– Роберт? Что ты тут делаешь? – Роберт Левинский собственной персоной выходил из дома в Большом Афанасьевском, как всегда, красивый, как всегда, одетый по погоде, уместно и стильно. Длинное, чуть выше колена, пальто из мягкой темно-серой шерсти, шарф чуть проглядывает ярким изумрудным пятном из-под воротника, в руках портфель, руки в черных перчатках из тонкой кожи. Ботинки сияют. Как ему это удается?
– Я… уже ухожу. – Он запнулся лишь на мгновенье, но Маша поняла, что он шел из квартиры Ольги. Да-да, она же тоже живет здесь, и ее дверь, уж конечно, не захлопнулась перед носом Роберта. Такие вещи случаются только с Машей.
– Я тоже, – пробормотала она, отведя взгляд. Она не очень-то хорошо умела врать и скрывать свои чувства, если не считать игр в "Мафию", конечно, и Роберт тут же понял, что Маша расстроена. Вот, еще один пробел, который предстоит устранить. Нужно научиться держать лицо, когда хочется уронить его в ладони и разреветься.
– Что случилось? – спросил Роберт, подходя ближе. – А где Николай? Я хотел сказать, Николай Николаевич.
– Он… его нет, он занят. На работе.
– Да? А ты куда едешь? Тебя проводить? – спросил Роберт, предлагая Маше руку. Ох уж эта пресловутая Робертова галантность, будь она неладна, всех она с ума сводит. Впрочем, ничего плохого в хороших манерах нет. Маша приняла руку. Она даже захотела, чтобы именно в этот момент ворота во дворе дома раскрылись бы, и перед ними возник бы гончаровский кроссовер, и он сам – сидящий за рулем, изумленный и взбешенный. Маша с Робертом? Как? Почему? О, это было бы достаточным возмездием за подлую дверь-неоткрывайку.
– Я пойду до метро, – сказала Маша неопределенно.
– А где же твой водитель? – удивился Роберт, и Маша растерялась, не зная, что сказать. – Скажи, в чем дело? Я могу помочь? Ты встречаешься тут с Николаем… с Гончаровым?
– Не-а, – замотала головой Маша. И тут то ли из-за того, как все нелепо выходило, то ли от излишней чувствительности, которую все приписывают беременным, но Маша заплакала. Такой поворот окончательно утвердил Роберта Левинского в предположении, что с Машей все вовсе не в порядке, но что с этим делать, он не совсем понимал. Выяснив подробности драмы с дверью, он выдвинул два предложения – пойти с Машей и попробовать открыть дверь вместе, а также пойти к Ольге и подождать Гончарова у нее. Оба предложения были отметены Машей как неприемлемые.
– Но почему? – переспросил Роберт, искренне недоумевая.
– Да потому что! – крикнула Маша, хотя вроде орать и не собиралась. Нервы. – Что, если он передумал и сменил замки?
– Глупость какая-то, я уверен, это не так.
– Не так? Ну так пусть он мне сам это объяснит. Завтра. Или послезавтра. Или через недельку, я посмотрю в своем календаре, когда у меня будет время. – Машу несло, как бумажный кораблик по наклонной улице в половодье, того и гляди смоет в ближайшую решетку для ливневой воды. Роберт покачал головой и предложил не кипятиться.
– Почему? Почему бы мне не кипятиться? – спросила Маша.
– Потому что ты – не чай, – резонно ответил Роберт. – Так, ты вся дрожишь.
– Ничего я не дрожу.
– Пойдем в кафе, выпьем чаю и ты НЕ будешь дрожать так, – примирительно рассмеялся Роберт. Когда они оба, вдвоем, вошли в кафе, это было, в общем-то, довольно странно. Их усадили за маленький – единственный свободный – столик в кафешке. Официантка бросила им одно меню на двоих, но, поскольку Маша и думать не могла ни о какой еде, кроме шоколадного торта, выбор был прост.
– Принесите торт и два чая. Один зеленый, другой с бергамотом, – попросил Роберт. – У вас есть молочный улун?
– Да, конечно, – кивнула официантка и ушла, забрав столь дефицитное меню.
– Ты помнишь, какой я люблю чай, – сказала Маша утвердительно, но Роберт только пожал плечами.
– Это не так сложно, когда работаешь с человеком так долго, как мы с тобой. Ну что, ты успокоилась немного? Мы сейчас спросим, может быть, у них тут найдется зарядка для твоего телефона. У тебя же обычный яблочный аппарат, да?
– Да, самый обычный, – кивнула Маша. Однако зарядки для телефона в кафе не нашлось. Наплевать. Маша решила, что, раз уж вечер окончательно испорчен, она поедет домой к маме. В любом случае. Сегодня она не хотела ни о чем рассказывать Гончарову, так она была зла. Особенно о том, что он скоро станет отцом. Перебьется. Пусть ему дверь рассказывает.
– Как ты вообще поживаешь? – спросил Роберт с улыбкой, глядя на то, с какой скоростью поглощает Мария Андреевна Кошкина шоколадный торт. – Счастлива? Я слышал, вы назначили дату?
– Я не понимаю! Мы назначили ее сегодня утром. Сегодня! Как все об этом узнали?
– Я лично – от Щучки.
– А, ясно. Ему небось Николай сам донес. Поделился радостью, – мрачно кивнула Маша.
– Значит, с делами покончено? Будешь строить семью? – спросил он, вызвав яростный протест.
– С чего бы? Я не собираюсь ничего бросать. Парк я доделаю, это точно. И рекламная концепция на весну сейчас как раз разрабатывается. Кто знает… Семья – это хорошо, но это еще не все! Я вообще не думаю, что моя жизнь сильно изменится после этой свадьбы. – Маша и сама чувствовала, что несет полный бред. Ее жизнь не изменится? Ха! Да она меняется прямо сейчас, пока Маша пьет чай. Растет, преображается. Ничто не будет прежним.
– Ты знаешь, я не должен был бы тебе этого рассказывать, – пробормотал вдруг Роберт, отодвинув чашку остро пахнущего чая с бергамотом в сторону. – Это вообще не мое дело. Гончаров, возможно, сам тебе все расскажет, когда появится ясность.
– Расскажет о чем? – нахмурилась Маша.
– Я лучше помолчу. Просто… спроси своего Николая о… нет, правда, это не мое дело, – и красивое, тонкое лицо Роберта отразило такие муки и сомнения, что Маша похолодела.
– Расскажи ты. Я никому не скажу.
– Не в этом дело. Я не этого боюсь, понимаешь? Я бы не хотел быть тем, кто приносит дурные вести. В конце концов, я уже доставил тебе немало беспокойства в прошлом. Я рад, что все обошлось, и, на самом деле, бизнес – жесткая игра. Что ж поделать.
– Ты меня пугаешь.
– Вот именно этого-то я и не хочу, – вздохнул Роберт и улыбнулся, но грустно, а не радостно, так, как улыбаются, сообщая о том, что в анализе крови много лейкоцитов. Может быть, ничего страшного, но и хорошего ничего.
– Ты уже это сделал. Лучше будет, если ты перестанешь рассказывать мне тут про мораль и объяснишь, в чем дело. У Гончарова кто-то есть? Другая?
– Что? – вытаращился Роберт, а затем расхохотался. – Нет-нет, ты меня неправильно поняла, Маша. Дело не в ваших отношениях. Я уверен, что он любит тебя так, как ты того заслуживаешь. Ладно. В конце концов, у меня есть перед тобой определенный долг – в том самом моральном смысле, над которым ты посмеиваешься. Я благодарен тебе за все, что ты сделала. И за то, что ты НЕ сделала. Так что слушай.
Глава 17
"Ходют тут всякие, а потом ложки пропадают"
Ольга Дмитриевна Чезганова, действительно, была невестой хоть куда. Однако не для Роберта же! Нет, конечно, Роберт ей нравился, но она бы ни за что не назвала эти отношения чем-то серьезным. В конце концов, он-то лучшим женихом не был. Да, молод, да хорош собой и не без таланта. Но замужество – это не только то, что происходит в спальне, но и то, о чем пишут в банковских выписках. Хватало и того, что Колька-олух удумал жениться на непонятно ком, да еще всех их притащил знакомиться, словно они – одного поля ягоды. Не то что поле, между ними лежит видовая, классовая, какая угодно пропасть. Но – нужно улыбаться. Николай Гончаров – это сила, а с силой не стоит бороться, силой нужно учиться управлять. Что Ольга и делала. Иногда – прямо при Роберте Левинском, словно он был безмолвное и бессловесное существо, неспособное даже понять, о чем говорят, пока он чертит трехмерный план бизнес-центра. Но он – понимал.
– Ты хочешь сказать… не совсем уверена, что я поняла, – хмурилась Маша, пытаясь осознать то, что услышала только что. – Она же всегда так поддерживала меня, помогала. Созванивалась с нужными людьми.
– Да, помогала, – кивнул Роберт, отпивая из чашки темную, слишком крепко заварившуюся бергамотовую жидкость. – Ее планы совпадали с твоими – до определенных пределов. Но с самого начала у нее была другая цель. Это как бесплатно доехать на попутной машине, понимаешь? Ты думала, что она едет в Питер, а ей на самом деле нужно продать парк под новый гольф-корт.
– Кто вообще играет в гольф? – всплеснула руками Маша, да так, что чуть не опрокинула их крошечный столик.
– Ты удивишься, но очень большое количество людей, причем именно таких, кто в состоянии заплатить пятнадцать тысяч долларов только за членство в клубе. В Москве и окрестностях только один-единственный гольф-клуб, до него далеко, не доедешь. Да и устарел он во многом. Все наши толстосумы уже прошли восемнадцать лунок его поля по тысяче раз каждую, во всех сочетаниях и при любой погоде.
– Я не понимаю. Столько любителей гольфа?
– Дело не в этом, Маша. Ведь гольф – это только вершина айсберга. Гольф-клуб – это связующее звено, но там же будут и беговые дорожки, и бассейны, и фитнес-центры с теннисными кортами, и всесезонные всякие-разные симуляторы, и оздоровительные центры, где можно будет подтянуть лицо за бешеные деньги. Элитный комплекс. Бешеные деньги. И ты преподнесла им его на блюдечке, переведя землю именно в ту категорию, что нужна для организации такого санатория.
Маша замолчала, перебирая в голове аргументы, которые могли быть противопоставлены этой стройной линии, такой же изящной и выверенной, как длинное гибкое тело Гусеницы. Неужели человек может быть таким двуличным? Ольга улыбалась на ужине и вела себя как сестра, которой у Маши никогда не было. Так, кажется, говорят в слезных сериалах? А сама, значит, ковала цепь из предательств? Коварные планы спустить все Машины труды в унитаз, а на пустыре из ее разбитой мечты разбить поле для гольфа? Поле, на которое никогда и ни за какие коврижки не пустят ни одного жителя из окрестных деревень? Один аргумент все же нашелся.
– Николай ей никогда не позволит! – воскликнула Маша в отчаянии.
– Ты правда веришь в это?
– Если это не так, если он знает обо всем и одобряет идею с парком – это означает только то, что я понятия не имею, что это за человек. Это значит, он врал мне в лицо, подбадривал, посылал все это оформлять, всех уговаривать. Для чего? Для того чтобы сделать очередной закрытый клуб для избранных. Он знает, как ненавижу я такие схемы! Если он такой, тогда… тогда… – голос ее задрожал, и договорить она не смогла. Тогда она не может выйти за него замуж. Это было чудовищно.
– Маша, я не предлагаю тебе верить мне на слово. Я вообще не уверен, что должен был все это тебе говорить. Видишь ли, я сам услышал об этом только сегодня. Возможно, все это еще не решено. И переговоры…
– Ты уверен, что переговоры будут у Щучки?
– Она так и сказала. "Мы приедем к Щучке к двенадцати".
– Но почему там? Может быть, ты что-то неправильно понял? – спросила Маша с надеждой.
– Может быть. Хотя вряд ли. Переговоры будут у нас, потому что мы, скорее всего, будем разрабатывать проект загородного гольф-клуба, понимаешь? Щучка, скорее всего, тоже все знает. Так что, рано или поздно, ты тоже все равно все узнала бы, правильно? Лучше от меня сегодня, чем от чужих людей, когда ваш лес обнесут забором и поставят табличку "Частная территория, проход запрещен".
– Какой кошмар! – выдохнула Маша, хватаясь за телефон, но он все еще оставался бесполезным куском пластика.
– Не звони ему, – пробормотал Роберт обеспокоенно и положил руку на Машину ладонь. – Обдумай все. Не действуй сгоряча.
Маша замерла, чувствуя теплоту его руки. Когда-то она любила Роберта, а сейчас она только испытывает какую-то светлую грусть оттого, как сложно все в жизни и как много неправильных, но неизбежных выборов всем приходится делать.
– Как же поступить? – спросила она так просто и беззащитно, что Роберт закашлялся от щемящего ощущения, от кома в горле. Мир несправедлив. И к ней, и к нему. Ольга никогда не пойдет за него. Может быть, это и к лучшему. Никогда раньше такая мысль не приходила Роберту в голову, но сейчас, глядя на то, как блестят Машины полные слез глаза, он вдруг подумал, что строить семью и рожать детей с такой женщиной, как Ольга Чезганова, не самое лучшее для него будущее. Что деньги не имеют такого уж огромного значения, чтобы жениться на ледяном калькуляторе, который умеет обманывать и предавать с теплой, сочувственной улыбкой на прекрасном ухоженном лице.
– Маша, ты любишь Николая?
– Да, – тихо, почти беззвучно выдохнула она.
– Попрощайся с парком. Выбери то, что для тебя действительно важно. Теперь у тебя есть время, чтобы подготовиться и успокоиться.
– Благодаря тебе.
– Используй его с умом. Давай я отвезу тебя домой, – и Роберт бросил на стол несколько купюр. В такси Маша сидела молча, так глубоко погруженная в себя, что Роберт начал беспокоиться. Водитель, полный, в возрасте мужчина со всеми признаками гипертонии, постоянно норовил закурить, и Роберту пришлось несколько раз остановить его в грубой форме, но даже этого Маша не замечала, задумавшись о своем.
– Мы приехали! – тихо прошептал Роберт, потормошив Машу за плечо. – Ты как?
– Нормально, – ответила она неожиданно спокойным, ровным тоном. И улыбнулась.
– Уф, хорошо. А то ты меня уже начала беспокоить. Нельзя вот так уходить в себя, хоть бы табличку повесила, когда вернешься, – и Роберт улыбнулся в ответ. Маша подала ему руку и вылезла из автомобиля, продолжая изображать спокойствие и самоконтроль. На самом деле это оказалось не так уж сложно. Было достаточно представить, что она играет в "Мафию", и что она – мафия, и нужно вести себя очень, очень тихо, чтобы никто не заподозрил неладного. И улыбаться. Она улыбалась, когда они с Робертом прощались у подъезда, улыбалась, поднимаясь по ступеням к лифту, улыбалась, здороваясь с выходящей из лифта соседкой – та шла в парк, чтобы выгулять перед сном свою маленькую собачку по имени Лола. Маша подумала – вот, а в нашем парке выгуливать будут только олигархов. И улыбнулась самой себе в лифтовом зеркале.
Маша разулась, не наклоняясь, цепляя и стаскивая теплые ботинки носком за пятку и отбрасывая их в разные стороны – сделала как раз так, как ненавидела Татьяна Ивановна, но сейчас Маша об этом даже не вспомнила, ее голова была занята другим. Она бросила на кушетку пальто и голубую шапку, не подозревая, что дома ее ждет сюрприз. На кухне, на стуле, где обычно сидела Маша, сейчас восседал Николай Гончаров. К этому Маша оказалась не готова, и реакция ее была соответствующей – малоадекватной, если честно. Лишь войдя в кухню, она уставилась на Николая как на привидение, а затем развернулась и направилась обратно ко входу.
– Ты куда? – удивленно воскликнула мама, а Николай бросился за Машей. Та искала на полу ботинки, проклиная эту свою привычку разбрасывать их где попало.
– Стой, остановись, – отчеканил Николай. – Дай мне объяснить.
– Не надо, – пробормотала Маша, имея в виду, конечно же, парк. Она так сильно ушла в мысли о том, что поведал ей Роберт, что посиделка на подоконнике в холле у лифта в доме в Большом Афанасьевском выпала из памяти как досадный, но несущественный момент. Стараясь не смотреть на Николая, Маша вытащила из угла один ботинок и натянула его на ногу. Она не думала, куда пойдет, не думала о том, насколько нелепо смотрится, хромая в одном ботинке, даже не думала о том, что рядом с ней стоит отец ее будущего ребенка. Парадокс – но об этом она забыла тоже. Парк рядом с "Русским раздольем" долгое время был ее ребенком, она растила его, пеленала в нужные бумаги, искала ему друзей среди местных жителей, ходила на родительские собрания. В каком-то смысле она чувствовала, что ее осиротили.
– Маша, я не виноват. Я не знал, честное слово. Я обнаружил это, только когда приехал. И сразу позвонил тебе, но твой телефон был отключен. Где ты была? Охранник сказал, что ты ушла буквально за десять минут до моего прихода. Я оббегал все улицы.
– Зачем? – изумилась Маша, искренне недоумевая.
– Чтобы забрать тебя домой, – ответил не менее удивленный Гончаров, вырывая пальто из Машиных рук. – Ты какая-то странная, Маша. Пожалуйста, остановись и посмотри на меня. Какая муха тебя укусила? Ну, подожди! – и он схватил Машу за руки. О да, конечно, он был сильнее – кто бы сомневался. В проходе, ближе к кухне, столпилась вся Машина семья, даже Сашка-подлец с интересом смотрел за шоу, разворачивающимся около их двери.
– Меня укусила муха! Да! – крикнула Маша, пытаясь вырваться. Гончаров стащил рюкзак с ее плеча, отобрал его у Маши и бросил на пол.
– Уборщица закрыла дверь на верхний замок. Черт ее знает почему! Я спросил у нее, она сказала, что в холле у лифтов какие-то люди сверлили что-то и коммутировали какие-то кабели в распределительном щитке.
– И что? – перебила его Маша, начиная понимать, что происходит и о чем идет речь. Гончаров ничего не знает о парке. Вернее, о том, что Маша знает о парке. А вдруг… Машу вдруг пронзила мысль, заставившая на все посмотреть по-новому. Что, если Гончаров тоже ничего не знает о том, что происходит с парком? Что, если это все – происки Гусеницы? Это было бы вполне в ее стиле, доплести интригу до точки, когда все действующие лица попадут в паутину. Не Гусеница она, а паучиха. Но – как проверить? Как узнать точно?
– Машенька, это просто дурацкое стечение обстоятельств, – простонал Николай, притягивая Машу к себе. – Я никогда, слышишь, НИКОГДА не закрываю дверь на верхний замок. Уборщица почему-то испугалась, что нас могут ограбить! Вот и решила защититься.
– Это ей вполне удалось, – парировала Маша умеренно-обиженным тоном, одновременно лихорадочно раскручивая в голове разные сценарии развития событий. Спросить напрямую? Прямо здесь, прямо сейчас? Этого хотелось до того сильно, что сводило челюсти, но Маша включила "Мафиози" и заставила себя признать, что этот план весьма уязвим. Она выложит все козыри, раскроет себя, достоверной информации получить же не сможет. Допустим, Николай про парк не знает.
Нет. Допустим, Николай про парк знает. И знает давно. Что это значит? А то, что он наверняка имеет в рукаве какую-то меченую карту, какое-то готовое объяснение для Маши, своей невесты. Возможно, даже его объяснение согласовано с Гусеницей, с его сестрой, и она добровольно и без проблем позволяет свалить всю вину на нее. Что тогда? А тогда, произнеси Маша хоть слово, Николай вытаращит глаза и примется возмущаться, кричать, звонить Гусенице с требованием пояснить, какого хрена, и какого черта, и какого лешего, и вообще – как она могла и доколе, и что за самоуправство. То есть он поведет себя точно так же, как если бы он на самом деле не знал о том, что происходит с парком.
И Маше никак не вычислить разницы между реальным возмущением и спектаклем. В конце концов, она-то видела, как Николай играет в "Мафию". Врет он мастерски, недаром он – бизнесмен высшего уровня.
– Я могу ее уволить, если хочешь, – предложил Николай, сохраняя в голосе умоляющие нотки.