Ответ: Нет, тогдашняя ситуация была известна армии за счет собственной связи с 3-й армией. (Вновь и вновь обнаруживается, что даже высшее командование не имело достаточной информации об общем положении дел.)
Вопрос: Еще раз: до взятия Гомеля обдумывалось ли каким-то образом отступление за Днепр?
Ответ: До взятия Гомеля возможность отступления за Днепр не обдумывалась. Напротив, существовал категорический приказ безусловно удерживать позицию, которую занимала армия.
Вопрос: Какова была цель отступления 5-й армии за Днепр?
Ответ: Причина заключалась в сокращении линии фронта.
Вопрос: Каков был участок отступления 5-й армии?
Ответ: Армия отступала севернее Тетерева. Для этого у нее были две переправы через Днепр - близ Навозы и железнодорожный мост юго-западнее Дымерки.
Вопрос: Какую задачу получила армия по достижении Днепра?
Ответ: Задача состояла в обороне Днепра на участке Лоев - Новый Глыбов.
Вопрос: Какие задачи имели 3-я или, соответственно, 21-я армии?
Ответ: Не знаю. Было известно только, что и 3-я армия начала отступление.
С 21-й армией никакой связи не было".
Из дальнейших вопросов и ответов выясняется следующее: против немецкого удара на Гомель были брошены два стрелковых корпуса: XXXI - северо-западнее и XV - севернее Чернигова. Они должны были держать линию фронта на участке Лоев - Репки - Крюков. Об отступлении и местонахождении 3-й армии никаких подробностей не было известно.
XV стрелковый корпус оказался не в состоянии сдержать немецкое наступление. Он был отброшен к Чернигову.
Фактически XV стрелковый корпус был разбит севернее Чернигова. Намерения воспрепятствовать немецкому удару по Чернигову, имея на фланге XXXI стрелковый корпус северо-западнее Чернигова, не было.
Предотвращение немецкого удара за Днепр на Остер близ Окуниново было задачей не 5-й армии, а примыкающей с юга 37-й армии. В это время главные силы 5-й армии еще отступали за Днепр под Навозом и Дымаркой. Позже южное крыло 5-й армии силами 228,131 и 124-й стрелковых дивизий принимало участие в контрнаступлении на немецкий предмостный плацдарм на Днепре под Окуниново.
В результате продвижения к Чернигову немецких сил с севера от намерения оборонять Днепр пришлось отказаться. Отныне было решено защищать Десну. Это намерение также оказалось невыполненным из-за неожиданной потери Десны к востоку от Чернигова.
Достаточных сил для возвращения немецкого предмостного плацдарма восточнее Чернигова больше не было. Отступая за Десну юго-западнее Чернигова, XXXI корпус понес большие потери.
Штаб 5-й армии находился вначале в Андреевке, а затем в Напоровке.
До этого места протокол допроса был еще раз дословно в переводе на русский прочитан генералу П. (за исключением предложений в скобках), дополнен и в целом одобрен им…
Далее к вышеизложенному документу прилагался следующий текст:
"Командующий русской 5-й армией генерал-майор Потапов представляет собой личность, которой нельзя отказать в почти солдатской выправке. Во всяком случае, он резко выделяется среди ранее взятых в плен высших русских офицеров своим внешним видом и внутренней сдержанностью. Он родился в 1902 г. в окрестностях Москвы. В 1919 г. он вступил в вооруженные силы. Начинал он простым солдатом в Красной армии и прошел хорошую школу. Служил он в кавалерии. С января 1941 г. он - командующий русской 5-й армией.
Когда в начале беседы речь зашла о высших русских офицерах, генерал подчеркнул, что с начала реформы Тимошенко высшие командиры в русской армии, в общем, не менялись. И во время войны прежние генералы, за немногими исключениями, были оставлены на своих постах. Ответить на вопрос, находятся ли в высшем военном руководстве евреи, он, по его словам, не может, поскольку это ему неизвестно. Зато имеется много евреев на высших гражданских постах. На вопрос, находится ли офицерский корпус в определенной позиции к занятию высших государственных постов евреями, генерал также не мог дать прямого ответа, так как офицеры не имеют возможности высказывать свою позицию по этому вопросу. Что касается доли евреев-комиссаров в армии, ему известно, что евреи составляют приблизительно 1% от всех комиссаров. Отношение офицеров к комиссарам вполне хорошее и товарищеское. Это необходимо уже потому, что вопреки существующему, видимо, у немцев мнению, военный командир части также несет ответственность за политико-воспитательную работу в войсках. Во всяком случае, до настоящего момента не было ничего известно относительно желаний изменить прежнее положение комиссара. Что касается отношения к комиссарам со стороны солдат, оно также вполне хорошее. Если военнопленные высказываются в противоположном смысле, происходит это, по-видимому, оттого, что они ведут себя именно как военнопленные. Во всяком случае, в войсках было так, что практически жестокие приказы гораздо чаще исходили от офицера, чем от комиссара.
Отсюда не следует делать вывод, что между офицером и рядовым менее доверительные отношения, чем между комиссаром и рядовым. Это понятно уже потому, что служебные отношения рядового и офицера - это отношения субординации, в то время как отношение комиссара к рядовому - это отношение товарища, который в качестве политического руководителя дает ему политический совет.
Комиссар-друг солдата, делящегося с ним своими заботами. Комиссар - вовсе не подстрекатель к войне, как мы обычно его изображаем. Впрочем, можно быть разного мнения о существовании института комиссаров, объективно следует сказать, что в русских условиях на современной стадии развития он представляется целесообразным. Идеально было бы, конечно, объединить в один прекрасный день военные и политико-воспитательные задачи в руках офицера. Пока же о воплощении этого идеала нечего и думать, так как война требует мобилизации всех сил для защиты Отечества.
Оценивая перспективы войны среди русского высшего офицерского корпуса, генерал заметил, что ситуация в русском генеральном штабе рассматривается, правда, как очень серьезная, но не безнадежная. Во всяком случае, Красная армия будет продолжать сопротивление. В каких масштабах это будет происходить, сказать ему, правда, трудно, поскольку у него нет общего представления о возможностях использования резервов и материального обеспечения. Что касается отношения в офицерском корпусе к мерам, принимаемым к семьям пленных офицеров, он должен сознаться, что эти меры рассматриваются как неправильные, ошибочные. Случаи, когда действительно уже проводились репрессии, ему, в частности, пока неизвестны. Он только знает, что семьи военнопленных будут, во всяком случае, лишены всякой финансовой помощи. Это воспринимается как в высшей степени несправедливый акт. В этой связи генерал выразил особую озабоченность по поводу своей жены и своего одиннадцатилетнего сына, живущих в Москве. Он считает, что сила морального сопротивления русского солдата возросла бы во много раз, если бы не было репрессий в отношении семей военнопленных. Когда ему было сказано, что в немецких частях обратили внимание, как часто в письмах павших русских солдат проявляется трогательная забота о своих семьях, генерал подчеркнул, что и русская сторона отметила заботу об оставшихся дома членах семей в письмах убитых немецких солдат.
В связи с этим разговором генерал коснулся и материального положения русского офицера (красного офицера) своего ранга. Он назвал это положение вполне удовлетворительным. Так, перед началом войны генерал армии получал ежемесячный оклад в размере 2600. В качестве служебного жилья ему выделялась квартира из десяти комнат. Во время войны оклад увеличивается на 25%.(…)
На вопрос о том, готов ли русский народ в глубине души вести войну и в том случае, если обнаружит, что армия отступила до Урала, генерал ответил: "Да, он будет оставаться в состоянии моральной обороны!"
Правда, он еще добавил, что, по его мнению, сопротивление будет невозможно лишь тогда, когда Красная армия однажды действительно будет разбита. Однако он не мог, по его словам, не сказать, что в настоящий момент война вполне популярна…
Что касается пропаганды, генерал П. заметил, что он слишком солдат, чтобы любить ее. Он назвал ее неизбежным злом. По поводу немецкой пропаганды он сказал, что некоторые из наших листовок очень хороши, но есть и другие, которые вызывают только смех. Подробности, однако, он привести не мог…"
Справка. Михаил Иванович Потапов родился 3 октября 1902 года в с. Мочалово ныне Юхновского района Смоленской области.
В Красной армии с 1920 года. В 1922 году окончил командные кавалерийские курсы, в 1925 году - химические курсы усовершенствования командного состава, в 1936 году - Военную академию механизации и моторизации РККА.
С 1921 года: командир отделения, взвода и эскадрона. С 1925 года - начальник химической службы полка, начальник полковой школы. С 1930 года - временно исполняющий должность начальника штаба кавалерийского полка СКВО, а с июля 1937 года - командир механизированного полка. В 1939 году командир танковой бригады БОВО, с июня 1939 года - заместитель командующего 1-й армейской группой, которая успешно участвовала в боях в районе р. Халхин-Гол. С июня 1940 года - командир 4-го механизированного корпуса, с 17 января 1941 года - командующий 5-й армией КОВО.
В плену генерал Потапов содержался в лагерях гг. Хаммель-сбург, Гогельштейн, Ваисенбург, Моозбур.
Был освобожден из плена союзными войсками и 29 апреля 1945 года направлен в Париж в распоряжение военной миссии по делам репатриации советских граждан.
С мая по декабрь 1945 года проходил спецпроверку (фильтрацию) в "СМЕРШе".
Каких-либо компрометирующих материалов на него добыто не было. В результате генерал Потапов был освобожден и обеспечен агентурным наблюдением.
В двадцатых числах декабря его направили в распоряжение Главного управления кадров НКО, после чего ему была оказана необходимая помощь в лечении и бытовом устройстве.
С 1946 года генерал-майор Потапов - слушатель ВАК Высшей военной академии им. К.Е. Ворошилова.
С мая 1947 года-помощник командующего войсками 6-й гвардейской механизированной армии ЗабВО, с июля 1953 года командовал бронетанковыми и механизированными войсками 25-й армии, с января 1954 года помощник командующего 25-й армией по танковому вооружению, с августа 1954 года командующий 5-й армией, с 1958 года 1-й заместитель командующего войсками и член Военного совета ОдВО.
В 1961 году присвоено воинское звание "генерал-полковник".
Награжден: двумя орденами Ленина, четырьмя орденами Красного Знамени, орденом Красной Звезды, медалями и орденом Красного Знамени МНР.
* * *
В противоположность генералу Потапову, который с честью пережил все адовы муки плена, можно назвать генерал-майора Наумова Андрея Зиновьевича. Он родился в 1891 году. В Красную армию вступил в 1918 году, в партию в 1925 году. В 1941 году командовал 13-й стрелковой дивизией.
"В ночь на 23 июня 1941 года 13-я стрелковая дивизия, которая дислоцировалась в районе города Замброво, отходила с боями к Белостоку. На допросе он рассказывал: 25 июня ею был занят оборонительный рубеж на правом берегу реки Нарев, но в ночь на 26 июня был получен приказ об отходе в район Супросельской пущи. Отход осуществлялся под сильными ударами немецких наземных войск и авиации. Личный состав дивизии был рассеян и управление частями нарушено. Остатки дивизии вечером 26 июня достигли рубежа реки Зельвянка, но при попытке форсировать ее понесли большие потери, так как восточный берег был занят немцами. Переодевшись в гражданскую одежду, красноармейцы стали выходить из окружения группами по 3-4 человека".
На станции Осиповичи Наумов попал в облаву и, как гражданское лицо, препровожден в Минский лагерь, откуда его выпустили как местного жителя (в Минске жила семья Наумова). Однако 18 октября Наумов был арестован на квартире и доставлен в минскую тюрьму, где находился два месяца, затем направлен в Минский лагерь для военнопленных. Там Наумов подал заявление о желании проводить шпионскую работу против СССР. В апреле 1942 года он был переведен в лагерь военнопленных в городе Кальвария (Литва), а затем в Офлаг XIII-Д (Хаммельсбург).
В Хаммельсбурге Наумов дал показания представителю МИД Германии советнику Хильгеру, рассказав о приеме в Кремле 5 мая 1941 года выпускников военных академий (немцы искали доказательства подготовки СССР к нападению на Германию).
Здесь, в лагере, он затем осуществлял вербовку военнопленных в "восточные" батальоны.
24 сентября 1942 года Наумов обратился в комендатуру лагеря с заявлением:
"Доношу, что среди русских военнопленных лагеря ведется сильная советская агитация против тех людей, которые с оружием в руках хотят помогать немецкому командованию в деле освобождения нашей родины от большевистского ига.
Эта агитация исходит главным образом от лиц, принадлежащих к генералам, и со стороны русской комендатуры. Последняя стремится всеми средствами дискредитировать тех военнопленных, которые поступают на службу к немцам в качестве добровольцев, употребляя по отношению к ним слова: "Эти добровольцы всего-навсего продажные души".
Тех, которые работают в Историческом кабинете, также игнорируют и оскорбляют словами, как: "Вы продались за чечевичную похлебку".
При таком положении дел русская комендатура вместо оказания помощи этим людям в поднятии производительности труда совершает обратное. Она находится под влиянием генералов и всячески старается препятствовать работе.
Активное участие в этой агитации принимают: генералы Шепетов, Тхор, Тонконогов, полковник Продимов, подполковник Новодаров.
Все вышеприведенное соответствует действительности, и я надеюсь, что комендатура лагеря благодаря принятию соответствующих мер обеспечит успешное выполнение порученных ей задач".
Меры были приняты - на Родину вернулся только генерал Тонконогов, остальные погибли в концлагерях и тюрьмах (Л.Е. Решин, B.C. Степанов).
Осенью 42-го Наумов изловчился записаться в немецкую военно-строительную организацию ТОДТ, где был назначен начальником строевого отдела лагеря под Берлином (Шляхтензее), а затем получил назначение на должность коменданта участка работ "Белое болото" под городом Борисовом. Весной 43-го из-за того, что группа военнопленных на его участке совершила побег, Наумова сняли с должности и отправили в лагерь для "фольксдойче" в г. Лодзь, где находилась его семья.
В октябре 1944 года Наумов с семьей перебрался снова в Берлин, где устроился на работу на трикотажную фабрику "Клаус" чернорабочим. А 23 июля 1945 года его арестовали в лагере для репатриированных.
19 апреля 1950 года его приговорили к высшей мере наказания - расстрелу.
ПСИХОЛОГИЯ ПЛЕНА
"В последнюю войну на востоке наблюдалось явление, до сих пор в истории международных войн небывалое, - делился своими впечатлениями генерал Антон Иванович Деникин. - … Очутившись в плену, русские с первого же дня попадали в невыносимые условия, неизмеримо худшие, нежели для пленных всех других воюющих держав. И не только в первое время, когда, может быть, трудно было организовать прием столь неожиданно большого числа людей, но и во все последние годы.
Их гнали по дорогам, не считаясь с расстоянием и человеческой возможностью, без пищи и питья. И когда кто-либо от чрезмерной усталости падал или, желая утолить невыносимую жажду, наклонялся над придорожной канавой, его приканчивала стража штыком или пулею…
Их держали по многу суток под открытым небом во всякую погоду, иногда в снегу, в отгороженных колючей проволокой пространствах, в ожидании нехватавших транспортных средств. И тоже без всякой еды и, что хуже, - без воды… Ими набивали поезда, состоявшие из открытых платформ, на которых в спрессованном виде везли в стоячем положении без возможности шевельнуться по 3-4 дня. В этой дышавшей испражнениями человеческой массе среди живых стояли торчком и мертвые…
Мне рассказывал француз, вернувшийся из плена и лагерь которого находился по соседству с русскими, что, когда к их расположению подъехал один из поездов, русские военнопленные буквально закостенели, не могли двигаться. Немцы отрядили французов, которые стали переносить русских на руках и носилках. Живых клали на пол в бараках, мертвых сбрасывали в общую яму…
Русских пленных, говорил другой француз, легко узнать по глазам: глаза у них особенные. Должно быть, от страдания и ненависти. В русских лагерях жизнь была ужасна. Многие бараки, особенно в первое время, - с прогнившими крышами. Ни одеял, ни подстилки на нарах. Грязь и зловоние. Обращались немцы с русскими пленными хуже, чем со скотом. Голод свирепствовал необычайный. В пищу давали от 100 до 200 граммов хлеба и один раз горячую грязную бурду с небольшим количеством картофеля, который бросали в огромный общий котел прямо из мешков, не только с шелухой, но и с землей. Иногда картошку заменяли жмыхом - отбросами сахарных заводов. Кормили продуктами, оставленными при отступлении большевиками, которые перед тем обливали их керосином. Эту тошнотворную дрянь ели. С отвращением и проклятием, но ели, чтобы не умереть с голоду. При этом ввиду отсутствия посуды приходилось хлебать из консервных банок, из шапок или просто пригоршнями.
Малейший протест вызывал расстрел. Бессильные люди бродили как тени. Многие доходили до такой степени истощения, что, сидя под солнечной стеной барака, не имели сил подняться, чтобы дойти до бочки с водой, чтобы утолить жажду. Немецкая стража, собирая для поверки, подымала и подгоняла их палками.
Часто случались эпидемии дизентерии. Больным никакой помощи не оказывалось, им предоставляли медленно умирать. Каждое утро немецкие санитары в специальной одежде и масках заходили в бараки и баграми вытаскивали трупы, которые сваливали, как падаль, в общие ямы. Около каждого русского лагеря в таких "братских" могилах нашли упокоение десятки тысяч русских воинов. (…)
Советские воины были брошены на произвол судьбы своим правительством, которое всех пленных огульно приказало считать "дезертирами" и "предателями". Все они заочно лишались воинского звания, именовались "бывшими военнослужащими" и поступали на учет НКВД так же, как и их семьи, которые лишались продовольственных карточек.
Об этом известно было в лагерях, и это обстоятельство еще более отяжеляло душевное состояние военнопленных, которые не только материальной поддержки ниоткуда получить не могли. Они чувствовали себя в безвыходном тупике, обреченными на медленную гибель.
При таких условиях, когда немецкое командование предложило этим людям, обратившимся в живые скелеты, нормальный военный паек своих солдат, чистое жилье и человеческое отношение, многие согласились одеть немецкий мундир, тем более что им было объявлено, что из них будут формировать части для тыловой службы и работы.
Пусть, кто может, бросит в них камень…"
…Александр Исаевич Солженицын тоже касался этой поистине сложнейшей темы. В своем опыте художественного исследования "Архипелаг ГУЛАГ" он с болью в душе писал:
"Только наш солдат, отверженный родиной и самый ничтожный в глазах врагов и союзников, тянулся к свинячей бурде, выдаваемой с задворков Третьего рейха. Только ему была наглухо закрыта дверь домой, хоть старались молодые души не верить: какая-то статья 58-1 б и по ней в военное время нет наказания мягче, чем расстрел! За то, что не пожелал умереть от немецкой пули, он должен после плена умереть от советской! Кому от чужих, а нам от своих…
Итак, какие же пути лежали перед русским военнопленным?