- Вас пошла искать, - ответил Кирилл и добавил:
- У Ксюшки температура.
Вера вбежала в комнату. Девочка спала, раскинув ручки и ножки. Щеки ее неестественно пылали. Вера приложила пальцы к крохотному лобику и тут же убрала - лоб был огненным.
- Я уже позвонил в "скорую". - Сухарев вошел в комнату за ней следом. - Я думаю, вам нельзя ехать сегодня.
- Да, конечно…
- Как? Мы не едем? - На пороге возникла Люба.
- А ты думаешь, ребенка можно везти в таком состоянии? - вопросом ответила Вера.
- Нет, ну я не могу так! Сколько можно! Тут такая скукотища! - заныла Люба. - Я не останусь, как хотите. Если бы я знала, что работа няни такая нудная, то никогда бы… Загнали в какую-то глушь, комаров кормить… - Люба находилась на грани истерики. Вера молча смотрела на нее, думая о своем. - Ребенок постоянно орет, не знаешь, что ей надо!
- Так. Я все поняла, - оборвала ее Вера. - Ты уволена. Поедешь с Кириллом.
- А как же вы. Вер Сергевн? - Кирилл заглянул в комнату. - Может, мне остаться?
- Нет, Кирилл, ты возвращайся, фирма-то у нас совсем брошена осталась, - через силу усмехнулась она. - Мы тут сами справимся, не маленькие.
Люба выбежала из комнаты. Через стенку было слышно, как она двигает мебель, пытаясь сорвать на ней свое настроение.
- Я совершенно не представляю, что делать, - призналась Вера, беспомощно оглядываясь на Сухарева.
- Дети часто болеют. - Сухарев склонился над девочкой, та неровно дышала, открыв свой розовый ротик. Кирилл с Любой уехали, а "скорой" все не было. Погода вдруг резко изменилась. Поднялся ветер, сосны загудели и зашатались, как-то сразу стало темно.
Сухарев кинулся закрывать окно, и едва он это сделал - на турбазу обрушился дождь.
Крупные капли забарабанили в окно. Девочка проснулась и сразу начала плакать. Жар не спадал. Вера ходила из угла в угол, пытаясь укачать ребенка, и неотрывно смотрела в сторону проходной.
Вот звук какой-то машины, лязг ворот. Нет, это автобус со спортсменами.
Сухарев привел с собой ту самую женщину, стриженную под мальчика.
- У Татьяны двое детей, может, посмотрит? - виновато предложил он, словно это по его вине девочка заболела.
Едва к ребенку прикоснулись чужие руки, поднялся истошный крик. У Веры подкосились колени.
- Горячая какая… - только и сказала Татьяна.
Но, взглянув на Верино лицо, посчитала нужным добавить:
- У грудничков часто так, вы не переживайте сильно. Может, животик болит, может, зубки лезут. Поноса нет?
Вера и Сухарев одновременно покачали головами, - Самое главное сейчас - жар сбить, - посоветовала Татьяна, - а то могут случиться судороги.
Вера побледнела. Егор усадил ее на кровать.
- А чем лучше температуру сбить? - спросил он. - Таблетками?
- Таблетку она выплюнет, - сказала Татьяна. - Попробуйте водкой растереть.
Сухарев помчался за водкой.
- Я бы побыла с вами, - извинилась Татьяна. - Но у нас, как назло, ЧП. Родион неудачно приземлился, похоже на перелом. Но я зайду попозже.
Вера проводила женщину. Вернулся Егор с водкой.
За окном было уже совсем темно, дождь хлестал, небо трещало, разрываемое по швам неровной молнией. Сухарев сбросил с себя мокрую насквозь рубашку и остался в таких же мокрых шортах. Ребенка уложили на стол и сами встали у этого стола - испуганные и сосредоточенные. Сухарев наливал водку, разведенную теплой водой. Вере в ладонь, она растирала орущего ребенка. Делали дело молча, сосредоточенно. Когда растерли последний пальчик, напряжение в комнате звенело.
- Теперь уж "скорая" не приедет? - полуспросила Вера.
- Наверное, застряла на полпути.
Они одновременно вздохнули. Девочка барахталась на столе. Крик ее потерял интенсивность, перешел в обычный плач.
Сухарев показал на бутылочку, Вера дала девочке пузырек со сладкой водой - та зачмокала. Ее накрыли пеленкой. От усилий крошечный лобик покрылся бисеринками пота. Когда содержимое подошло к концу, девочка уснула. Ее положили на Верину кровать.
Лоб и щеки ребенка стали влажными и прохладными - жар спал.
Вера опустилась на стул у кровати и не отрываясь следила за беспокойным сном ребенка.
- Если с ней что-то случится, я не переживу, - вдруг сказала Вера.
Сухарев опустился на свободный стул.
- У нее нет родителей? Кто она вам?
- У нее есть по крайней мере мать. И дед.
- Почему же она с вами?
- Ее матери шестнадцать лет, это моя двоюродная племянница. Вернее, даже троюродная. Дочь моей двоюродной сестры Инги. Так вот эта бестия не придумала ничего лучше, как подкинуть свою дочку мне.
- Наверное, она знала, что вы любите детей.
Вера посмотрела на Сухарева. В темноте его глаза казались темнее, чем на самом деле, мерцали сдержанным блеском. Она усмехнулась:
- Зоя это сделала, чтобы позлить меня. В детстве она дико ревновала меня к отцу.
Сухарев ошарашенно уставился на нее.
- Так, значит…
- Да, Егор. Коля - Ксюшкин дед.
- И он ничего не знает?
Вера развернулась к нему на стуле.
- А чего вы хотели? Чтобы я рассказала ему, что его дорогая Зоя родила? Чтобы он забрал беспомощного ребенка скитаться с ним? У него ни кола ни двора! Он только что из тюрьмы.
- Но что же вы собираетесь теперь делать? Растить ребенка, зная, что в любой момент у вас его могут отнять?
- Не берите в голову. - Вера поднялась, подошла к шкафу, достала оттуда две кружки. - Вам нужно выпить, вы промокли.
Она налила немного водки Сухареву и себе.
Разрезала яблоко. Выпили.
- A y вас есть дети? - спросила она, уже смелее глядя Сухареву в глаза.
Он покачал головой.
- Ну а женаты вы были? - не унималась Вера. - Неужели никогда? Вот уж не поверю!
Сухарев поднялся.
- Ну, мне пора. Что-то я засиделся.
Вера удивленно смотрела в его голую спину. Что она такого сказала? Задала обычный вопрос.
- Подождите, Егор! - Она поднялась и подошла к нему. - Вы не обижайтесь на меня за тот вечер, хорошо? Я вела себя по-дурацки, не знаю, что на меня нашло.
- Я уже забыл.
- А.., тогда - спокойной ночи…
Вера не знала, что сказать. Ей мучительно не хотелось оставаться одной. Но она не могла попросить его остаться. И в то же время больше всего на свете ей хотелось, чтобы он остался.
- Да. Я пойду. Но я зайду позже узнать, как она. - Он кивнул на девочку.
Сухарев ушел, и одиночество волной нахлынуло на Веру. Она поправила Ксюшкину пеленку. Девочка спала, обессиленная жаром. Дождь хлестал по стеклу, будто пытался что-то доказать ей. Что? Что вся ее теория о любви и предательстве - бред и никаких выводов из собственной жизни делать нельзя? Все повторится вновь, человек способен вновь и вновь обретать надежду? Но на что она надеется сейчас? Что этот сыч лесной полюбит ее и развеет ее страхи? Какая наивность! Зачем он ей нужен? Да и она не нужна ему вовсе, это он демонстрирует ей как может.
Вера вскочила и вытащила из чемодана ветровку.
Она не может оставаться здесь одна. Сейчас она пойдет и скажет ему об этом. Пусть он думает о ней что хочет. Вера выскочила под хлесткий ливень. Ноги мгновенно промокли. Она двигалась на свет ночника в его окне, как корабль на свет маяка. Ее колотила внутренняя дрожь. Холода она не замечала.
Она толкнула дверь и ударилась о Сухарева. Он стоял в плащ-палатке.
- Я.., мне страшно одной, - пробормотала она.
- Я уже иду.
Они вышли под дождь, держась за руки. Преодолев пространство сплошной воды, вбежали на веранду Вериного флигеля. Прежде чем войти туда, где спал ребенок, Сухарев снял плащ-палатку и, стряхнув, бросил на скамейку. Вера проделала то же с ветровкой.
Лицо у Сухарева было мокрым, и Вере захотелось убрать с его щек холодные капли. Как только ей пришла в голову эта мысль, он протянул руку и стал вытирать ладонью ее лицо. У нее и волосы были мокрые, но ясное дело - их не вытрешь руками. Тем не менее Сухарев провел ладонью по мокрым волосам. От этого внезапного проявления тепла у Веры перехватило горло. Она громко всхлипнула, и тогда он обеими руками сжал ее голову. Потом наклонился и попробовал на вкус ее губы. Они были влажными и прохладными от дождя. Его губы показались Вере немного с горчинкой, как петрушка. Минуту назад она что-то хотела объяснить Сухареву, рассказать, что она чувствует. Но теперь, после поцелуя, она поняла, что ничего сказать не сможет. Ей только хочется крепко держаться за него, впитывая спокойное тепло с запахом мяты и зверобоя.
Они вошли в комнату и сели на пол напротив кровати. Из-под пеленки выглядывала крошечная круглая ступня. Вера потрогала - кожа была теплой и влажной. Сухарев стащил со стола одеяло и накрыл их обоих. Теперь они сидели под одеялом, тесно прижавшись, и молча слушали дождь. Вера слушала свое плечо - на нем лежала горячая и тяжелая рука Егора.
- Ты скучаешь по дочери? - вдруг спросил Сухарев.
Вера помолчала.
- Больше всего я хотела бы вернуться в ее детство. Все изменить. Стирать пеленки, баюкать ее. Но этого уже не будет. Иногда я думаю, что она ненавидит меня.
- Почему?
- Возможно, Игорь внушил ей, что я ее не любила. Она совсем не помнит меня.
- Ты пробовала искать их через Интернет?
- Я все пробовала. Игорь не отвечает.
- Не может быть, чтобы он ни с кем из России не общался.
- Видишь ли… У него с матерью были сложные отношения. Она подавляла его. Думаю, что в конце концов его отлет в Канаду - это своеобразный бунт.
К тому же его мать уже умерла. А друзей у него и здесь было немного, а там он мог завести новых.
- А о себе ты что думаешь? - задал Сухарев странный вопрос.
- Не поняла.
- Ну ты-то против чего бунтуешь?
- Разве я бунтую? - размышляла Вера. - С чего ты взял?
- Во-первых, ты бунтуешь против своего имени.
Ты разделила его на два взаимно исключающих. Вера.
Ника. А в сущности, это одно красивое имя - Вероника. Я буду звать тебя Вероника.
"Я буду звать тебя Вероника", - звучало у Веры в ушах. Он будет звать ее. Это как обещание, как что-то в будущем.
- Зови, - сказала она и потерлась ухом о его плечо. Это оказалось очень приятно - чувствовать щекой и ухом чужое жесткое плечо.
- Ты решила все вычеркнуть, что было в прошлом, включая саму себя.
- Да, наверное.
- Ну и как, получилось?
- Нет, как видишь. Прошлое догнало меня и схватило за подол. Я всех их любила - Ингу, Колю, тетю Оксану. Я только Зойку не успела полюбить. А потом решила: раз они меня предали, то я их вычеркну, будто их и не было в моей жизни. Разлюблю.
- А Ксюшка заставила тебя усомниться в своей силе.
- Да, я люблю ее. С этим ничего не поделаешь.
Больше всего я мечтаю сейчас, чтобы она проснулась здоровой.
- Я тоже. Знаешь, я не хочу, чтобы ты уезжала.
Сердце Веры сжалось и поползло в живот. Она повернулась и прижалась губами к его плечу.
- Повтори, - попросила она.
- Я не хочу, чтобы ты уезжала, - ровно произнес он, не глядя на нее. И замолчал.
Вера дышала ему в плечо и плакала. Он не хочет, чтобы она уезжала!
Целую вечность никто не говорил ей этих слов. И что самое главное - они звучали искренне. Уж в оттенках интонаций Вера хорошо научилась разбираться. Он сам почему-то изо всех сил сопротивляется своему чувству, и именно это вызывало доверие. Хотелось слушать его голос.
- Я хочу знать о тебе все. Расскажи мне о себе, - попросила Вера.
- Когда-нибудь потом.
- Но почему?
Это показалось Вере странным.
- Сдается мне, что ты тоже бунтуешь. Заперся здесь вдали от людей, никого в свою жизнь не пускаешь. Почему?
- Тебя пущу. Но не сейчас, ладно?
Сухарев наклонился и нашел в темноте ее губы.
Они целовались, сидя на полу - как школьники. Дождь за окном поредел.
- Не уезжай, - попросил он шепотом.
- Ладно, я побуду еще немного, - так же шепотом ответила она.
"Скорая" приехала утром, никаких отклонений в здоровье девочки врачи не обнаружили.
- У нее режется первый зуб, мамаша, - устало сообщила врач. - В этом случае может быть не только температура, но и расстройство стула, повышенная нервозность. У вас что - первый ребенок?
Не дождавшись вразумительного ответа от Веры, врач посоветовала побольше с ребенком гулять, поскольку после дождя воздух в лесу особенно целебный. Вера собралась и отправилась выгуливать Ксюшку. Пляж был мокрый, каждый след отпечатывался в песке. Вера шла и разговаривала с девочкой. О том, как испугалась за нее вчера и как нехорошо так пугать тех, кто любит тебя.
У лестницы ее поджидала Татьяна.
- Ну как? Воспаления нет?
Вера покачала головой.
- Зубки лезут.
- Надо же! Так нас всех перепугала, хулиганка!
Татьяна весело погрозила пальцем Ксюхе. Та в ответ пустила слюни.
- А у вас как дела?
- Перелома, слава Богу, нет, но вывих порядочный. Сегодня ездили на рентген.
Вера не успела выразить сочувствие, Татьяна отвлекла ее, показывая в небо. Параплан парил над поляной, а рядом невозмутимо завис орел.
- А вообще-то, Вера, я очень рада за вас. Ну, точнее, за Егора.
Вера открыла было рот, но Татьяна не дала ей возразить:
- Я сразу, как приехала, заметила - он другой.
Глаза другие. Мы ведь пять лет назад, можно сказать, силком его в свой клуб втянули. В глазах - голая тоска, смотреть невозможно. Стал летать, немного ожил.
А сейчас с ним такие перемены…
- Какие же раньше у него были глаза? - полуспросила Вера.
- Отсутствующие. Весь в себе.
- Да, но, наверное, для этого были причины?
- Конечно, причины, - согласилась Татьяна и вдруг попросила:
- Можно я ее подержу?
- Попробуйте. Она у нас дама с норовом, не ко всякому пойдет.
Татьяна осторожно взяла Кеющку. Та нахмурила бровки.
- Какие мы красивые! Какие норовистые! На маму похожа, вижу. А на папу?
- Таня, вы извините… Вы нас не правильно поняли. Это не Егора дочь и не моя.
Татьяна вскинула на собеседницу огорченное лицо.
- Правда? А я-то думала! Ему бы так нужно семью, ребенка…
- Но почему?
- Как почему? Ведь его жена погибла беременная, разве он вам не рассказывал?
Вера замялась.
- Егор всегда обходит эту тему. Ему до сих пор больно об этом говорить.
- Да это и понятно. Он столько лет стережет эту реку, где утонула его жена. Словно она может выплыть, понимаете? Как он с ума не сошел до сих пор?
Они приехали на месяц отдохнуть, а он поселился здесь навечно. Похоронил себя вместе с ней. У них так долго не было детей, они так радовались…
- Так.., тело не нашли? - тихо спросила Вера, зная, что у Егора она об этом не спросит.
- Нет… - Теперь Татьяна уставилась на Веру с подозрением. - Так вы и этого не знаете?
- Теперь знаю.
Она забрала Ксюшку и зашагала вдоль берега в противоположную сторону. В голове пульсировала кровь.
Она все поняла. Горло сжимал спазм. Чужая боль облила ее своей неподдельностью. Преданность - качество, которое она превыше других ценила в людях, бесспорно, принадлежало Егору, этому странному лесному сычу.
Она должна для него что-то сделать. Что? Купить в конце концов для него эту турбазу, чтобы никто не смог прогнать его отсюда. Она понимает его беду. Больше того, она любит его…
Вера вернулась в лагерь и стала искать Сухарева.
Его нигде не было.
Накормив и искупав девочку, она укутала ее и положила в коляску. Засыпала Ксюшка только на свежем воздухе. Вера катила коляску перед собой по направлению к столовой, когда ее догнал Сухарев.
- Пойдем, - сказал он и положил ей в руки букет полевых цветов.
Букет был пестрым, горько-ароматным, но Сухарев не дал ей насладиться созерцанием.
- Куда мы идем?
- Ко мне.
Он привел ее к своему флигелю. Коляску со спящей девочкой поставили на веранде и накрыли пологом от комаров. Вечерело. Во флигеле пахло полынью и мелиссой. На столе у окна Вера заметила два высоких бокала и миску с черешней. Ягоды высились горкой, а стебельки торчали в разные стороны. Сухарев чиркнул спичкой, и на подоконнике ожила свеча. Достал из шкафа вино и наполнил им оба бокала:.. И вино, и черешня были одного цвета. Вера села к столу и взяла ягоду. Черешня оказалась упругой и сочной. Сухарев поднял бокал.
- Я хочу выпить за вчерашнюю ночь. Она оказалась очень важной для меня.
- И для меня, - как эхо повторила Вера.
Он пил свое вино, не отрывая от нее глаз. Она проделала то же самое. Краем сознания Вера отметила, что, конечно, где-то она это уже видела или читала: вино, свеча. И что Сухарев неоригинален.
Но сейчас это не имело значения. Он сделал это все для нее. Он хочет быть с ней, она ему нужна. И это главное.
В ночь за окном вдруг ворвались звуки ударных.
- Танцы, - кивнул Егор в сторону столовой.
Вера встала и взяла его за руку.
- Я объявляю белый танец.
Сухарев поднялся и обнял ее. Они танцевали на маленьком свободном пространстве его комнаты между столом, кроватью и дверью, и теснота помещения делала их еще неразрывнее и ближе. Сухарев потерся щекой о ее волосы, и Вера закрыла глаза. Казалось, что ночь плывет мимо них, унося с собой заботы и впечатления. Им оставалось только чуткое ощущение друг друга, их тесный мир на двоих. Сухарев остановился и нашел губами ее лицо. Он изучал его неторопливо, словно губы хотели запомнить то, что целовали, и, сбиваясь, возвращались к уже изученному, чтобы повторить все сначала.
- Ты все еще думаешь о нем? - вдруг спросил Егор, держа ее лицо в ладонях.
- Нет. Я думаю о тебе. Я хочу.., может, это звучит слишком прямолинейно, но я хочу тебя! - выпалила Вера, держа обе ладони на его груди.
Он молча кивнул. Потом сел на корточки и развязал ей кроссовки. Они легли на кровать поверх одеяла и долго лежали молча, боясь нарушить то полноценное состояние покоя, которое было создано во время танца. Им было хорошо. Вера вдруг мысленно увидела себя со стороны, с позиции сосен, облаков, звезд. Она - посреди дикой природы, в ветхом щитовом домике, на старой кровати.
На веранде в кровати спит ребенок, а рядом, в ее объятиях - любимый мужчина. И больше ничего не надо. Все остальное - приходящая и уходящая суета.
А это - счастье. Очень хочется получше распробовать и запомнить его вкус., - Вероника, - произнес Егор ее имя, и они оба прислушались. - Вероника…
- Так меня никто не называл. Никогда.
- Я буду первым.
Егор сбросил с себя рубашку. Вера проделала то же самое. Теперь они изучали кожу друг, друга - все выступы, ложбинки, шероховатости. Каждое новое открытие доставляло им наслаждение. Ночь загустела.
Постепенно нежность переросла в страсть. Из головы исчезли все лишние мысли. Они плавали где-то поблизости, но Вера о них забыла. Для нее существовало сейчас только пружинистое, разгоряченное страстью тело Егора, запах разнотравья, исходящий от него… И имя, которое он без конца повторял: Вероника…
Посреди ночи их разбудил телефон. Сухарев спал.
Вера нашарила на столе трубку и сонно пробормотала туда:
- Але…