Она явно гордилась собой, равно как и телевизионщики, а Рик боролся с обуявшим его гневом, ломая голову над тем, что замыслил Декер и всю ли правду открыла ему Энни. Могла и не сказать. Она умела при необходимости что-то недоговорить, о чем-то умолчать.
После того как команда с телевидения отбыла восвояси, Энни вернулась в дом.
– Хочешь чего-нибудь выпить? – открывая холодильник, спросила она Рика, стоявшего у нее за спиной.
– Конечно.
Она протянула ему банку с содовой, и взгляды их встретились. Энни поспешно отошла, и Рик почувствовал стеснение в груди.
– Энни, нам нужно поговорить.
– Я знаю.
– Твой солдат... Хадсон. Он похоронен на моей земле? Энни стояла в одном углу кухни, а Рик в другом, словно два боксера на ринге.
– Все возможно, – осторожно ответила она, взвешивая каждое слово. – Я не знаю, где он похоронен, клянусь тебе.
От ее уклончивого ответа у него все в душе перевернулось.
– Но ты так считаешь.
– Мне начинает так казаться.
Что ж, он дал ей возможность пооткровенничать, однако она ею не воспользовалась. Придется оставить эту тему и сделать то, что он решил. В несколько глотков прикончив содовую и чувствуя, как газированная вода устремилась в желудок, Рик со стуком поставил пустую банку на стол и схватил ключи.
– Куда ты собрался? – с тревогой спросила Энни, когда он был уже на пороге.
– В город, позже увидимся.
– Рик, подожди!
У входной двери он остановился. Он приказывал себе не останавливаться, однако ноги не послушались. Энни подошла, легонько коснулась рукой его спины, и Рик обернулся.
– Пожалуйста. – В глазах ее застыла мольба, и Рик выругал себя за то, что уходит от Энни, а самое главное, за то, что злится на нее. – Постарайся понять. Для меня это очень важно. Я хочу восстановить доброе имя Льюиса.
– Еще бы понять почему.
– Потому что этого требует справедливость! Как можно...
– Я знаю. Этого парня оболгали, я это понял. Но я никак не могу понять, почему он так много для тебя значит. Объясни мне, Энни.
Энни отступила в сторону.
– Потому что он мой родственник. Потому что, кроме меня, у него никого нет. Потому что Августина Хадсон искала своего сына тридцать лет, а я считаю, что во имя любви матери к сыну я обязана восстановить справедливость.
– Но это еще не все. Что это даст тебе самой? Как улучшит твою жизнь, Энни?
Глаза Энни потемнели сначала от боли, потом от гнева.
– Ты считаешь, что я воспылала страстью к мертвецу? Да как ты можешь так думать, Рик, после того, что между нами недавно произошло?
Взгляды их встретились.
Ну да, недавно произошло... А вернее, не произошло. Однако он твердо намерен сделать все, чтобы произошло, независимо от того, что Энни не хочет или не может сказать ему правду.
И все-таки кое-что никак не давало ему покоя.
– А почему ты никогда не рассказываешь мне ни о своей семье, ни о друзьях?
Энни, прищурившись, взглянула на него. Никакой боли в ее глазах уже не было, только злость.
– При желании ты можешь быть ужасно туп. А как ты сам думаешь?
– Не знаю. Знаю лишь, что этот Льюис очень много для тебя значит. И не в восстановлении справедливости тут дело, а в чем-то другом, но я никак не могу понять в чем. Но не беспокойся – делай свое дело. Я тебе мешать не буду.
– До тех пор, пока не затащишь меня в постель?
– А ты обо мне не очень-то высокого мнения, – тихонько заметил Рик.
– Равно как и ты обо мне, – отрезала Энни.
– Я пытаюсь быть с тобой предельно откровенным. С первого дня твоего приезда.
Щеки Энни окрасились ярким румянцем.
– А до того, как я приехала? Ты позвонил мне в последнюю минуту, чтобы сказать, что у тебя что-то там произошло и ты не можешь меня принять. Очень оригинально! Почему ты не хотел, чтобы я приезжала?
– Потому что я ценю мир и покой и боялся, что с твоим приездом вся моя размеренная жизнь полетит к черту. И оказался прав.
Не сказав больше ни слова, он захлопнул за собой дверь. Энни так и не вышла из дома, и разочарование, охватившее Рика, только ухудшило его настроение.
Поездка в город не заняла у него много времени. Он всегда водил машину на предельной скорости. Карен постоянно твердила, чтобы он ехал помедленнее... О Господи! Самое время вспомнить о своей бывшей жене! И Рик принялся размышлять об Энни, об их недавнем споре, о том, как она спросила, хочет ли он, чтобы она уехала.
При воспоминании об этом Рик едва не рассмеялся, хотя, признаться, ничего смешного в этом не видел. Энни наполнила его угрюмый дом солнечным светом и цветами, и отказаться от этого Рик пока не мог.
Какой же он все-таки дурак! Через несколько недель, а может быть, и дней, если после сегодняшних новостей появятся новые доказательства убийства этого ее солдатика, Энни исчезнет из его жизни и он снова останется один.
Жизнь войдет в прежнюю колею. Он снова станет тем самоуверенным и удачливым фермером, каким всегда себя считал. А может быть, и не таким самоуверенным, как прежде. Кто знает...
Когда Рик припарковался у магазина кормов, расположенного в нижней части города, он уже взял себя в руки.
В других городишках штата тоже были магазины, торговавшие кормами и сельскохозяйственным оборудованием, но Уорфилд был его родным городом. И если он не может войти в магазин Доу с высоко поднятой головой, то что на это сказал бы его отец? Магнуссонам был открыт у Доу кредит еще в те далекие времена, когда отца Рика не было на свете, и он, Рик, не сделал ничего такого, чтобы этот кредит закрыли.
Служащий магазина, один из приятелей Хизер, расставлял на полке карманные электрические фонарики. Подойдя к нему, Рик спросил:
– Декер у себя?
Мальчишка вытаращил глаза. Уорфилд – маленький город, и люди не скоро забывают то, что в нем происходит.
– Ага, – пробормотал паренек. – Как поживаете, мистер Магнуссон?
– Хорошо. Послушай, скажи Декеру, что мне нужно с ним поговорить.
На лице парня – Рик никак не мог припомнить, как его зовут, – отразились и волнение, и тревога.
– Одну минутку. Он у себя в кабинете.
Дожидаясь, Рик подошел к полке и взглянул на цены на корма. Они за последнее время выросли – не намного, Декер не такой дурак, чтобы взвинчивать их, но все же. Он знает, что делает. Погода с каждым днем становится все хуже и хуже, он, Рик, и другие фермеры поневоле прибегут к нему за товаром. И прости-прощай все его сбережения.
А может, и с несколькими бельгийцами придется проститься, если, конечно, он не обналичит чеки Энни. Пока что он не смог заставить себя это сделать. Глядя на эти чеки, Рик никак не мог избавиться от какого-то неприятного чувства, хотя прекрасно знал, что получил их совершенно справедливо.
– Рик? Не ожидал тебя увидеть. Рик глубоко вздохнул и повернулся:
– Мне нужно с тобой поговорить. Наедине.
Декер кивнул. Провожаемый пристальным и изумленным взглядом парнишки, Рик проследовал за Декером в маленький кабинетик, расположенный на втором этаже старого магазина, заставленный коробками с товаром. Пахло пылью, сухой древесиной и моторным маслом.
Декер садиться не стал и Рику сесть не предложил. Обойдя вокруг стола, он остановился у стула. Рик не стал смотреть на этот стол. К чему ворошить неприятные воспоминания, которые он предпочел бы похоронить навсегда.
– Что тебе нужно? – спросил Декер.
В былые времена при встрече они обменялись бы шутками, похлопали друг друга по плечу. Время это давно прошло.
– Я хочу знать, что у тебя с Энни. Декер явно удивился.
– Я женатый человек, Рик. Или, может, ты забыл?
Бешеная ярость взметнулась в груди Рика. Усилием воли он подавил ее.
– Это ты вызвал телевизионщиков?
– Каких еще телевизионщиков?
– Не ври мне, Декер!
Последовало короткое напряженное молчание, потом Оуэн ответил:
– Отвяжись от меня, Рик. Я попросил Бетти позвонить. Когда Энни приехала в город, она явилась ко мне за помощью. Я только делаю то, что она попросила.
– Ей твоя помощь не нужна!
Темные глаза Декера заинтересованно вспыхнули.
– Это Энни тебя послала мне об этом сказать?
– Нет. – Не доверяя самому себе, Рик сунул руки в задние карманы джинсов. – И она для тебя мисс Бекетт.
– Да брось ты, Рик. Мы оба знаем, почему ты ко мне приехал. Заело, что она обратилась за помощью ко мне, а не к тебе. – Голос Декера звучал насмешливо. – Впрочем, я ее не виню. Она умная женщина.
Рик сунул руки в карманы еще глубже.
– Энни сама в состоянии о себе позаботиться. Ни ты, ни я ей не нужны, так что не строй из себя героя.
– Послушай, я ничего плохого не сделал. Она попросила о помощи, в моих силах было эту помощь оказать, что я и сделал. Ты слишком близко все принимаешь к сердцу.
– Может быть, – ровным голосом произнес Рик. – А теперь выслушай меня хорошенько. Я считаю, что Энни слишком уж носится со своим солдатом. Но если он так важен для нее, он важен и для меня. Не используй Энни для того, чтобы мне мстить, хуже будет.
В комнате воцарилась гробовая тишина. Наконец Декер рассмеялся:
– Решил подбить к ней клинья?
Повернувшись, Рик направился к двери. Он уже сказал все, что собирался.
– Она хорошенькая, – не отставал Декер. – У тебя всегда был хороший вкус, хотя ты никогда не умел рассуждать здраво. Что ты можешь предложить такой умной и красивой женщине? Запах коровьего дерьма и годы тяжелого труда, в результате которого лицо ее избороздят морщины, а руки покроются трещинами?
Рик остановился и взглянул на свою руку, которой взялся за ручку двери. Руку не парня, а зрелого мужчины, загрубевшую от тяжелой работы – честной работы.
– Прости, дружище. – Он бросил взгляд через плечо и холодно улыбнулся. – В этом раунде я участия не принимаю.
И он вышел из кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь. Не ровен час, потеряет самообладание, бросится к Декеру и измочалит его до крови.
Забравшись в машину, Рик решил заехать в какой-нибудь бар в соседнем штате, где его никто не знает и где можно выпить пивка, найти себе смазливую девчонку и доказать, что он многое может ей предложить.
Вместо этого он поехал домой.
Когда Рик вошел в дом, в нем было на удивление тихо. Энни не оказалось ни в кухне, ни в гостиной, чего он никак не ожидал. В комнате наверху тоже не было слышно ее шагов.
– Энни! – позвал он и швырнул ключи на стол. Звякнув, они заскользили по поверхности и, зацепившись за кофеварку, остановились.
Только сейчас Рик заметил, что к ней прислонена записка. Он замер, боясь взять ее в руки. Что, если Энни и в самом деле собрала вещички и уехала, как грозилась? Ругнувшись себе под нос, он схватил записку, развернул ее – и тотчас же его словно обдало жаром. В ней было всего два слова:
"Поцелуй меня".
Глава 11
"3 апреля 1832 года.
Казармы Джефферсона,
Сент-Луис
У меня есть для тебя сюрприз, но какой, ты узнаешь, только когда мы снова встретимся. Могу лишь намекнуть: в один прекрасный день эта маленькая вещица, которую я ношу поближе к сердцу, будет олицетворять собой все мои надежды и мечты".
Из письма Льюиса Хадсона мисс Эмили Оглторп
Энни сидела на кровати, застыв в напряженном ожидании. Вот с веранды донеслись шаги Рика, раздался знакомый скрип входной двери, потом голос Рика позвал ее, и наступила тишина.
Вот бы сейчас вскочить, броситься на кухню, схватить злосчастную записку и порвать ее. Увы, поздно...
– Энни!
Скрипнула первая ступенька лестницы, потом вторая, третья. Рик медленно, но неумолимо приближался. Поерзав на кровати, Энни повернулась лицом к открытой двери и потянула за вырез кофточки, прилипшей к вспотевшему телу. Несколько секунд спустя на окрашенную в белый цвет стену упала длинная тень.
– Энни, ты здесь?
Она не ответила. С порога он и так прекрасно видел, что она сидит на кровати, обхватив руками колени. Войдя в комнату, Рик остановился.
При виде его сердце Энни заколотилось как бешеное. Как же он красив! На нем были ее любимая рубашка – от слишком частых стирок она немного села – и джинсы, плотно облегавшие его мощные, мускулистые ноги. Влажные от пота волосы курчавились на шее и на висках.
– Я прочитал твою записку, – проговорил Рик.
Энни глубоко вдохнула сладкий запах, ворвавшийся в комнату сквозь распахнутое окно.
– Я в этом не сомневалась.
Взъерошив рукой волосы, Рик медленно направился к кровати.
– Я думал, ты на меня злишься.
– Уже нет, – улыбнулась Энни. – Можешь радоваться.
– Я был в поле, там так жарко, – заметил Рик. Он взглянул на свои руки, потом снова перевел взгляд на Энни. – Мне нужно принять душ.
– Рик, ты меня устраиваешь такой, какой есть. Таким ты мне нравишься.
На лице Рика отразились попеременно и гордость, и сомнение, словно он хотел поверить Энни, но не мог. Эта неуверенность в себе тронула ее до глубины души. Если бы только он мог видеть себя ее глазами, восхитительно сильного и крепкого, стоявшего в грязноватой рабочей одежде на фоне девственно-белой стены. Осененная внезапной идеей, Энни соскочила с кровати:
– Можно тебя сфотографировать?
Рик прищурился:
– Это еще зачем?
– Потому что ты очень красивый, – совершенно искренне ответила Энни и с удовольствием заметила, что он покраснел. – Ну пожалуйста, Рик. Я хочу запомнить тебя таким, какой ты сейчас.
На секунду воцарилось молчание, после чего Рик, взглянув на свои руки, заметил:
– Но я не очень чистый.
– Разве ты стыдишься своей работы?
Рик замер и, гордо вскинув голову, отрезал:
– Нет, черт побери!
– Тогда в чем же дело? – Он промолчал, и Энни взяла фотоаппарат. – Ну так как?
– Давай.
– Только не позируй, – предупредила Энни, наведя на него объектив.
Она уже знала, что, когда Рик преодолеет застенчивость перед камерой, снимать его будет одно удовольствие. Такие люди – с правильными чертами лица, из которых энергия бьет ключом – обычно очень фотогеничны. Когда Рик скрестил руки на груди, желая как можно выгоднее преподать свое стройное, мускулистое тело, она ухмыльнулась:
– Отлично. Если для журнала "Плейгерл" понадобится красавчик фермер со Среднего Запада, обязательно позвони и предложи свою кандидатуру.
Рик расхохотался, что ей и требовалось, и Энни щелкнула, надеясь, что ей удалось ухватить великолепный контраст гордости и веселья.
– Это означает, что ты попросишь меня снять рубашку?
В голубых, искрящихся смехом глазах сверкнул вызов.
– Давай!
Не упускать же такую возможность – лишний раз насладиться созерцанием его потрясающего тела!
Стянув через голову рубашку, Рик отшвырнул ее в сторону. О Господи, какая же у него великолепная грудь! Так и хочется погладить ее и поцеловать. Энни вспомнилось, как она прикасалась к нему на веранде, и она словно воочию ощутила гладкую кожу, жесткие курчавые волосы, упругие мышцы.
– Может, мне еще и джинсы расстегнуть, чтобы фотография получилась поинтереснее?
И, нимало не смущаясь, Рик расстегнул на джинсах молнию. Восхищенному взору Энни предстали плотно облегающие тело трусы, ослепительно белые на загорелой коже, узкая, как стрела, полоска золотистых волос, ведущая к...
Чувствуя, что ее будто опалило огнем, Энни поспешно отвела взгляд и подняла фотоаппарат.
– . Владелец молочной фермы – эксгибиционист. Такое не каждый день увидишь, – пошутила она. – И не слишком зазнавайся, знаю я тебя.
– Еще не знаешь, но, думаю, очень скоро мы это исправим.
По телу Энни пробежала сладостная дрожь. Во взгляде Рика читалось непреклонное упорство. С таким вот упорством его предки викинги преодолевали Северное море, завоевывали дикие прерии. А теперь это врожденное упорство сосредоточено на одной-единственной цели – на завоевании ее, Энни.
Она обречена!
Усмехнувшись, Энни спряталась за фотоаппаратом, нацелилась им на мужчину, способного свести с ума кого угодно, и, поставив освещенность на максимум, щелкнула. Рик, обласканный солнцем и ветром, выгоднее всего получится при ничего не приукрашивающем и не скрывающем солнечном свете.
Энни сделала еще несколько снимков, после чего Рик, широко расставив ноги, по-мальчишечьи присвистнул. Внезапно острое желание пронзило Энни, и она судорожно сглотнула.
– Вижу, ты уже вошел во вкус, – заметила она. Глаза Рика озорно сверкнули.
– Еще нет, но, думаю, не долго ждать.
И прежде чем Энни успела ответить на его остроту, направился к ней. В видоискатель Энни видела, как он подходил все ближе и ближе и наконец заслонил объектив своим телом. Все погрузилось во мрак. Энни захотелось убежать, однако она подавила в себе это желание и осталась на месте. Внезапно она почувствовала, как Рик стащил с ее шеи фотоаппарат.
– Что ты делаешь? – изумленно спросила она, во все глаза глядя на него.
– Теперь моя очередь тебя снимать. – Он повернул фотоаппарат объективом к себе и внимательно осмотрел его. – Вот эту кнопку нажать?
Со спокойствием, которого вовсе не ощущала, Энни вскинула брови:
– Фотографировать несколько сложнее, чем ты себе представляешь, но да, если ты нажмешь на эту кнопку, получится снимок.
– Отлично.
Он поднял фотоаппарат, и Энни, которая не расставалась с этим стареньким фотоаппаратом со школьной скамьи, неожиданно для себя оказалась прямо перед объективом, хотя сама не знала, нравится ей это или нет.
– Распусти волосы, – тихо попросил Рик. Несколько секунд Энни колебалась. Потом, протянув руку, вытащила из волос заколку, и тяжелая теплая волна тотчас же окутала плечи, и несколько прядей прилипло к влажной шее.
– Прекрасно... а теперь расстегни кофточку, медленно и непринужденно.
– Постой-ка. – Беспокойство исчезло, уступив место подозрению. – Ты просишь меня раздеться перед объективом?
– Не прошу, а говорю, чтобы ты это сделала.
– Как же! Так я и позволю тебе снимать меня в таком виде! – фыркнула Энни.
– Ты же меня снимала.
– Это совсем другое дело и...
– Ничего подобного.
– Я хочу сказать, что ты можешь запросто снять рубашку, потому что тебе нечего показывать... то есть... тебе есть что показать, у тебя очень красивая грудь, но...
– У тебя тоже, – снова перебил ее Рик и, покрутив объектив, довольно хмыкнул. – Назови мне хотя бы одну уважительную причину, по которой ты не можешь расстегнуть передо мной кофточку.
– Ну, во-первых, в один прекрасный день я могу стать знаменитой, и ты продашь эти снимки какой-нибудь бульварной газетенке за миллион баксов, а потом напишешь мемуары, полные гнусных подробностей, о том, как мы безудержно занимались любовью душными летними ночами...
Оборвав себя на полуслове, Энни замолчала.
– Эй, ну продолжай же! Мне хочется поподробнее услышать о том, как мы занимались любовью.
– Рик! – укоризненно воскликнула Энни, и краска стыда залила ей щеки.
– Да брось ты, Энни! Дай мне еще раз пережить свои фантазии.
Пораженная и заинтригованная, Энни уставилась на него:
– Какие фантазии? Ты так меня себе представлял?