Почти месяц махновцы сражались в районе Елисаветграда. Выбив красных из Помощной и Вознесенска, Махно получил от них предложение пойти на переговоры. Ответ был неутешительным для большевиков: "Вы обманули Украину, а главное – расстреляли моих товарищей в Гуляй-Поле, ваши остатки все равно перейдут ко мне, и посему я с вами со всеми, в особенности с ответственными работниками, поступлю также, как вы с моими товарищами в Гуляй-Поле, а затем будем разговаривать о совместных действиях". Вопреки этим угрозам, Махно тогда не расстреливал попавших в его руки красных командиров, а агитировал их: "Вы узурпаторы, душители воли народной... Вы бежите от Деникина, я же разобью его в пух и прах..."
Красные бойцы сотнями уходили к Махно, не желая покидать Украину. Командиры красных частей тоже колебались. Как вспоминал Иона Якир, командующий Южной группой красных, "трудно было предположить в первую минуту, как поведут себя некоторые командиры-"вожаки", если будет приказ двигаться на север". Что уж говорить о рядовых бойцах. Так что главной задачей коммунистов Южной группы было удержать бойцов от контактов, даже боевых, с махновцами. Как вспоминал В. Затонский, на вопрос к командирам, готовы ли они драться с Махно, те отвечали: "Ни, с Махно не буде, сами думают, как бы к Махно уйти".
На этом дороги Махно и РККА разошлись, Махно отступил на запад, большевики – на север. В начале сентября произошла последняя встреча с частями РККА – с выходящей из окружения группой Якира. Махновцы отсекли от нее небольшую часть и предложили ей объединиться. Большинство красноармейцев согласилось, и махновская армия обогатилась коммунистическим "стальным" полком под командованием Полонского.
В конце сентября положение махновцев стало критическим. Превосходящие силы деникинцев прогнали их через всю Украину и вытеснили их в район Умани, где укрепились петлюровцы. Население не поддерживало махновцев – они были чужими в этих местах. Их продвижение сковывал обоз с ранеными. В этих условиях Махно идет на временный союз с Петлюрой, который тоже воевал с деникинцами. Передав "союзнику" обоз с ранеными (впоследствии Петлюра отдаст их белым, нарушив договоренность с Махно), махновцы развернулись и атаковали преследовавшие их части Добровольческой армии. Внезапный удар, нанесенный махновцами под Перегоновкой 26-27 сентября, был сокрушающим. С этого эпизода мы и начали эту книгу. Три полка противника были разгромлены и почти полностью вырублены. "Никто из нас не знал, что в этот момент великая Россия проиграла войну", – философски напишет потом один из белых офицеров, участвовавших в этой операции.
Махновская армия ворвалась в тылы деникинцев и двинулась через всю Украину тремя колоннами в сторону Гуляйпольского района. Они обрастали крестьянами и повстанцами, остававшимися в тылу Деникина. Пришел отряд левого эсера Шубы. Собирались крестьяне, мобилизованные белыми – уже вооруженные Деникиным.
Белаш предложил послать несколько отрядов на север, но Махно одернул его, "упрекая в распылении армии на отряды". Волин поддержал Белаша, утверждая, что таки отряды станут "будирующим фактором третьей анархической революции на Украине", но Махно стоял на своем – ему нужна была освобожденная территория, где можно будет начать организацию новой жизни.
5 октября махновцы захватили Кичкасский мост и перешли через Днепр. Они вернулись в свой район, разлившись по нему широкой лавиной. 6-14 октября в руках махновцев оказались Мелитополь, Бердянск и Мариуполь. В Бердянске белые пытались уплыть на пароходах, но махновская артиллерия потопила их. Под угрозой оказалась ставка Деникина в Таганроге. Инфраструктура Добровольческой армии была изрядно потрепана, что затормозило деникинское наступление на север, к Москве. "Это восстание, принявшее такие широкие размеры, расстроило наш тыл и ослабило наш фронт в наиболее трудное для него время", – признавал А. Деникин. С фронта срочно пришлось перебрасывать части Шкуро, чтобы локализовать быстро расширяющуюся зону, контролируемую махновцами. 18 октября генерал Май-Маевский, лично занявшийся нежданной проблемой Махно, отбил Мариуполь. Начались затяжные бои.
Другая сторона осеннего рейда через Украину – крупнейшая вспышка классового террора махновцев. "Помещики, кулаки, урядники, священники, старшины, припрятавшиеся офицеры – все падали жертвами на пути движения махновцев", – не без гордости пишет П. Аршинов. Часто махновцы руководствовались в своем терроризме настроениями местных крестьян, которые обвиняли того или иного представителя "господствующих классов". В случае, свидетелем которого был В. Волин, крестьяне обвиняли священника в провокации расстрела односельчан, и никто из присутствующих не захотел заступиться. "Везде крупные помещики и кулаки уничтожались в больших количествах. Этот факт в достаточной степени демонстрирует ложность распространяемого большевиками мифа о так называемом "кулацком" характере Махновского движения", – рассказывает В. Волин. В некотором отношении зажиточные крестьяне оказывались заложниками идеологических построений радикальных партий, в соответствии с которыми снисхождение к "кулакам" было признаком контрреволюции. Характерный для крестьянской войны террор для идеологов движения был лишь свидетельством последовательной борьбы против эксплуататоров.
Взрыв горкома
В это же время неожиданный удар от махновцев получили и большевики. Когда махновцы узнали о расстреле части своего штаба большевиками, Махно собрал на станции Большой Токмак совещание, о котором мы знаем из показаний Льва Задова (Зиньковского), данных после возвращения в СССР. В июне 1919 г. Задов был членом контрразведки. На совещании присутствовал прибывший из Москвы анархист Казимир Ковалевич, который предложил развернуть в столице активные анархистские действия, включающие террористические акты против красного руководства. "Махно одобрил, снабдил группу деньгами".
Ковалевич был секретарем Московской федерации анархистов. После апрельского разгрома он 6 мая 1918 г. инициировал вопрос об изменении методов работы федерации анархистов. Вероятно, Ковалевич предлагал усилить подпольную составляющую работы (это обсуждение было закрытым). Радикальный противник большевиков, Ковалевич не нашел понимания у большинства секретарей федерации. Только весной 1919 г. ему удалось найти общий язык с анархистом Витольдом Бжостеком, затем уехавшим к Махно. Там Бжостек близко сошелся с Марусей Никифоровой и дал хорошие рекомендации Ковалевичу. В Москву с Ковалевичем отправились контрразведчики Я. Глагзон и Х. Цинципер, бойцы Петр Шестерин, Александр Попов, Михаил Тямин и Михаил Гречаников, анархистки Любовь Черная и Мария Никифорова. Похоже, Маруся добралась только до Харькова, после чего, встретившись с Бжостеком, повернула с ним в деникинские тылы. Они погибли в Севастополе.
В Харькове и затем в Москве группа расширилась за счет анархистов и левых эсеров. Наряду с махновцами и Ковалевичем костяк группы составили люди анархистского боевика Петра Соболева, товарища Бжостека.
Обстановка располагала леваков к самым решительным действиям. Коммунистический режим оставил перед ними несложную альтернативу – либо культурничество, отвлеченные теоретические рассуждения и лекции, либо отправка в Красную армию с беспрекословным подчинением воинской дисциплине. Большинство анархистов, которые не ушли на фронт в первые месяцы гражданской войны, считали Красную армию карательной.
Часть анархистов заявляла, что в условиях белой угрозы нужно мириться с большевистским режимом, так как он все же продвигает общество к коммунизму, путь и несовершенному. Такая позиция преобладала на съезде анархо-синдикалистов в августе 1918 г., который провозгласил советы переходной формой к коммунизму. Таков же был взгляд и анархо-коммунистов, собравшихся в декабре 1918 г. на съезд, организованный сторонниками члена ВЦИК Аполлон Карелина. Он говорил: "Только мы и коммунисты-большевики являемся в наше время реальной силой в борьбе с контрреволюционным движением. Этим и создается необходимость нашего товарищеского отношения к ним". Так считал и Махно до июня 1919 г. После расстрела махновских командиров его позиция изменилась, совпав с мнением Ковалевича. Раз анархисты – самостоятельная сила – это нужно доказать не только на Украине, но и в Москве, где анархисты были разбиты в апреле 1918 г.
Часть анархистов предпочитала пока пропагандировать анархический идеал (впрочем, одного из лидеров пропагандистского крыла Льва Черного все же расстреляют в 1921 г.). Часть, не очень-то интересуясь теорией, вела полуподпольный образ жизни в ожидании "дела". Прибывшие в Москву махновские боевики и товарищи Ковалевича создали группу "Анархистов подполья" числом около 30 человек и принялись "ставить дело". Соболев возглавил боевую группу и организовал переброску взрывчатки из Брянска.
Ковалевич, который "давно мечтал о поднятии массового движения рабочих против комиссаров за октябрьские завоевания, безвластные советы и конфедерацию труда", возглавил "литературную группу" и развернул пропаганду среди рабочих. Листовки "Анархистов подполья" проникнуты ненавистью к режиму, который предал идеалы Октябрьской революции, фактически разогнал советы и установил "рабовладельческий строй". "Отняв у рабочих все октябрьские завоевания, Совнарком пошел войной на непокорную деревню". ""Комиссар и взятка!" – вот лозунг Совнаркомовской братии".
Листовки печатали в типографии, где работали меньшевики – нужно было платить. Деньги Махно подходили к концу. Вместе с максималистами и левыми эсерами анархисты подполья в августе-сентябре провели несколько удачных эксов. С деньгами наладилось, хотя часть из них левые эсеры присвоили себе. В их крыле партии это вызвало скандал. Экстремисты были исключены из партии. Зато в кругу анархистов подпольщиков большой авторитет приобрел Донат Черепанов – участник Октябрьского переворота и Июльского восстания левых эсеров, сторонник самой решительной борьбы с большевиками. Недавно он был исключен из партии, но исключения не признавал. Идейно Черепанов перешел на позиции синдикализма, так что от анархистов мало отличался. Сотрудничество "анархистов подполья" с изгоями из партии левых эсеров было закреплено созданием совместного "Всероссийского Повстанческого Комитета Революционный партизан". В его штаб вошли Ковалевич и Черепанов.
"Анархисты подполья" не очень-то скрывались, спорили с анархистами-пропагандистами о необходимости "реального дела", но большевикам было не до них – приближался Деникин.
Между собой "революционные партизаны" обсуждали, где и как нанести террористический удар по большевикам – отомстить за махновских командиров и дезорганизовать власть. Споры шли бурные – покушаться ли на Ленина, или он – честный революционер. Тогда – ударить по ЧК. Нет, она подчиняется партии. И потом терракт должен стать еще и сигналом к рабочим, чтобы выступить против большевиков. Соболев, подражая народовольцу Халтурину, намеревался устроить взрыв резиденции врага – Кремля, но для этого нужно было слишком много взрывчатки, и он ее методично накапливал. Обсуждали, не взорвать ли что-то во время Октябрьских торжеств…
Терроризм – обычное оружие в арсенале политической борьбы того времени, тем более – в обстановке гражданской войны, когда политический противник был в то же время и военным. Но террорист террористу рознь. Для одних террористов убийство – ремесло. Профессиональные киллеры шлифуют квалификацию и не выбирают цели – это дело начальника, хозяина или клиента. Они знают, зачем нужно уничтожить цель, а дело исполнителя – сделать дело. Ему все равно, кого убивать – политиков, бизнесменов, случайных прохожих, детей в школе… Ничего личного – только бизнес. Для других террористов – терракт – результат их идейного выбора. Они могут быть дилетантами в этом деле, но такие террористы сами решают, где и почему должен быть нанесен удар. Террорист-идеалист при этом как правило плохо разбирается в перипетиях политической борьбы. Он не вхож в коридоры, где принимаются решения. Он целится в символы власти, не зная, каков ее механизм, кто придет на место убитого и каково будет изменение политического курса в результате терракта. Потому большинство террактов, совершенных из идейных соображений, ведет совсем не к тем результатам, которые планировались. Народовольцы хотели вызвать революцию, а спровоцировали реакцию. Выстрел Николаева в Кирова стал поводом для волны террора. Поджог рейхстага леваком-антифашистом Ван дер Люббе только укрепил режим Гитлера.
Анархисты подполья хотели вернуть страну к идеалам Октябрьской революции, но не знали, куда бить. Ложной была сама посылка – с помощью взрывов нельзя сделать страну свободней. Можно дезорганизовать противника, и если бы на Москву наступал Махно, взрывы можно было бы рассматривать как чисто военную операцию – тогда были бы понятны и цели – военные объекты. "Анархисты подполья" обвиняли большевиков в том, что они собираются сдать Москву Деникину в то время, как анархистские партизаны идут к ней с Украины и из Сибири. Подпольщикам казалось, что падение большевиков в Москве только улучшит перспективы революции, но реальная ситуация была иной. Махно и большевики могли разбить Деникина только вместе. Дезорганизация коммунистического руководства в момент натиска Деникина давал белым шансы на победу. Захватив Москву, белые получали господствующую стратегическую позицию в гражданской войне.
Анархисты подполья стремились "снова воскресить революционный порыв. Нужно разогнать Совнарком, уничтожить чрезвычайки. Нужно "вернуть то, что было в Октябре". Это было бы понятно в 1921 г., когда белая угроза миновала. Но "бунт и восстание" в 1919 г. могли дезорганизовать тыл красных также, как Махно дезорганизовал тыл белых. Деникин, которому "анархисты подполья" совсем не сочувствовали, объективно мог выиграть от мести Махно большевикам, которую были готовы осуществить "Анархисты подполья". Но невольно они стали инструментом мести еще одного человека…
Пока цель так и не выбрали. Ждали какого-то хорошего повода для акции. Основные запасы динамита хранились на даче в Красково, но кое-что было заначено и по квартирам. Пропаганда оставалась основным направлением работы. Выпустили листовку о махновцах, другие листовки и газету "Анархия".
25 сентября к Соболеву зашел Черепанов, который предложил "цель". Он говорил, что в Московском горкоме коммунистов сегодня состоится заседание, где коммунистическая верхушка будет обсуждать меры сдачи Москвы Деникину и одновременно – террора против левой оппозиции. На самом деле Черепанов был не в курсе, что там будет за совещание, но он хорошо знал здание горкома в Леонтьевском переулке – до разгрома левых эсеров там располагался их горком. Проходя мимо здания, где все было знакомо, он только распалял свое чувство мести к партии, которая предала революцию, установила свою диктатуру вместо диктатуры трудящихся классов и, что немаловажно, отобрала это здание. Так не достанься же оно никому.
Черепанов поделился идеей взрыва горкома с Соболевым, и ему она понравилась. Со своими ребятами он снарядил полуторапудовую динамитно-пироксилиновую бомбу. При этом они даже не посоветовались с остальной частью группы. Соболев, Попов, Гречаников, Глагзон, левый эсер Н. Николаев и Черепанов отправились к зданию горкома. Черепанов показал, где можно хорошо перелезть через ограду, чтобы подойти к окну зала заседаний. После этого он, сделав дело, удалился. Соболев с помощью остальных приблизился к окну, запалил фитиль, и бросил ящик с бомбой в окно.
Между тем 25 сентября в МГК не было никакого важного заседания. В это время в здании происходило совещание по вопросам пропаганды. Из важных персон присутствовали Н. Бухарин, Л. Преображенский, А. Мясников, М. Ольминский и Е. Ярославский. Они инструктировали низовой пропагандистский актив и лекторов по вопросам текущего момента и организации пропаганды, мобилизации сочувствующих на борьбу с Деникиным. Рутинные вопросы этого времени. После основных докладов часть присутствующих стала выходить из зала. Как раз в момент этой сумятицы в окно с шипением влетел ящик. Секретарь МГК РКП(б) Владимир Загорский бросился к бомбе, чтобы что-то предпринять. В этот момент раздался взрыв. Обрушило заднюю стену и крышу. Погибло 12 человек, включая В. Загорского, было ранено 55 большевиков, включая Бухарина, Ольминского, Ярославского и Мясникова (все ранены легко). Большинство погибших и раненых были низовыми работниками, что вызвало разочарование террористов – такого результата они не ждали.