна. – Петра нервно разгладила платье на бедрах. Никаких обручей или крахмальных нижних юбок. – Я пока не надену шляпку, но есть ли у меня туфли?
– О! Простите. Луиза взяла те странные сандалии, чтобы знать размер. Пойду посмотрю, что она нашла. И чулки тоже. Как она могла забыть о них?
"Обычная женщина носила бы свои собственные", – подумала Петра.
Раздался стук в дверь гостиной, и из-за нее донесся голос Робина:
– Ты готова, Мария? Еду уже подали.
– Иду! – крикнула Петра, жестом отпустив служанку. Она вытащила нож из рубашки, снова привязала его к бедру и пошла к двери. Однако открыв, осознала, что она босиком.
Он смотрел, но не на ее ноги.
– Мои извинения. Я не видел вас одетой во что-то подобное… Так давно, – добавил он, вспомнив об их отношениях брата и сестры. Потом он увидел ее ноги и улыбнулся так, что ее пальцы на ногах, наверное, покраснели. Она поспешила в гостиную, где был накрыт стол.
– Ах, – сказал он, – наконец-то я могу удовлетворить некоторые из ваших желаний.
Запах теплого хрустящего хлеба дразнил ее ноздри. От вида масла, вина и корзины фруктов ее рот наполнился слюной. Слуга стоял, готовый разливать суп в тарелки, запах от супа шел превосходный. Петра села и принялась за еду.
– О, это очень хорошо. – Она вздохнула и улыбнулась Робину прежде, чем вспомнила, что сказала.
У него на щеках появились ямочки.
– Вы во всей красе, – сказала она, чтобы сгладить неловкость. – Полагаю, карета уже прибыла.
Он налил белого вина в ее бокал.
– Всего через четверть часа после нас.
Дорогие кружева ниспадали на его руки с длинными пальцами. Пена таких же кружев украшала шею. В первый раз с момента ее знакомства с ним он был в галстуке, к тому же очень красивом.
Его камзол не подходил для двора, но был весьма изыскан, из темно-синей ткани, с позолоченными пуговицами, надетый поверх жилета из бежевой парчи. Однако никаких драгоценностей, но тут она заметила жемчужную булавку, приколотую к галстуку. Белое на белом. Это выглядело идеально.
– Я рад, что мое облачение вам понравилось, – сказал он с улыбкой.
Застигнутая врасплох, Петра покраснела и снова занялась супом.
Когда она доела суп, ей пришлось снова посмотреть на него. Его волосы были завязаны на затылке узлом. Они были все еще влажные. Он встретился с ней взглядом и вопросительно поднял брови.
– Волосы, – сказала она. – Они у вас еще мокрые.
– А у вас нет?
– Короткие волосы высыхают быстро.
– Даже если так, разве следовало накрывать их влажными? Это вредно для здоровья.
Он опять поддразнивал ее, и тогда Петра сказала:
– Они достаточно сухие, – и добавила "брат", чтобы напомнить ему об их обмане. Гостиничные слуги здесь, так близко к побережью, могли немного понимать по-английски, но в любом случае язык флирта универсален.
Петра сосредоточилась на блюдах, поставленных между ними. Все они пахли восхитительно. Робин сказал слуге, что они справятся сами и позовут его позже.
Вдруг они оказались наедине, а его волосы высыхали, вырываясь на свободу и ловя солнечные лучи. Чистый белый галстук почему-то усиливал его сияющую красоту.
Он положил еду на ее тарелку.
– Морской язык, я думаю, с грибами. Не вижу никаких причин, чтобы в этом отеле хотели нас отравить.
– О том вы тоже так думали, – возразила она, пробуя кусочек. Приготовлено было отменно. – Как по-вашему, что сделала мамаша Гулар?
– Сбежала, если у нее есть хоть капля ума.
– Ее мать умерла. Она могла обвинить нас. – В ответ на его скептический слишком самоуверенный взгляд Петра сказала: – Это еще одна причина спешить к побережью. Нам не стоит задерживаться здесь.
– Нам нужно поесть, людям нужно поесть и отдохнуть, а у вас, хочу заметить, нет даже туфель. Но как я сказал, спешно уехав отсюда, мы только будем пинать пятки в Булони.
– Пинать пятки? – переспросила она. – Танцевать?
Он рассмеялся:
– Маяться от безделья. Я буду с удовольствием учить вас идиомам. Ешьте.
Петра ела с большим удовольствием. Все было необычайно вкусно.
– Теперь, пока мы едим, расскажите, кто возражал, чтобы вы покидали Милан, и почему.
Аппетит у Петры мигом исчез, но она понимала, что надо что-то ему рассказать.
Глава 12
– Его имя граф ди Пуриери, и он желает меня.
– Мужчина с хорошим вкусом. Граф. Богатый и могущественный человек?
– Очень.
– И ваш любовник? – Он как ни в чем не бывало отправил в рот кусок рыбы.
Петра возмущенно на него посмотрела:
– Да.
– Это случилось после того, как вы стали монахиней? – спросил он.
– Разумеется, нет.
– Это вполне возможно. Но в таком случае вы должны были быть очень молоды для такой связи.
– Вы можете забыть о своих инквизиторских инструментах, сэр. Я готова рассказать все. По крайней мере столько, сколько вам нужно знать. Чему вы улыбаетесь?
– Ваши руки, – ответил он. – Вы много жестикулируете. Раньше вы не делали это так часто.
– В монастыре это не одобрялось.
– Но теперь появляется настоящая Петра д'Аверио. Как бабочка. – Он щелкнул пальцами, и его маленькая собачка подбежала, чтобы получить свой кусочек. – Эту породу называют бабочкой из-за больших ушей и отметины на мордочке.
– Я не бабочка, – возразила Петра.
– Но вы и не камень. Ешьте. Если вы в опасности, вам понадобятся силы.
Петра повиновалась, пораженная его способностью раздражать ее даже во время еды. Но еда была очень хороша, а Петра очень проголодалась. Она и не заметила, как съела всю рыбу.
Робин поменял тарелки и положил ей что-то вроде мясного фрикасе с овощами, но потом напомнил:
– Граф ди Пуриери?
Она вздохнула:
– Я знаю его почти всю свою жизнь. Он друг моего брата. Я вообразила, будто влюблена в него. Мы встречались тайно. Я была глупа. Вот и вся история.
– Ешьте, – снова сказал он. Когда она проглотила кусок, он произнес: – Наследник титула был неподходящей парой для вас?
Вот они и подошли к тому, что ей хотелось бы скрыть.
– Это я была неподходящей парой для него. Будучи молодой и глупой, я считала это незначительным препятствием, но это было заблуждение.
– Так вас поэтому спровадили в монашки?
– Я сама решила удалиться в монастырь, но да, одной из причин была настойчивость Лудовико. Он не мог жениться на мне, поэтому хотел, чтобы я стала его любовницей.
Робин перестал есть.
– Ваша семья не захотела вас защитить?
– Мой отец умер. Мой брат его друг.
– К тому же – мои извинения, если я обижу вас, – он шавка.
– Собака? – удивилась она.
– Собака может быть благородным животным. Шавка – самый низкопробный, порочный тип, которого следует пристрелить.
– А. – Петра съела еще кусочек нежнейшего мяса, наслаждаясь мыслью, что ее брат Чезаре – шавка.
– Но стены монастыря не защитили вас, – сказал Робин.
– На какое-то время защитили. Точнее сказать, защитила меня моя матушка. Видите ли, все это не имеет значения. Если Варци мне привиделся…
– Варци? – переспросил Робин, и Петра поняла, что впервые упомянула это имя.
– Это человек Пуриери. Его охотничий пес. Тот, которого он послал за мной.
– Допустим, он вам не привиделся. Если мы в опасности, я предпочитаю это знать. Продолжайте.
Петра съела еще немного.
– Мне показалось, что я увидела Варци, когда мы въехали в Аббевиль, но вы знаете, как бывает. Мы окликаем друга, но когда он оборачивается, оказывается, что это совсем другой человек. Должно быть, так и случилось: будь это он, непременно схватил бы меня.
– Он просто не успел, вы уехали со мной.
Робин прав, подумала Петра.
– Ожидай лучшего, но готовься к худшему, – сказал Робин. – Расскажите мне о Милане.
Петра заколебалась, но Робин заслуживал знать хотя бы часть правды.
– Это сложно. Сначала моя глупость с Лудовико. Потом умер мой отец. Овдовев, моя мать пожелала удалиться в монастырь, такое часто случается, и я попросилась поехать с ней, потому что знала, что с моим братом, который унаследовал титул, будет сложно.
– Довольно радикальное решение.
Она пожала плечами:
– Я не видела другого выхода, и не так уж необычно для молодых женщин из хороших семей жить в монастыре.
– Почему?
– Они бывают обузой. Им не позволяют выходить замуж за человека ниже их по положению, но молодые люди из равных им семей хотят большое приданое. Сыновьям не возбраняется жениться ниже своего статуса, если есть деньги. Зачем жениться на сестре друга, если можно разбогатеть, женившись на дочери венецианского торговца шелком?
– Именно это и сделал Лудовико? – спросил Робин.
– Дочь генуэзского торговца специями, но… Разве в Англии не так?
– Нет, вероятно, потому, что у нас нет монастырей, чтобы сплавлять туда наших печальных дам. Как недальновидно со стороны Генриха VIII. Дом, полный нескольких поколений старых дев, будет настоящим адом.
– Правда? – спросила она, внимательно изучая его. – Вы бы женились на даме вашего положения, если бы под рукой была дочка богатого купца?
– Вы дочь богатого купца?
– Нет.
– Увы.
– Почему? – Когда Петра поняла, что он имел в виду, она сказала: – Я без гроша, сэр.
Он пожал плечами:
– Я полагаю, что женюсь на даме моего статуса, у которой к тому же будет значительное приданое.
– Значит, деньги имеют значение.
– Деньги всегда имеют значение, но бывает приданое другого рода. Могущественные связи и влияние тоже высоко ценятся.
– Неужели никто в мире не женится по любви? – спросила Петра.
– Моя дорогая Петра, только не говорите, что вы романтичны.
– Когда-то была, а теперь нет.
– Я не имею ничего против любви, – сказал он, – но при хорошем управлении она совмещается с другими выгодами.
– А если нет, есть менее священные способы решения проблемы.
– Чего и хотел ваш Лудовико. Такие постоянные связи не всегда считаются недостойными.
– Для женатого человека? Это неправильно в любой ситуации, но мужчине предавать свою жену, а женщине предавать другую женщину и святые клятвы… Я никогда не смогла бы так поступить. Да и как можно доверять такому человеку? Тот, кто не может быть верен одной, не будет верен никому.
Она не хотела переходить на личности, но Робин сжал губы.
– Вы не женаты, – сказала она. Робин отодвинул тарелку.
– Итак, вы предпочли холодный монастырь горячему любовнику, но это не решило ваши проблемы?
– В монастыре мне было спокойно, а Лудовико женился. Я думала, проблема решена, но когда моя мать заболела… – Робин наполнил ее бокал вином, и она сделала глоток. – Матушка была уверена, что после ее смерти Лудовико найдет способ заставить меня покинуть монастырь, и придумала план.
– Ваш брат мог отдать вас в шлюхи своему другу, и миланское общество не стало бы возражать?
Неудивительно, что он поражен. Они подошли к вопросу, который она хотела бы скрыть, не столько ради собственной чести, сколько ради чести матери. Она задумалась над бокалом вина, но не видела альтернативы.
– Я незаконнорожденная, – сказала Петра.
– А-а. Приостановите на время свой рассказ. Мы закажем подкрепление.
Он позвонил в колокольчик, стоявший на столе, и слуга вернулся, чтобы убрать тарелки и заменить их сладостями и кофейным подносом. Робин отпустил его, щедро заплатив, и сам налил кофе. Петра смотрела, вдыхая аромат, зная, что кофе превосходного качества и отлично приготовлен.
Он подал ей чашку:
– Неужели мы оба питаем слабость к кофе?
Нет смысла лгать.
– У меня действительно слабость к хорошему кофе.
Она добавила три кусочка сахара и много сливок, сделала глоток и закрыла глаза, наслаждаясь волшебным напитком. Ее глаза распахнулись, а щеки запылали.
– Это лучший кофе, который я пробовала с тех пор, как покинула Италию. В монастыре его давали по большим праздникам, и то не самого лучшего качества.
Робин пристально смотрел на нее.
– У меня во всех моих домах есть человек, который может приготовить кофе даже еще лучше этого, – произнес он.
– Во всех ваших домах?
Он моргнул. Означало ли это, что он лгал? Или то, что он сказал, случайно приоткрыло правду?
Но потом он объяснил, на вид довольно непринужденно:
– Мой дом в Хантингдоншире и еще один в Лондоне. Я признался, что бываю при дворе, не так ли? У меня также есть кое-какая собственность в Вене, которая была в приданом моей матери.
– Понимаю. И все младшие сыновья так хорошо обеспечены? – Она снова сделала глоток и облизала сливки с губ.
Он смотрел на нее несколько мгновений, а потом сказал:
– Мы говорили о вашей семье. Я полагаю, вы дитя любви вашей матери?
– Да. – Она посмотрела ему в глаза. – Она была совсем молодой, когда это случилось. Моложе, чем я сейчас, хотя была уже замужем и родила двух сыновей.