По данным американского исследователя Второй мировой войны А. Даллина, погибло больше - 3,7 миллиона человек, или 63%, а 24 марта 1969 года Генеральный прокурор СССР Р.А. Руденко обнародовал еще большую цифру советских военнопленных, замученных и истребленных на оккупированной территории - 3 912 283 человека. X. Штрайт приводит цифру в 3,9 миллиона человек, из них к февралю 1942 года осталось в живых чуть более 1 миллиона, около 280 тысяч были из плена освобождены на условиях сотрудничества с немцами, а остальные 2,6 миллиона погибли.
А. Штрайт приводит данные на 1 мая 1944 года: 5 163 381 - общее число советских военнопленных. Из них погибло и было казнено в плену 2 420 000. Всего же, как считает этот исследователь, в немецком плену погибло или было казнено минимум
2 545 000 советских военнопленных. Общая же цифра советских военнопленных, согласно данным историков Германии, за годы войны достигла 5,75 млн. человек, из которых 3,3 млн. человек погибли.
Германское командование указывало цифру в 5 270 000 советских военнопленных.
В феврале 1942 года в циркуляре Военно-экономического отдела ОКХ (Верховного командования армии) говорилось: "Нынешние трудности с рабочей силой не возникли бы, если бы своевременно были бы введены в действие советские военнопленные. В нашем распоряжении находилось 3,9 млн. военнопленных, теперь их осталось всего 1,1 млн. Только от ноября 1941 г. до января 1942 г. погибло полмиллиона русских".
Весной 1942 года министр по делам оккупированных восточных территорий Розенберг в письме к фельдмаршалу Кейтелю упомянул о 3,6 млн. "пленных большевиков".
В это же время Гитлер в одной из своих речей назвал цифру в
3 миллиона военнопленных.
Западные историки указывают цифру в 5 160 000 советских военнопленных за весь период войны (Гернс), а также 5 754 000 (Н. Толстой).
"По уточненным данным, на конец 1941 года число советских военнопленных составляло около 3 350 тысяч! - утверждается в книге "сквозь две войны, сквозь два Архипелага". - В середине июля 1942 года их насчитывалось 4 717 тысяч, в январе 1943 года - 5 004 тысячи, в феврале 1944 года - 5 637 тысяч и на 1 февраля 1945 года - 5 735 тысяч".
В базе данных "Современная Россия. Пресса" подчеркивается: "Несмотря на то что в различных изданиях итоговые цифры расходятся, мы можем определить порядковую величину советских потерь пленными в годы войны - около 5 млн. человек, из которых примерно 3 млн. человек приходится на начальный ее период".
Думается, что эти цифры, безусловно, завышены.
До сих пор в России не опубликованы точные данные о потерях и пленных. Необходим целый институт, который бы всесторонне занимался изучением этой трагедии наших соотечественников, используя всевозможные способы и методы подсчета, архивные документы многих государств мира.
"Советские военные историки, оспаривая эти цифры, утверждают, что в них зачтены многочисленные контингента как мирного, так и армейского профиля (сотрудников партийных и советских органов, мобилизованных, беженцев, попавших в окружение вместе с войсками, а также ополченцев), отнесение которых к категории пленных неправомерно, - пишет Павел Полян. - Самая "свежая" из официально выдвигаемых в СССР цифр отличается от немецкой на 1-1,5 миллиона человек…"
К слову сказать, в "Распоряжении об обращении с советскими военнопленными во всех лагерях военнопленных" указывалось: "К военнослужащим следует относить и тех солдат, которые были взяты в плен в гражданском платье". Так что действительно не исключено, что в плен попадали и сугубо гражданские люди.
Так, бывший начальник отдела по делам военнопленных Данцигского военного округа Остеррайх Курт в своих показаниях писал, что в подчиненных ему лагерях на Украине одновременно с военнопленными в отдельных бараках содержались под арестом до 20 тысяч советских граждан, взятых в качестве заложников из ряда районов, охваченных партизанским движением. Еще больше заложников содержалось в лагерях военнопленных на территории Белоруссии и в Прибалтике.
И еще, 7 июля 1943 года в главной ставке Гитлера состоялось заседание по вопросу использования рабочей силы в горной промышленности. В директиве № 02358/43 от 8.7.1943 года за подписью Г. Гиммлера указывалось: "Фюрер приказал 7 июля для проведения расширенной программы производства железа и стали непременно увеличить добычу угля, а для этого покрывать потребность в рабочей силе из военнопленных…
Пленные - мужчины в возрасте от 16 до 55 лет, взятые в борьбе с бандами в зоне военных действий, армейском тылу, восточных комиссариатах, генерал-губернаторстве и на Балканах, считаются военнопленными. Это же относится к мужчинам во вновь завоеванных областях Востока. Они должны быть пересланы в лагеря военнопленных, а оттуда на работы в Германию…"
"Количество военнопленных, единовременно находившихся в Рейхе, имело выразительную динамику: по состоянию на 20 октября 1941-350 тысяч человек, а на 5 ноября 1941 - уже 475 тысяч… - подчеркивает П. Полян. - Но их судьба, видимо, не так уж сильно отличалась от судьбы тех, кто был вдали от Германии: и те, и другие интенсивно гибли! Так, в январе 1942 года, по данным К. Штрайта, их насчитывалось всего 318 тысяч. Спустя год, в январе 1943 года, число пленных составило уже 641 тысячу, в январе 1944 года - 739 тысяч, в январе 1945 года - 857 тысяч. Максимум был зафиксирован в декабре 1944 года - 868 тысяч человек… К концу 1944 года это были практически все наличные, то есть оставшиеся в живых, советские военнопленные, поскольку в зоне Верховного командования сухопутных сил их уже не было, а в Польше и Чехии оставалось не более 60-70 тысяч. (…)
Из союзных Германии стран только Финляндия и Румыния держали на своей территории советских военнопленных и эксплуатировали их труд. Согласно официальным финским данным, в 1941-1944 годах финны взяли в плен свыше 64 тысяч советских солдат и офицеров. Из них погибло в плену 19 тысяч (или 29,6%), бежало из плена 712 человек (1,1%), осталось у немцев 2 тысячи (3,2%), репатриировано - более 42 тысяч (66,1%).
Аналогичными сведениями относительно Румынии мы не располагаем. Однако известно, что к 1 марта 1946 года из Румынии было репатриировано 133,5 тысячи человек, из них 28,8 тысячи военнопленных и 104,7 тысячи гражданских рабочих. При допущении в условиях Румынии того же уровня смертности, что и в Финляндии, общее число военнопленных в Румынии составляло бы не менее 40 тысяч.
В партизанских отрядах и подпольно-диверсионных группах в Польше, Чехословакии, Югославии, Италии и Франции сражалось, по неполным данным, более 40 тысяч советских граждан.
Таким образом, за границей СССР, но вне зоны компетенции Рейха находилось не менее 140-150 тысяч советских военнопленных. С учетом того, что на территории Рейхскомиссариатов "Украина" и "Остланд" весной 1944 года военнопленных практически не было, суммарное количество военнопленных, депортированных за довоенные границы СССР, можно оценить приблизительно в 3,25 миллиона человек. Выявить среди них число тех, кто находился непосредственно в Рейхе, практически невозможно. Но с учетом данных об умерших и о репатриированных военнопленных мы можем оценить их число приблизительно в 2,1-2,2 миллиона человек".
К слову, по подсчетам Генерального штаба, общая цифра демографических потерь советских военнослужащих (убиты, умерли, не вернулись из плена) составляет 8 миллионов 668 тысяч 400 человек. Это безвозвратные потери минус вернувшиеся из плена 1 миллион 836 тысяч человек и вторично призванные на службу на освобожденной территории 939 тысяч 700 человек, ранее значившиеся пропавшими без вести.
Владимир Михайлович Сафир в книге "Первая мировая и Великая Отечественная" констатирует, что "определить точную цифру потерь теперь уже практически невозможно, поэтому необходимо сосредоточить усилия на оценке значений потерь, выходя на порядок цифр с возможно минимальным допуском ошибки".
К основным недостаткам персонального учета и других составляющих указанной методики оппоненты относят:
- запоздалое введение красноармейских книжек (7.10.41) и необоснованная отмена Сталиным личных спецмедальонов (17.11.42). Даже в их бытность многие бойцы из чувства ложного суеверия квиток медальона не заполняли;
- огромный недоучет безвозвратных потерь Красной армии в период всеобщего отступления в 1941 году, а также и в последующие годы; при выходах из многочисленных "котлов" приходилось оставлять не только боевую технику (как правило, из-за отсутствия боеприпасов и горючего), но и всю документацию, включая "Журнал боевых потерь", стараясь спасти в первую очередь знамя части. Поэтому множество донесений просто не доходило до вышестоящих штабов или составлялось крайне неточно, "на глазок";
- представление донесений о потерях с указанием только их общего числа, а не поименно. В основе подобного послабления было заложено традиционное в то время пренебрежительное отношение к личности ("винтики"), в данном случае - к личному составу Красной армии (главное - не люди, резерв их был почти безграничен, главное - реальные успехи: взять высоту, деревню и т.п.). Все это дало возможность многим командирам (от комбата и выше) в официальной отчетности, поступившей "наверх", занижать показатели потерь, получая в таком случае для личного состава дополнительное продовольствие (пайки), "вещевку", боеприпасы и т.п. Размеры указанных приписок находились в определенной зависимости от степени порядочности и честности командира, составляющего подобные донесения. И получилось, что в самих этих документах правда и ложь были просто неразличимы;
- введение в расчеты понятия "списочный состав", что, по мнению ряда историков, автоматически исключало из числа около 8,7 млн. огромные потери ополченцев в 1941-1942 годах, призывников (погибших до включения в списки частей) и др. Частично этот изъян был устранен Генштабом при подготовке данных около 9,2 млн.
Но наиболее убедительным подтверждением всего вышесказанного и правомочности существования методики оценки потерь явились откровения заместителя наркома обороны СССР - начальника Главного управления формирования и укомплектованности войск генерала Е.А. Щаденко, изложенные в его приказе от 12 апреля 1942 года: "…Учет личного состава, в особенности учет потерь, ведется в действующей армии совершенно неудовлетворительно… В результате несвоевременного и неполного представления войсковыми частями списков о потерях получилось большое несоответствие между данными численного и персонального учета потерь…"
"…На персональном учете состоит в настоящее время не более одной трети действительного числа убитых… Данные персонального учета пропавших без вести и попавших в плен еще более далеки от истины…"
Так что с цифрами дело обстоит очень и очень сложно.
ТРАГЕДИЯ 1941 ГОДА
Как писал в книге "Сталин" известный историк Д.А. Волкогонов, "Сталин уже в первые месяцы войны несколько раз интересовался масштабами потерь. Генштаб, Главное управление кадров (ГУК) НКО докладывали, но, похоже, тогда никто ничего толком не знал. Передо мной несколько официальных сводок о потерях. Есть графы о том, сколько погибло, ранено, сколько больных, сколько пропало без вести. Сколько выбыло из строя лошадей, потеряно орудий, минометов, танков, самолетов…
Но графы о том, сколько попало в плен, - нет. В одной из сводок сообщается, что за июнь и июль 1941 года пропало без вести на всех фронтах 72 776 человек… Если приплюсовать к этому данные за август - сентябрь, то сумма удвоится. Но мы-то знаем, что только в районе Киева было окружено 452 720 человек. Большая их часть оказалась в плену".
Главной причиной огромного количества пленных сегодня называют малую боеспособность Красной армии летом 1941 года и совершенную ее неготовность к оборонительной войне.
Как сообщается в базе данных "Современная Россия. Пресса", "в минско-белостокском "котле" (июнь - июль 1941-го) было захвачено в плен 328 тыс. советских бойцов и командиров; в смоленском (июль - август 1941-го) - 310 тыс.; под Уманью (август 1941 г.) попало в плен 103 тыс. человек; под Киевом (сентябрь 1941 г.) - 665 тыс.; под Вязьмой (октябрь 1941 г.) - 663 тыс., под Керчью (май 1942-го) - 150 тыс., под Харьковом (тогда же) - 240 тыс. человек. Всего же в результате крупных сражений советских войск в 1941-1942 гг. в немецком плену оказалось 2 285 000 человек".
Все это так. Но нельзя не учесть основные причины, которые оказываются скрытыми за общим фоном трагедии 41-го.
Во-первых, это внезапность нападения Германии, которая, несмотря на многие предостережения и даже ощущение войны, свалилась на Советский Союз.
В очередной раз вступление в войну Германии приобрело характер оглушительного подавляющего удара, явившись для Красной армии главной стратегической внезапностью.
Все это произошло без всяких "стратегических предисловий и предварительных действий". То есть "сразу в развернутом виде и полным ходом".
Во-вторых, полное господство германской авиации, а также атаки со всех направлений, отсутствие или просто неудовлетворительное управление войсками ошеломили бойцов и командиров Красной армии.
В первые месяцы "вращение маневренного вала" вермахта практически не удавалось остановить. А если удавалось, то ненадолго.
Советский "фронт, разорванный и расстроенный, дрогнул и стал отходить. Отход начался без всякого плана, без всяких установленных намерений, без всякой перспективы. Он принял поэтому самый неорганизованный характер…"
В-третьих, Красная армия впервые столкнулась с примером "самостоятельного применения бронетанковых войск, выброшенных сильным ядром далеко вперед…"
Острие бронированных машин противника, оказавшееся глубоко вонзенным в тело Красной армии, внесло ужас и смятение.
До тех пор, пока советскому командованию не удалось создать фронт организованного сопротивления, войскам не удавалось остановить вал германского наступления.
"Решающую роль в достижении этих результатов имел новый способ применения современных средств борьбы, главным образом - авиации и самостоятельных мотомеханизированных соединений". К слову, действиями бронетанковых соединений, все время поддерживаемых авиацией, противник достигал небывалого успеха мотомеханизированных соединений, имевших огромное значение в современном бою. "Быстро подвижные соединения сразу выбрасывались вперед на расстояние до 100 км и устремлялись в глубину противника. Ими руководило одно стремление - все дальше вперед, и это в конечном итоге решало исход дела".
В-четвертых, Красная армия впервые столкнулась с глубоким вклинением в свою оборону, когда наступление противника сразу же принимало характер преследования. При этом борьба разворачивалась не на каком-то определенном фронте, а сразу же распространялась на большую глубину. В результате советский фронт был разорван. Окружение отдельных групп, изолированных в различных районах на большой территории, - вот к чему привело почти безостановочное германское наступление.
Германские танковые соединения при поддержке мотопехоты, продвигаясь по 60 км в день, отрезали советским войскам путь к отступлению, создавая небывалые в истории войн окружения - "котлы".
Все это привело к панике, дезертирству с поля боя и в пути следования к фронту, к членовредительству и самоубийствам, к общему шоковому состоянию.
Имело место понижение моральной боеспособности советских войск.
"Боязнь окружения и страх перед воображаемыми парашютными десантами противника в течение длительного времени были настоящим бичом", - вспоминал Маршал Советского Союза К.К. Рокоссовский.
Таким образом, причиной массового пленения красноармейцев и командиров можно также назвать морально-психологический фактор.
"Экстремальная военная ситуация (гибель тысяч бойцов, непосредственная, ежечасная угроза жизни), превосходство немецкой армии в первые месяцы войны, порождавшие хронически подавленное состояние красноармейцев, недостаточное питание, скупость информации о положении в стране, естественные социальные различия бойцов и командиров вели подчас к дезертирству, панике, антисоветским настроениям, - сообщал в книге "Ленинград в блокаде" Н. Ломагин. - В этой ситуации трудно досконально определить, какие из названных негативных явлений порождались военным превосходством немцев, их успехом, а какие можно отнести на счет влияния немецкой пропаганды. Но очевидно, в условиях фронта имело место большое количество реальных проступков: измена, дезертирство, пораженческие антисоветские настроения. Очевидно и другое: динамика этих явлений была непосредственно связана с военной ситуацией - улучшение положения на фронте снижало число дезертиров и антиправительственных высказываний и наоборот".
Например, пораженческие настроения, по мнению историков, стали причиной массового и единичного перехода красноармейцев и командиров на сторону врага с первых же дней войны.
Иоахим Гофман в своей книге "Власов против Сталина" с убежденностью писал: "Советские люди своим поведением демонстрировали, что с пафосом восхвалявшиеся устои большевистской доктрины - монолитное единство советского общества, нерушимая верность Коммунистической партии и самоотверженный "советский патриотизм" - не выдержали уже первого испытания на прочность".
"Неблагополучие на советской стороне еще сильнее бросается в глаза, если учесть непредусмотренное поведение солдат Красной армии, - подчеркивает далее Гофман. - Последним всегда внушали, что в бою у них остается лишь один выбор - победить или погибнуть. Третьего было не дано, ведь Красная армия представляла собой единственные вооруженные силы, где уже простая сдача солдат в плен расценивалась как дезертирство и измена и подвергалась тяжелейшим карам. Тем временем, вопреки всему политвоспитанию и всем угрозам наказания, до конца 1941 г. в плен немцам сдалось не менее 3,8 миллиона красноармейцев, офицеров, политработников и генералов, а в целом во время войны - около 5,24 миллиона".
Обратим внимание на явную ложь западногерманского историка: на самом деле большая часть советских военнопленных оказалась в неволе не добровольно, а вынужденно.
Слово Д.А. Волкогонову: "В начале войны, как мы помним, немецким военачальникам удалось осуществить немало маневров, связанных с окружением отдельных частей и соединений Красной армии. Стремительное вклинение немецких танковых группировок рассекало наши фронты, армии, корпуса, создавало обстановку изоляции, оторванности, неизвестности, когда главная сила коллектива - чувство локтя, сплоченности, монолитности - ослабевает.
Несмотря на мужество многих бойцов, командиров, политработников, тогда были нередкими проявления паники, растерянности. Немало командиров, чтобы избежать плена, стрелялись. Часто это делалось после того, как были исчерпаны все возможности для сопротивления. Подчас главными мотивами такого шага были боязнь позора плена или страх ответственности за невыполненный приказ".
По мнению Бориса Соколова, "Великая Отечественная война была прежде всего войной Сталина, а отнюдь не только и не столько войной советского народа…"
Не с таких ли позиций на Западе - со слов бывших офицеров и генералов вермахта, а теперь уже и наших историков - до сих пор идет планомерное и навязчивое перекраивание истории Великой Отечественной войны.