Возросшая выучка позволила перейти от шестишережного (шестишеренгового. - Примеч. ред.) строя к четырехшережному. Это вело к меньшим потерям и росту мощи огня, а в сумме - к большим тактическим возможностям. Основное оружие рядовых - кремневые ружье с французским батарейным замком (отсюда второе название - фузея, от французского - ружье) с багинетом. Полагались солдатам шпаги или палаши. В полках еще оставались подразделения, вооруженные 4–5-метровыми пиками и пистолетами. Призваны они были в первую очередь отражать нападение кавалерии. Все пехотные офицеры имели шпаги с широкими клинками и протазаны. Офицеры гренадерских полков вместо протазанов получали фузеи.
Умение шведов маневрировать на поле боя, удерживать инициативу, а главное, наносить сокрушающий удар побудило Петра уделить особое внимание инженерной и огневой подготовке. Это должно было в какой-то мере лишить неприятеля преимущества в этих важных компонентах боя. По сути, кирка и лопата были приравнены царем к фузее и палашу. Уже на первом этапе Полтавского сражения события показали правоту столь прозаического решения: доселе всепреодолевающий шведский натиск если и не расшибся о земляные валы русских редутов, то выдохся настолько, что утратил свою пробивную силу. В свете Полтавы инженерное обеспечение сражения вышло за рамки простого решения проблемы, с которой сталкивались все военачальники, как лишить противника превосходства в том, в чем он сильнее. Но значение происшедшего с точки зрения военного опыта еще весомее: русская армия одолела шведов, потому что готова была пролить и пролила не только больше крови, но и пота: Полтава - это еще и "трудовая победа" армии.
Если русская пехота и особенно кавалерия уступали в выучке и опытности шведам, то артиллерия стала тем родом войск, где армия Петра превзошла противника. Правда, начинал Петр войну с устаревшей артиллерией. Однако царь двигался от худшего к лучшему - он постоянно совершенствовал артиллерию, когда как шведы топтались на месте. К Полтавской битве армия имела мощную полевую артиллерию, сведенную в один артиллерийский полк, а в конных и пехотных полках - полковую артиллерию, способную действовать непосредственно в боевых линейных порядках. К этому времени все орудия были унифицированы. Иными словами, это была уже полноценная артиллерия Нового времени, способная влиять на исход крупных сражений.
Предшественники Карла XII уделяли артиллерии большое внимание. Однако Карл XII пренебрег заветами предков. Возможно, сказалась порывистая натура короля, для которого тяжелые орудия были сродни кандалам. Король-герой не то чтобы пренебрегал артиллерией - он просто предпочитал добиваться победы, всецело полагаясь на подвижность пехоты и быстроту кавалерии. В этом он не был одинок: тот же Реншильд обошелся под Фрауштадтом без пушек. Долгое время это небрежение сходило шведам с рук. Потом под Полтавой отозвалось сторицей. Однако, чтобы это произошло, Петру со своими артиллеристами пришлось приложить колоссальные усилия, ведь поучительные уроки легко не преподносятся. Большая заслуга в этом принадлежала Якову Брюсу, вступившему в должность "главного артиллериста", генерала-фельдцейхмейстера после пленения прежнего, Александра Арчиловича, под Нарвой. Замена оказалась удачной. Обладая обширными знаниями и недюжими организаторскими способностями, Брюс коренным образом реорганизовал артиллерию, сделав ее сильнейшим родом войск русской армии. Умение петровских артиллеристов впечатляет. Во время одной из опытных стрельб из пушек на дистанцию в 130 саженей в мишень угодило 297 ядер из 366. Конечно, в обстановке боя достигнуть такой результат было много труднее. Но ведь и стрелять приходилось чаще всего не по отдельным мишеням, а по плотным шеренгам, где каждое ядро находило себе жертву.
Русское командование прилагало немало усилий для повышения качества кавалерии. Однако достижения здесь в сравнении с другими областями военного строительства были много скромнее. Причина кроется даже не в недостатке средств. Кавалерия - тот род войск, где на создание полноценных формирований требуется куда больше времени, чем было его у Петра. Сложности подстерегали повсеместно: с обучением рядового состава; с малознающими офицерскими кадрами; с конным составом - конные полки остро нуждались в рослых и выносливых лошадях, пригодных к обучению и службе. Шведы превосходили русских кавалеристов по вооружению, выучке, тактике боя. Подвластное им искусство фехтования на всех аллюрах с большим трудом давалось русским драгунам. Куда увереннее они чувствовали себя в пешем бою. И это не случайно, ведь ставка была сделана на формирование драгун, кавалерии, в строгом смысле слова, "неполноценной", пехотинцев на лошадях. Отсюда и стремление встречать неприятеля не в седле, а стоя на земле, выстроившись плутонгами. Преодолевать эту тягу к спешиванию конным генералам приходилось суровыми мерами.
К 1708 году драгунские полки вместо шумной, но малоэффективной стрельбы из пистолетов и драгунских карабинов стали все чаще прибегать к конной атаке "в линию", завершавшейся кровавой рубкой. Первый крупный успех пришел в 1706 году под Калишем, когда, атакуя скорым аллюром, драгуны опрокинули неприятеля. И все же с выучкой и умением шведских всадников приходилось считаться.
Русская армия образца 1708–1709 годов мало походила на то воинство, которое встретило шведов осенью 1700 года под стенами Нарвы. В этом имели возможность убедиться Петр и его генералы. Об этом стали догадываться сами шведы. Однако все дело заключалось в мере. Насколько она стала другой? Способной уже побеждать? Драться на равных? Противостоять самому Карлу XII, объявленному при жизни военным гением, вторым Александром? На все эти мучительные вопросы однозначный ответ можно было получить, только сражаясь и побеждая противника. Естественно, в 1707–1708 годах такой, до донышка обретенной уверенности не было и быть не могло.
Зато всеобщим было мнение, что в решающем столкновении с главной армией русским ни за что не устоять. Исход предрешен, поражение неизбежно. Не случайно министр Людовика XIV Ж.-Б. де Торси, которому посулили за посредничество со Швецией помощь русского корпуса, пренебрежительно отказался от подобной услуги: ну и что, что царь Петр довел свою армию до 80 тысяч человек! Это 80 тысяч трусов, которых обратят в бегство 8 тысяч шведов!
Нужна была Полтава, чтобы раз и навсегда отучить говорить подобное.
Накануне вторжения: два правителя
Сталкивались не только две армии - противостояли и соперничали правители двух враждующих стран. Соперничество Петра I и Карла XII началось не с Полтавы и Полтавой не закончилось. Но одно бесспорно: в этом противостоянии Полтава - точка наивысшая. Многолетний спор правителей получил здесь разрешение, причем не просто как победа одного и поражение другого. В конце концов, подобное уже случалось. Существеннее другое: пораженный Петр сумел после Нарвы подняться. Карлу это не удалось. Дальнейшая его жизнь - скольжение по наклонной, постепенная утрата былого могущества. Карл XII уступил Петру I как государственному деятелю и, возможно, просто как человеку.
Однако итог противостояния вовсе не повод для иронии над шведским монархом. Эта была выдающаяся личность не по своему положению, а по дарованию и личным качествам. Карл XII обладал мужеством инициативы, отвагой принятия решений. Оба - и Петр I, и Карл XII - по рождению были обречены на первенство, но это совсем не значит, что они обязательно должны были иметь его. Сколько до них, при них и после них монархов, восседавших на престоле, с напыщенной важностью выцеживали значительные слова, вложенные в них фаворитами и первыми министрами. Они были самодостаточны, самодержавны, властны по сану и характеру. Причем эта самодостаточность принимала яркие формы во многом из-за соперничества друг с другом, заставлявшие Петра и Карла совершать поступки, едва ли возможные при других обстоятельствах. Так что все попытки осмеять "проигравшего" Карла XII, преподнести все его неоднозначные и неординарные действия лишь как проявление ограниченности, без попытки понять мотивы, им двигавшие, есть не что иное, как невольное принижение не только шведского монарха, но и его вечного оппонента Петра. Мол, с таким стыдно не управиться. Между тем вопрос следует ставить в иной плоскости: как с таким смог управиться?
Для Карла жить - значило воевать. Король чем-то напоминал викингов из прошлого своей страны. Он не просто рвался в бой, он им упивался. При этом Карл никогда не прятался за спины солдат и рисковал, кажется, много больше всех правящих особ, вместе взятых. В Норвегии, в ночном бою у Гёландской мызы, он чуть ли не в одиночку, пока не подоспела помощь, отбивался от датчан и уложил пятерых. Еще ранее в Бендерах король зарубил девятерых янычар, а затем со скромностью предлагал уполовинить эту цифру, поскольку победители всегда преувеличивают. Он не мог жить без бравады, без дерзкого вызова судьбе, пускай и приправленного крепкой верой в Промысел Божий, который, разумеется, всегда на стороне храброго. Петр в эту "рулетку" на шведский манер никогда не играл и рисковал лишь по необходимости. Не из-за трусости - ясного понимания ответственности. Петр - человек осознанного долга перед Отечеством. Карл, тоже не упускавший момента упомянуть о долге, понимал его на свой манер: он служил собственной славе, которую возносил, лелеял и множил. Считалось, что делалось это все к славе Швеции. Вот только выходила она стране как-то боком, отчего гибель короля у подданных вызвала вздох облегчения.
Как полководец Карл скептически относился к бесконечным передвижениям по дорогам с целью выигрыша позиции и завоевания территории, словом, всего того, что высоко ценилось почитателями так называемой кордонной системы. Он отдавал предпочтение быстрому маневру и открытому сражению. Конечно, в отличие от полководцев при государях ему, монарху-полководцу, было легче рисковать и пренебрегать общепризнанными правилами. Но дело не только в высоте королевского сана, ставившего особу Карла выше поражения. Математический склад ума короля подсказывал, что сражение для Швеции с ее ограниченными ресурсами - наилучший выход. Подобно своему великому современнику, принцу Евгению Савойскому Карл предпочитал вести войну не на истощение, а на уничтожение. Он свято верил в преимущество качества перед количеством. А качество для него - его закаленная, вымуштрованная, спаянная протестантской верой и жесткой дисциплиной армия. Для такой армии тянуть со сражением - все равно что разбавлять вино водою. Качество следовало реализовывать немедленно, не откладывая. Тянуть - значит терять качество.
Столь высокие требования к боевой готовности требовали постоянных тренировок и напряженной работы мысли, обобщающей военный опыт. Шведский король, несмотря на молодость, крепко усвоил эту истину. В этом смысле все безумные выходки Карла XII, приводившие в ужас добропорядочных шведов - от сумасшедших скачек по улицам Стокгольма до единоборства с медведем в Кюнгсэре, - были для него проверкой крепости духа и тела. В юном принце, а затем в короле билось сердце победителя - он везде и во всем стремился первенствовать. Был случай, когда в соперничестве с другом-придворным он без раздумья бросился в воду. Потом выяснилось, что юноша не умел плавать. Но разве мог Карл уступить и выказывать слабость?
Король держал в форме и свое войско. Система обучения строилась на том, чтобы довести действия солдата до автоматизма. Уже предшественники достигали в этом совершенства. Карл придал этой методике блеск. Одна из причин - доверие солдат к королю. Многочисленные примеры храбрости короля, помноженные на его заботу об армии, сделали его полновластным распорядителем судеб подчиненных. Ему не просто подчинялись. Ему подчинялись охотно. По словам одного из современников Карла XII, одно его появление пробуждало в солдатах "необычайную охоту к бою". Фраза по-своему замечательная, если иметь в виду, что она равно означала и "охоту побеждать", и "охоту умереть".
Впрочем, забота и щедрость Карла по отношению к подчиненным носили своеобразный характер. Он поступал так не от сердечной широты. Армия была главным орудием удовлетворения его честолюбивых помыслов, отчего здравый смысл побуждал содержать ее в порядке и довольстве. Король равно проявлял заботу, как n равнодушие, относительно своих солдат и офицеров. Постоянно рискуя собственной головой, он никогда не задумывался над тем, что одновременно подставляет под пули чужие. Для него жизнь человека в мундире - мелкая расхожая монета, неизбежная плата в его увлекательном состязании с судьбой. Даже элита его армии - драбанты и гвардейцы - расходовались им с истинно королевской расточительностью, за которой угадывалась непоколебимая уверенность, будто они для того и родились, чтобы умирать рядом и вместо него. Карл XII любил славу, но такую, которая была густо вымазана кровью, причем не только вражеской, а и шведской. Хорошо известно, что и Петр I не особенно задумывался о человеческой цене своих побед и поражений. Но в равнодушии Петра усматривается равнодушие к человеку вообще, столь характерное для политической культуры и ментальности самодержавной власти. У Карла же равнодушие, скорее, эгоцентриста, неисправимого честолюбца. В нем бьется сердце Герострата, сжигающего не храмы, а страны вместе с чужими и своими солдатами.
За свою короткую жизнь Карл победоносно завершил девять кампаний и выиграл четыре крупных сражения - при Нарве (1700), Даугаве (1701), Клишове (1702) и Головчине (1708). Это дало основание военным историкам признать за ним выдающиеся тактические способности. Карл интуитивно чувствовал все недостатки линейной тактики и пытался преодолеть их, нередко пренебрегая общепринятыми правилами и рекомендациями. Военные историки отмечают его постоянное стремление к простоте, которая в исполнении северного героя становилась кратчайшей дорогой к победе. Свои мысли и опыт Карл воплощал в наставлениях. Так, невольное топтание в Сморгони побудило его к разработке дополнений к полковым наставлениям, с которыми шведы вступили в Россию. Сравнение их с петровским "Учреждением к бою" отчетливо выдает разницу в мышлении двух соперников. Карл систематичен, его наставление - сплав опыта, знаний, математического расчета. Не случайно к прозвищу "железная башка" в это время добавилось и более благообразное: "умная голова". Петр в своем "Учреждении" - импульсивнее, лаконичнее и оттого не столь фундаментален. Но и там, и там - одно стремление и одна мысль: как одолеть противника.
Будучи превосходным тактиком, Карл оказался слабым стратегом и еще более плохим политиком и дипломатом. На первых порах это не казалось катастрофическим, особенно на фоне успехов шведской армии. Но стратегия - эта наука побеждать не в одной кампании, а в войне в целом. История показала, что Карл XII как раз в этом не преуспел. Отсюда суровый и не совсем справедливый вердикт Вольтера о короле: "Храбрый, отчаянно храбрый солдат, не более".
Главной ошибкой короля стала недооценка России и Петра. Это еще можно было бы как-то объяснить в самом начале Северной войны. Однако в дальнейшем столь демонстративное пренебрежение к северному исполину уже свидетельствовало о склонности Карла к стереотипам. Король со своей психологией героя стремился переделать реальность, уже не замечая, собственно, самой этой реальности. Итог - реальность подменялась вымыслом. Он желал считать Россию варварским и слабым государством - и считал ее таковым, несмотря на все перемены; он верил, что сможет после Полтавы поправить положение, втянув в войну Турцию, - и "втягивал", потеряв понапрасну массу времени в многомесячном "Бендерском сидении". Для Швеции все это закончилось очень печально, как, впрочем, и для самого Карла.
Люди разных культур, темпераментов, менталитета, Карл и Петр были одновременно удивительно схожи. Но эта схожесть была особого свойства - в непохожести на других. Обрести подобную репутацию в век, когда экстравагантное самовыражение было в моде, - задача нелегкая. Но Петр и Карл преуспели в этом. Их секрет был прост - оба вовсе не стремились к экстравагантности. Они жили без затей, выстраивая свое поведение в соответствии с пониманием своего предназначения. Отсюда многое, что казалось другим столь важным и этикетно необходимым, для них не имело значения.
Небрежение к общепринятому находило свое выражение даже во внешнем виде героев. Оба государя мало беспокоились по поводу того, как они выглядели, во что одевались и какое производили впечатление. Одевались, как удобно, выглядели так, как выглядели, бросив взгляд утром в зеркало, а затем надолго забыв о его существовании. Английский дипломат Томас Вентворт (Уэнтворт) и француз Обри де ля Мотрэ оставили описания "готского героя". Карл XII статен и высок, "но крайне неопрятен и неряшлив". Черты лица тонкие. Волосы светлые, засаленные, не каждый день знавшиеся с гребнем. Любимая одежда - мундир шведского рейтара и высокие сапоги со шпорами. То был вид человека, ежеминутно готового по звуку трубы усесться в седло и двинуться в поход. Однако у этого человека у постели всегда лежит Библия.
Внешний вид Петра I хорошо знаком российскому читателю по многочисленным изображениям и памятникам. Высок, долговяз (оттого не любит ездить верхом), быстр в движении. Взгляд тяжелый. В одежде столь же не взыскателен, как и его визави. Во время поездки во Францию царь явился на прием к пятилетнему Людовику XV в скромном сюртуке из толстого серого баракана (род материи), без галстука, манжет и кружев, в - о ужас! - не напудренном парике. "Экстравагантность" московского гостя так потрясла двор, что на время вошла в моду. Придворные щеголи с месяц смущали придворных дам диковатым с точки зрения французов костюмом, получившим официальное название "наряд дикаря".
Манеры государей не отличались изысканностью. Карл, по замечанию Вентворта, "ест, как конь", размазывая масло по хлебу большими пальцами. Из любимых яств - поджаренное сало и пиво. Вина король не переносил. Сервировка стола была под стать пище: за общим столом подавались серебряные приборы, в одиночестве Карл предпочитал пользоваться жестяной. Впрочем, король не любил есть на людях.