В 80-е гг. в зарубежной историографии темы наступает некоторое затишье, но зато к истории "союза" Ромма и Строганова после длительного перерыва вновь обращаются отечественные авторы. В 1982 г. вышло в свет подготовленное И.С. Шарковой подробное археографическое описание бумаг Ж. Ромма, хранившихся в ЛОИИ. Автор статьи, в частности, проанализировала письмо, посланное Ромму его швейцарским знакомым Кунклером с оказией – отправляющимся из Женевы в Париж "литератором Карамзиным". "Надо думать, – замечает ленинградская исследовательница, – что письма Кунклера были вручены, поскольку они сохранились в архиве Ромма, а это дает возможность предполагать, что Карамзин встречался в Париже с якобинцами Роммом и Строгановым, хотя в "Записках русского путешественника" об этих встречах ничего не говорится". Отталкиваясь от этого предположения, Ю.М. Лотман в известной работе "Сотворение Карамзина" (1987) выстроил собственную версию истории пребывания "русского путешественника" в Париже, на которой я подробнее остановлюсь ниже, в соответствующей главе.
В том же 1987 г. ленинградский исследователь М.М. Сафонов выступил с опровержением существовавшей в историографии гипотезы о возможном знакомстве Ромма с сочинением А.Н. Радищева "Путешествие из Петербурга в Москву". Ее выдвинул в 1923 г. литературовед В.П. Семенников, заметивший, что среди упомянутых М. де Виссаком, а за ним и П.И. Бартеневым бумаг Ромма значится рукопись именно с таким названием, и предположил, что будущий якобинец имел копию произведения "первого русского революционера" еще до того, как оно увидело свет. Однако М.М. Сафонов показал, что речь здесь идет всего лишь о совпадении названий двух разных рукописей, ибо хранящийся в РГАДА и доступный для исследователей манускрипт Ромма не имеет ничего общего, кроме заглавия, со знаменитой книгой Радищева. Впрочем, указанный историографический казус этим исчерпан не был: уже после выступления ленинградского историка гипотеза В.П. Семенникова опять всплыла в научной литературе, что дало М.М. Сафонову основание еще неоднократно обращаться к этой теме.
Это же "Путешествие из Петербурга в Москву" Ж. Ромма, наряду с отдельными фрагментами других его путевых заметок, было привлечено в качестве источника Е.Ю. Артемовой, изучавшей образ России в записках французских путешественников XVIII в.
Широкий круг материалов Строгановского архива, относящихся к путешествиям Ж. Ромма и П.А. Строганова, был подробно проанализирован Н.А. Мурашевой в биографическом исследовании об их спутнике – А.Н. Воронихине. В частности, она указала на необоснованность версии о том, что П.А. Строганов взял псевдоним "Очер" во время революции по политическим мотивам. "На самом деле, – отмечает исследовательница, – это произошло еще до приезда в Париж 1 ноября 1788 года".
В 90-е гг. усилия западноевропейских историков по изучению жизни Ромма и, в частности, его отношений с П.А. Строгановым вновь заметно активизировались. Немецкая писательница Татьяна де Меттерних (урожд. Васильчикова) отвела этому сюжету целую главу в своей хронике семьи Строгановых. И хотя в списке использованных источников помимо прочих упомянуты и документы фамильного архива Строгановых, все же, судя по тексту (подстрочных сносок в книге нет), история наставничества Ромма изложена здесь в основном по работе великого князя Николая Михайловича. Но если тот, при всем своем критическом отношении к революционной деятельности Ромма, избегал излишне категоричных выводов, то Меттерних постоянно сбивается с повествования на обличение "коварного" воспитателя, который, "обманывая" старого графа, чуть ли не силой удерживал его сына в Париже из корыстных побуждений. Порой этот обвинительный тон, не подкрепленный достаточным знанием источников, приводит автора к курьезным ошибкам. Так, отсутствие упоминания о перемене Павлом фамилии на "Очер" в опубликованных великим князем письмах Ромма и его ученика А.С. Строганову Т. Меттерних сочла одним из наиболее очевидных доказательств "лицемерия" учителя, тогда как в действительности письма, где и Ромм, и Павел сообщали об этом факте, просто не вошли в указанную публикацию.
В 1992 г. Ф. Брюнель и С. Гужон (потомок известного якобинца) выпустили объемистую монографию о "мучениках прериаля", включив в нее материалы Национального архива о судебном процессе над Роммом и его товарищами, а также сочинения современника Французской революции П.Ф. Тиссо о последних монтаньярах.
В двухсотлетнюю годовщину со дня смерти Ромма, 19–20 мая 1995 г., на его родине в Риоме состоялся уже упомянутый в начале этой книги международный коллоквиум. Как и 30 лет назад, он был организован Ж. Эраром и проходил под председательством А. Галанте-Гарроне. Тексты выступлений были напечатаны в № 304 журнала AHRF за 1996 г. и изданы отдельным сборником.
Разумеется, в центре внимания большинства участников оказались прежде всего проблемы истории прериальского восстания, в несколько меньшей степени – предшествовавшая ему революционная активность Ромма. В ряде сообщений рассматривалась также его научная деятельность. Однако я хотел бы особо выделить три доклада, имеющих наибольшее отношение к нашей теме.
Исследование Ж. Эраром книг Ромма, хранящихся ныне в Муниципальной библиотеке Риома, показало круг чтения будущего якобинца в период, когда тот был наставником П.А. Строганова.
Ф. Бурден, опираясь на материалы миланского фонда, проанализировал систему общемировоззренческих представлений (в частности, отношение к религии) Ромма и их воплощение в его научной, педагогической и политической деятельности накануне и во время революции.
Д. Жюлиа в сообщении, которое так и называлось – "Жильбер Ромм, гувернер (1779–1790)", на основе документов миланского фонда и материалов монографий М. де Виссака, великого князя Николая Михайловича и А. Галанте-Гарроне попытался выяснить, в какой степени педагогические идеи воспитателя юного графа Строганова и их практическое осуществление отвечали требованиям, предъявлявшимся просветительской литературой к идеальному наставнику. Однако исследование получилось довольно неровным: проанализировав архивные источники, историк достаточно убедительно продемонстрировал близость принятого Роммом плана воспитания соответствующим положениям "Эмиля" Руссо; но, чтобы осветить вопрос о реализации этих принципов на практике, использованных источников оказалось явно недостаточно, и автор вынужден был ограничиться повторением того, что уже ранее на сей счет писали де Виссак и великий князь Николай Михайлович, включая допущенные ими неточности и даже отдельные фактические ошибки. Впрочем, докладчик, вероятно, и сам ощущал некоторую слабость этой части работы, поскольку отметил, что без изучения находящихся в российских архивах бумаг Ромма и Павла Строганова невозможно составить полную картину педагогической деятельности будущего якобинца.
И, наконец, автор этих строк сделал обзор находящихся в России рукописей Ромма и предложил коллегам совместный проект их публикации.
Развернувшаяся в последующие годы работа над указанным проектом существенно оживила исследования по данной тематике. Его участники за минувшие после коллоквиума в Риоме 15 лет опубликовали многочисленные статьи как о самих Ж. Ромме и П. Строганове, так и об их окружении. Первые результаты осуществления данного проекта уже получили признание в научной среде и нашли отражение в историографии, например в фундаментальных исследованиях петербургского историка С.О. Кузнецова о династии Строгановых.
Вместе с тем в последнее время тема союза Ж. Ромма и П. Строганова стала все чаще привлекать внимание и историков-любителей, чьи тексты лишь с большой долей условности могут быть отнесены к собственно историографии.
Хотя указанные публикации изобилуют ссылками на научную литературу, что придает им внешнее сходство с исследованиями, большинство из упоминаемых в таких ссылках изданий имеют, в лучшем случае, лишь косвенное отношение к рассматриваемому сюжету, а основным источником информации о Ромме и Строганове для этих авторов по-прежнему остается книга великого князя Николая Михайловича. Некритически перелагая ее содержание, они воспроизводят и содержащиеся в ней неточности. Например, все они – и журналист В.С. Успенский, и М.Л. Гавлин, и врачи М.В. Далин (сын историка) с В.А. Фроловым – повторяют за великим князем, что накануне своего отъезда из России П.А. Строганов получил воинское звание "поручика Преображенского полка", хотя во всех официальных документах Коллегии иностранных дел, связанных с отъездом П.А. Строганова за границу, чин последнего обозначен как "карнет лейб-кирасирскаго полку".