324 - Остров Мазовецкий
325 - Замостье
327 - Ярослав
333 - Остров Вегровский
371 -Станислав
Группа армий "Север" (на март 1942)
Сборные лагеря (Шталаги)
320 - Луга
332 - Феллин
340 - Двинск
343 - Алитус
344 - Вильно (Вильнюс)
336 - Ковно
347 - Розитен
350 - Рига
351 - Глубокий Валк
361 - Шаулен (Шауляй)
372 - Псков
382 - Борисов
Пересыльные лагеря (Дулаги)
100 -Порхов
133 - Алитус
350 - Рига
340 - Двинск
347 - Резекне
Группа армий "Центр"
Сборные лагеря (Шталаги)
307 - Бяла Подляска
313 - Витебск
325 - Рава-Русская
337 - Барановичи
341 -Могилев
342 - Молодечно
352 - Минск
Пересыльные лагеря (Дулаги)
112 - Молодечно
124 - Гжатск
126 - Минск
127 -Орша
131 -Бобруйск
142 - Брянск
155-Лида
184 - Вязьма
185 - Могилев
203 - Кричев
220 - Гомель
231 - Волковыск
240 - Смоленск
Группа армий "Юг"
Сборные лагеря (Шталаги)
305 - Кировоград-Абадаш
329 - Жмеринка-Винница
334 - Белая Церковь
338 - Кривой Рог
339 - Дарница
345 - ст. Бобринская
348 - Днепропетровск-Гайсин
349 - Умань
355 - Проскуров
357 - Полтава-Славута
358 - Житомир
360 - Ровно
369 - Харьков
364 - Николаев
365 - Владимир-Волынский
387 - Днепропетровск
Пересыльные лагеря (Дулаги)
125 - Миллерово.
ТРАГЕДИЯ ПЛЕНА
Трагедия плена была самым что ни на есть настоящим ужасом войны.
Передо мной письмо советского военнопленного Ф.Е. Кожедуба своей семье. Но даже слово "трагедия" применительно к этому человеку звучит слишком мягко.
"Гор. Каунас 19 октября 1941 г.
Дорогая моя семья, Мотя, Катя и Маруська!
Не знаю, что с вами там случилось до сего времени, живы ли вы, здоровы ли вы и как проживаете дальше… Как я хотел с вами еще раз повидаться, но это не удалось, нам больше не видаться. Живите там и размышляйте, как лучше прожить, и не забывайте, что я умираю с мыслью о вас и вашими именами на устах. А смерть моя долгая и страшная.
Я вам написал много писем, но не надеюсь, чтобы вы их получили. Писал и Никону и Парфёну, просил, чтобы вам переслали, может быть, от кого и получите.
4 и 5 сентября 1941 г. был в страшных боях, вышел цел и невредим. 14 сентября попал в плен к немцам возле Новгорода-Северска в селе Роговка. Направили в Стародуб, в Сураж, а потом в Гомель. В Гомеле был с 20 сентября по 2 октября, а потом отправили в гор. Каунас, где мне приготовлена могила.
С самого ухода из дома я голодал и доживаю последние дни. В Каунасе живу с 5 октября и пока по сей день в форте бывшей крепости совместно с Рябченком Сергеем Даниловичем, который уже третий день в госпитале. Живу под открытым небом в яме, или пещере, или в подвале. Пищу получаем в день 200 г. хлеба, пол-литра вареной капусты и пол-литра чаю с мятой. Все несоленое, чтобы не пухли. На работу гонят палками и проволочными нагайками, а пищи не добавляют. Имеем миллионы вшей. Я два месяца не брился, не умывался и не переодевался. Из одежды имею нижнее белье, верхнее белье, шинель, пилотку и ботинки с обмотками. Погода холодная, слякоть, грязь. Ежедневно умирает 200-300 человек. Вот куда я попал, и дни мои остались считанные. Спасти меня может только чудо. Итак, прощайте, мои дорогие, прощайте, родные, друзья и знакомые. Если найдется добрый человек и перешлет мое письмо, то знайте хоть, где я погиб бесславной тяжелой смертью.
Еще раз прощайте. Ф. Кожедуб…"
…Из дневника Ивана Алексеевича Шарова: "22/Х. Нас пригнали в Могилев. Сегодня давали кушать: утром 300 гр хлеба, в обед 450 гр супа. Суп жидкий - несколько крупин пшена плавает да крахмал. Вечером то же -: суп не суп, а так, одно название, баланда в общем. Доставали<его с боем: в лагере человек 50 тысяч… Не проходит и дня, чтобы не убили 5-7 человек… Я получил палкой по голове…
22/XI. Питание ухудшилось, стали привозить мороженую картошку и пшено. Ее моют в холодной воде, а она от того смерзается только большими кусками. Так и бросают в котел вместе с гнилью и землей… Получается такой суп, что ни одна свинья не может кушать, а человек ест, да еще добавки просит. А вместо добавки получает палкой или плеткой, хорошо, если не по роже… От такого питания люди стали болеть дизентерией. Начался сыпной тиф и много других болезней, люди стали мереть как мухи - человек пошел утром за куском хлеба и не вернулся, по дороге помер. Люди ходят как тени - кости обтянуты кожей, страшно смотреть… Ежедневно помирает в Могилевском лагере 280-300 человек…
1942 год
16/II. Я переболел тифом. В этих ужасных условиях мне пришлось перенести эту страшную болезнь. В бараке холодно, лечить нечем, кормить тоже… Мне помогли товарищи, что работали на кухне, - приносили хорошую картофель и пшенную кашу. Я выжил - спасибо еще и доктору-москвичу, фамилию его забыл… Ходить еще не могу - тиф отразился на ногах…
4/III. Стал не шибко ходить… С ноября по март в Могилевском лагере умерло 20 тысяч человек. Команда из 100 могильщиков не успевает рыть братские могилы, их уже стали взрывать… Трупы мертвецов - по всему лагерю, лежат в штабелях в раздетом виде… Нас опять куда-то гонят… Вечером пригнали в Оршу, до станции шел при помощи товарищей…
7/III. В Орше ночевали 2 ночи и обе ее бомбили наши самолеты. Бараки ходуном ходили. Ребята говорили, что лучше бы уж бомба попала в наш барак, лучше умереть от своих, чем от немцев.
8/III. Пригнали нас в Борисов. 4 человека по дороге замерзли, один был живой, но идти не мог. Его положили вместе с мертвой лошадью. Пока нас построили, он замерз на наших глазах.
10/III. Кормят неободранной гречихой. Много вымирает от запора. Чтобы оправляться, приспособлены специальные палочки, чтобы выковыривать из заднего прохода…
17/III. Привезли в Новую Виленку…
20/III. Пешком погнали в Вильну.
20/IV. За этот период 4 раза ходили в дезинфекцию и в баню - от вшей… Кормят 300 гр хлеба в день и суп… На прогулку из помещения выпускают 1 раз в день…"
…"Нас доставили на холм, где уже было пять тысяч русских пленных, которые жгли костры и грелись, - рассказывал Г.П. Терешенков. - Потом нас построили в колонну и погнали к ст. Вырица. На дороге при резком повороте, когда часть колонны оказалась вне поля зрения конвоя, мы со студентом-однокашником нырнули в развалины дома и притаились.
Колонна прошла мимо нас. Почему-то сейчас вспоминаю мое первое впечатление от немецкой речи… Мне казалось, что это сплошной лай собак, а это была обычная разговорная речь немцев.
К вечеру у развалин дома появились мальчишки и затеяли игру… Увидели нас и начали кричать: "Дяденьки красноармейцы". На ребят обратили внимание проезжавшие немцы, и нас под улюлюканье вытащили, бросили в грузовик и привезли в г. Лугу. В этом лагере к сентябрю 1941 года собралось примерно 30 000 пленных, к весне 1942 года их осталось в живых примерно 1500 человек. Я заболел сыпным тифом и только чудом уцелел, благодаря русским врачам. Мои колени были толще, чем ягодицы, я почти ползал, а не ходил…"
…Из воспоминаний А.Н. Деревенца: "Нас вели в минский лагерь. Но это был вовсе никакой не лагерь. Это было огромное вытоптанное людьми поле, на котором, говорят, была картошка, которую уже давно пленные выцарапали из земли и съели. На огромном поле не было ни единого, хоть какого-нибудь строения и не было забора. С одной стороны поле было ограничено рекой с почти стоячей мутной коричневого цвета водой, которую пленные пили. Здесь же на берегу реки было и ничем не отгороженное отхожее место. Не было даже ямы. А с другой стороны стояли машины с пулеметами вместо изгороди. По ночам машины включали фары, освещая поле, на котором вповалку лежали пленные.
Лагерь был большой, свыше ста тысяч пленных. Колонну подвели к лагерю и приказали стать в цепочку по одному. Раздавали еду. У бочек с соленой селедкой стояли с дубинами какие-то двое в гражданской одежде и каждому, кто подходил, давали одну селедку. Если кто-то задерживался, его поторапливали дубиной. Тут же стоял немецкий солдат, наблюдавший за порядком. В какой-то момент у раздачи впереди возникла по какой-то причине суматоха. И тут же раздалось несколько выстрелов. А потом в сторону из очереди оттащили трех убитых. Немцы не любили беспорядка… Поразила какая-то обыденность происшедшего. Убил и навел порядок. Солдат, застреливший троих, закурил сигарету и отошел в сторону. Раздача селедки продолжалась.
А мы еще недавно писали в школе сочинения о душевных муках Раскольникова, убившего зловредную старуху…
После безуспешных попыток прорыва, когда кто-то оставался лежать в поле или болотах Белоруссии, после неутолимого желания хоть что-нибудь раздобыть поесть, селедка казалась каким-то благом. Однако селедка была и на второй, и на третий день, и через неделю, и жажда становилась неутолимой. Внутри все горело. Люди пили из реки коричневую воду, и она булькала в животах, но жажда не утолялась.
Через пару дней я уже не мог видеть селедку и снова голодал. Но потом произошли некоторые изменения в питании пленных. Помимо селедки, стали выдавать горсть неочищенного овса или пачку махорки. Утром лагерь делили на три части. Пленных строили в три очереди: одной выдавали селедку, во второй - овес и в третьей - махорку. Перебежать из одной очереди в другую было невозможно. Немцы - любители строгого порядка - пристрелили нескольких пытавшихся сменить очередь, и порядок не нарушался.
А мне не везло. Я так мечтал попасть в очередь, где раздают овес или в ту, где дают махорку, которую можно было поменять на овес, и ничего не получалось. С утра я переходил из одного поля в другое, чтобы попасть в ту очередь, где дают овес, и все равно попадал именно в ту, где дают сельдь. Так как полученную селедку я уже не мог есть, то у меня их скопилось несколько штук. Я предлагал их все за горсть овса в обмен, но охотников не было. И я чувствовал, как с каждым днем слабею. От воды, которую я пил непрерывно, стали опухать ноги…"
В "Докладной записке министериального советника Дорша рейхлейтеру Розенбергу о лагере военнопленных гор. Минске" говорилось:
"В лагере для военнопленных в Минске, расположенном на территории размером с площадь Вильгельмплац, находится приблизительно 100 тыс. военнопленных и 40 тыс. гражданских заключенных.
Заключенные, загнанные в это тесное пространство, едва могут шевелиться и вынуждены отправлять естественные потребности там, где стоят.
Этот лагерь охраняется командой кадровых солдат численностью около одной роты. Охрана лагеря такой малочисленной командой возможна только при условии применения самой жестокой силы.
Военнопленные, проблема питания которых едва ли разрешима, живут по 6-8 дней без пищи, в состоянии вызванной голодом животной апатии, и у них одно стремление - достать что-либо съедобное.
Гражданские заключенные в возрасте от 15 до 50 лет - жители Минска и его окрестностей. Эти заключенные питаются, если они из Минска, благодаря своим родственникам. Правда, питание получают только те, родственники которых с утра до вечера стоят с продуктами в бесконечных очередях, тянущихся к лагерю. Ночью голодающие гражданские заключенные нападают на получивших передачу, чтобы силой добыть себе кусок хлеба.
По отношению к заключенным единственный возможный язык слабой охраны, сутками несущей бессменную службу, - это огнестрельное оружие, которое она беспощадно применяет.
Исправить это хаотическое состояние военные власти не могут вследствие огромной потребности в транспорте и людях, вызванной наступлением.
Организация Тодта попыталась принять решительные меры, учитывая, во-первых, что огромную работу в тылу фронта невозможно выполнить только немецкой рабочей силой, а во-вторых, что из-за уничтожения в Минске всех предприятий, обеспечивающих снабжение населения, изо дня в день возрастает угроза эпидемии, распространяющейся и растущей вследствие огромного скопления человеческих масс в лагере.
Из числа гражданских заключенных организация Тодта отобрала в виде опыта полноценных в расовом отношении квалифицированных рабочих и успешно использовала их на самых неотложных работах. После этого удачного опыта предполагалось отобрать еще около 200 квалифицированных рабочих с целью использования для приведения в порядок машинного парка управления автострады Минск - Смоленск - Москва.
Отбор заключенных должен был производиться и далее с целью использования около 10 тысяч заключенных на строительстве дорог под руководством немецких рабочих из организации Тодта. Но на второй же день организации Тодта был запрещен отбор гражданских заключенных со ссылкой на приказ генерал-фельдмаршала Клюге, согласно которому решение вопроса о выделении заключенных фельдмаршал оставляет за собой.
Опасность этого понятного с военной точки зрения приказа заключается в том, что:
1) проведение программы срочных работ оказывается невозможным из-за недостатка рабочей силы;
2) едва ли удастся предотвратить ужасную вспышку эпидемии.
В связи с этим представляется необходимым немедленно выделить организации Тодта нужное количество гражданских заключенных для восстановления предприятий Минска, обеспечивающих снабжение, причем отбор будет ограничен только полноценными в расовом отношении квалифицированными рабочими.
Поскольку в ближайшем будущем о смягчении положения или распределении заключенных по различным лагерям не может быть и речи, следует немедленно объявить строгий карантин в массовом лагере Минска, который, вероятно, будет не единственным…"
…Юрий Владимирович Владимиров свой первый лагерь описал более подробно, чем это сделали другие: "Территория лагеря, куда нас немцы пригнали, по-видимому, раньше была местом расположения кавалерийской части Красной армии, но, может быть, и коневодческой фермы. На ее территории располагались длинные деревянные конюшни с кормушками для лошадей, изготовленными из очень толстых бревен…
Основная - не застроенная - часть территории представляла собой широкий луг, на котором вынуждены были устроить себе пристанище пленные. Некоторые отрывали себе ямы, чтобы прятаться в них от солнца и дождя.
Лагерь имел несколько больших и малых блоков, и в их числе - отделение для военнопленных из младшего и старшего командного состава Красной армии, отделение медсанчасти для больных и раненых пленных. По истечении нескольких суток пленных угоняли или отвозили на грузовиках и поездами в другие места. Очень многих отправляли на Украину для особо тяжелых работ, в частности, на строительство военных укреплений, на восстановление металлургических и горнорудных предприятий, на реконструкцию железнодорожных путей, чтобы по ним могли двигаться немецкие поезда. Однако подавляющую массу пленных немцы все же везли в Германию.
…На территории лагеря я нашел себе место в конюшне на деревянном полу, почти под самой кормушкой. 30 мая нас всех подняли в 6 часов утра громкими криками "Подъем". Мы увидели несколько высоких и здоровых мужчин средних лет в советском военном обмундировании, но без петлиц и в начищенных до блеска хромовых сапогах. На левом рукаве у них была белая повязка с черной надписью немецкими буквами "Полиция", а в правой руке они держали палку, напоминающую дубинку. Это были полицаи из бывших военнопленных! или гражданских лиц, перешедшие на службу к немцам.
Полицаи заявили, что те, кто в состоянии работать, может отправиться с ними, чтобы получить завтрак и уйти в город на работу. Но на какую работу, не сказали. Очень многие пленные, сильно оголодавшие в последние дни, сразу же согласились. Оставшиеся в лагере выстроились в очередь у кухни. Я увидел, как стоявший близко ко мне пленный, вытаскивая котелок из своего вещевого мешка, обнажил в нем пустую металлическую банку из-под консервов. Поскольку у меня не было котелка, я попросил его отдать мне эту банку. Но он сказал, что так просто ее не отдаст, а вот если бы у меня нашлось для него курево, то согласился бы. И тут я вспомнил о припрятанной немецкой сигарете и предложил товарищу эту "диковину"…
И как раз в этот момент мне удалось подсмотреть у одного пленного, что же за еду нам дают. К моему изумлению, это была опять баланда из подсолнуховой макухи. Я понял, что эту пищу мой больной желудок не выдержит, и возвратился в конюшню. Не выдержали долгого стояния в очереди за баландой и многие другие пленные - вернулись без нее на свои места. Почти никто не сумел даже напиться воды возле кухни: полицаи всех отгоняли. Оказалось, что эту баланду выдавали на весь день. Меня невыносимо мучила жажда. К счастью, на дне кормушки я обнаружил буровато-желтую воду, оставшуюся, вероятно, еще со времени последнего кормления лошадей. Я сунул голову в кормушку, но в этот момент пожилой пленный, находившийся поблизости, быстро стащил меня вниз, крикнув: "Ты что, рехнулся? Неужели собираешься пить лошадиную мочу? Вот возьми мою флягу!" Я сделал несколько глотков, но жажда все равно сохранилась. Тогда я решил собрать на лугу конский щавель и гусиную лапку. Набрав несколько горстей, я съел все, как это делал в детстве…"
…Брат Сергея Владимировича Михалкова Михаил, попав в длинную колонну военнопленных в конце октября 41-го, перейдя через Днепр по временному мосту, наспех наведенному немцами, под окрики охраны, вместе с пятью тысячами таких невольников, как сам, оказался у Кировограда…
Спустя десятилетия он напишет: "…И вот мы у Кировограда. Людей, даже не обыскивая, загоняли в зоны, обнесенные колючей проволокой. Таких зон, как мне показалось, были десятки. В них томились, как я узнал позже, более пятидесяти тысяч советских граждан, ставших невольниками.
В зоне, куда я попал, большинство составляли военнопленные. Проволока шла в три ряда и прочно окольцовывала наш участок. Участки плотно прижаты один к другому, и так на несколько километров.
По коридорам между зонами ходили немцы с овчарками. У ворот каждой зоны - несколько автоматчиков. День и ночь люди находились на голой земле под открытым небом…
Проснувшись утром, я увидел, что немцы вызывают и уводят из зоны "евреев и комиссаров". Днем нас сгруппировали по сотням и вывели "на обед". Мы миновали множество зон и очутились на большом армейском полигоне, оцепленном колючей проволокой. Более тридцати котлов, из которых валил пар, стояли в ряд. Колонны по четыре человека в шеренге подходили к котлам и получали баланду: немытые кишки и всякая требуха до кипячения не доводилась - делалось это специально для того, чтобы после такого "обеда" люди страдали поносами и дизентерией. (Я видел этих несчастных, корчившихся в предсмертных муках от диких болей в желудке.) Каждый получал один черпак баланды. Кто подставлял котелок, кто - миску, кто - тарелку. Я подставил кепку.