– Хватит вина! Володя! Я так больше не могу! Куда? Подождите! – схватилась Лена за тарелку, которую хотел унести официант.
Она быстро доела спагетти. Рублей на пятьдесят оставалось. Не пропадать же добру!
– Я много думала, – невнятно произнесла Лена, Потому что рот был забит макаронами. Проглотила и продолжила:
– Мучилась и страдала. Но я решила… Володя! Я тебя прощаю!
– За что? – изумился он.
– Сам знаешь. И свои недостатки признаю. Генка правильно говорит, что я – манная каша.
– Генка? Какая манная каша?
– Которая тебе надоела, и сейчас ты питаешься селедкой, которая любовница. Но, Володенька! Селедка надоедает еще быстрее каши! Тебе не наскучила? – спросила Лена с надеждой.
– Ничего не понимаю! – воскликнул Володя, огляделся и перешел на злой шепот:
– Во-первых, ни селедками, ни любовницами я не питаюсь! Во-вторых, ты! Ты сама сказала Генке, что у меня… А у меня никого! Пока! – добавил Володя. – Перекладываешь с больной головы на здоровую! Постыдилась бы!
Лена искренне не помнила того, что наплела Гене. Разве упомнишь, что несешь в запале?
– Не было такого! Клянусь! Генка мне открытым текстом дал понять, что у тебя завелось... завелась... ты понимаешь!
– Не может быть! Ладно, пока оставим Генку. Как поживает сексуальный гигант Иванов?
– Откуда мне знать? Ведь он твой приятель!
– Что? – вытаращил глаза Володя.
– С Егором Ивановым я познакомилась только сегодня утром. Какие вы с ним сексуальные рекорды ставили, извини, не в курсе!
Лена ревновала Володю к новому другу. Как к любому человеку, вещи, фильму, книге – ко всему, что муж познавал без нее.
– Я имею в виду не Егора! А твоего жирного воздыхателя! Чья жена, напомню, если забыла, пришла к нам и указала на мои рога.
– Опять двадцать пять! Ведь это Ленкина, соседки, изобретатель, то есть клиентка, тьфу ты, запуталась. Жена любовника! Она мне сама призналась.
– Иванова?
– Нет, Ленка! Я тебе говорила.
– Ага! И после этого я поперся к ним выяснять, кому бесхозные рога принадлежат!
– И напился, – ехидно напомнила Лена. – Разве она призналась бы, когда муж рядом? А мне что делать? Не шпионы, поди, чтобы каждый разговор на магнитофон записывать! Эта Лена…
– Ты все время переводишь разговор на других!
– А ты меня не слушаешь! – всхлипнула Лена, у которой близко подошли слезы.
– Спокойно, без рыданий! – предупредил Володя. – Что у нас дальше? Официант! – гаркнул он, как ресторанный завсегдатай. – Два кофе и одно пирожное. Заварное!
В ожидании десерта они молчали. Вспоминали одно и то же.
Лена любила заварные пирожные. Как-то Володя на ее день рождения решил сделать сюрприз и уговорил кондитеров в заводской столовой сделать торт в виде большой заварной трубочки. Когда он внес сюрприз в комнату, гости дружно ахнули. Торт напоминал гигантский глазированный фаллос. Гена тут же дал название торту – "Кастрат", женщины отказывались его есть, а на Володину голову посыпались двусмысленные шутки.
"Какое хорошее было время", – подумала Лена.
"Жили как люди, – думал Володя, – и на тебе!"
– Наш с тобой разговора – нарушил тишину Володя, – напоминает…
– Бред! – Они произнесли одновременно.
Снова замолчали. Сколько раз так бывало!
Детей ругают, как певцы – те же слова, но на два голоса. Спроси Лену, что Володя думает о президенте, скажет слово в слово. А он смешно ее пародирует: "Купила колбасу по девяносто пять. Но свежую! Когда свежая, она не хуже, чем "Докторская" по сто двадцать. А старая только в солянку годится, если чеснока много положить".
Володя расплатился. Они вышли из ресторана. Володя рассказывал о том, что уже договорился по телефону с учеными из своего бывшего НИИ об экспертизе. Точнее сказать, заключение напишет он сам, а они только просмотрят и подпишут. Как всегда, проблема номер один – кто будет печатать заключения.
– Приноси домой, – сказала Лена, – я наберу на компьютере. А вдруг мы ошибаемся? Вдруг роем под честного человека?
– Вскрытие покажет, отчего умер чукча.
– Вскрытие показало, – подхватила Лена их старую присказку, – что чукча умер от вскрытия.
– Хорошо, что ты Булкину ничего не сказала. Думаешь, не понимаю, какая ответственность на меня ложится? – вырвалось у Володи.
Лена отреагировала мгновенно:
– Ой, втравила тебя в историю! Ты свою подпись не ставь, может быть? Пусть Гольдманы, Рекрутовы и другие академики, а?
– Как это – не ставь? Я за свои слова отвечаю. Сколько ты дел нашла?
– Двенадцать. Мне еще идея пришла: можно отправиться в архив и посмотреть документы за прошлый год. Но больше нам вдвоем не осилить. Завтра поеду. Ты вечером позвони, хорошо? И будь, пожалуйста, внимательным, не рискуй понапрасну, все-таки дело подсудное.
– Ты тоже! Не высовывайся! И в общем… береги себя!
Они стояли, у турникета, мешали людям проходить на эскалатор. Их обругали: "Нашли место!", "Проходи, деревня!", "Подвиньтесь!", "Посторонитесь!".
Потом пришла дежурная по эскалатору и потребовала показать проездные документы.
– Пока! – сказала Лена мужу и вставила проездной в щель приемника.
Ушла, не оглянулась.
– Ваши документы! – напомнила Володе тетка в форме.
– А я не еду! Я плыву, уже уплыл!
Он развернулся и пошел к выходу. Посмотрел на часы. Семь вечера. Еще успеет на тренировку.
"Результат положительный или отрицательный?" – пыталась Лена определить итог разговора с мужем. Ответ не замедлил проявиться в форме кошелька, который валялся на дороге к дому. Она подняла кошелек, открыла – плотная пачка денег. Значит – отрицательный! Лена в сердцах запустила кошелек в кусты.
Потом долго искала, пока нашла, перепачкалась в грязи. От компенсации денежной отказываться – это не по-хозяйски!
НЕ ЖЕНИТЕСЬ НА МЕДИЧКАХ
Володя занимался на тренажерах и мысленно анализировал недавний разговор с Леной.
Достижение: раньше, поднимая штангу, он ни о чем постороннем думать не мог, только уговаривал себя: еще пять минут, еще триста килограммов!
Он настолько свыкся с мыслью о существовании любовника у жены, что расстаться так просто с ней уже не мог. И были факты! Факт первый – визит Ивановой. Факт второй – уверения соседки Лены. Факт третий – поиск Иванова по списку изобретателей. Раз искали – значит, он есть! Стоп! В этом пункте логика хромает. Нельзя найти кошку в темной комнате, если кошки там нет. А Лена очень натурально обижалась!
Эмоции – не факт. Идем с конца. Лена-соседка могла слукавить? Легко! Иванова могла ошибиться дверью? Элементарно! Что получается? Получается, что он, Володя…
Минуточку! Обозвать себя идиотом и простофилей он всегда успеет! Начнем сначала!..
От начала до конца и с конца в начало выходила сплошная белиберда и двойное прочтение.
Володя мылся в душе. В кабинке напротив намыленный начальник отдела рекламаций спросил его:
– Заметил, что Костя из сборочного перестал ходить? Пока он здесь качался, его лучший дружбан качался на его жене. Представляешь? Он их застукал! Ты не разведенный?
Володя что-то невнятно пробормотал в ответ.
– Я – развелся! Свободу, брат, ни с какими золотыми цепями не сравнишь! Хочешь, пей пиво с утра, хочешь, козла забивай, хочешь, в носу ковыряй – никто тебя не пилит, не гундосит, копейки не считает.
Начальник отдела рекламаций выключил воду и стал вытираться. Его полотенце, серое и дырявое, было страшнее, чем половая тряпка у Володиной жены.
Кстати, о дружбанах, то есть о Генке! Что он наплел Лене? Как переврал ее слова? Друг, называется! Схватил его жену – вчера, когда она рыдала, – облапил, как бы утешая. Знаем мы его утешения! Бабский угодник!
Кулаки у Володи чесались давно. Результатом всех своих спортивных усилий он видел мордобой. Прибор для выжигания покоился на антресолях. А отрицательная энергия, как только мышцы укрепились, вновь забила ключом. Генка! Черт тебя задери! Я потребую ясности!
Пока Володя ехал на "Полежаевскую", он вспомнил столько грехов своего друга, что тому не отмолить их вовеки. Как говорит народная мудрость: была б копна, а ворона сядет.
Володя рывком распахнул дверь Генкиной комнаты и не двинулся дальше порога. Идиллия! За столом с очередной медичкой вино под холостяцкую закуску потягивает.
– Привет! – Генка расплылся в улыбке. – Пришел? Знакомься! Это… – запнулся, вспоминая имя. – Это Танечка! Наша Таня горько не плачет, наша Таня нашла свой мячик!
Лицо, оно же морда, у Генки было хмельным (простительно) и скабрезным (убить!).
Медичку Володя плохо рассмотрел, мельком отметил – серое в очках, сутулое в красной блузке.
– Добрый вечер! – кивнул Володя Тане-медичке. – Выйди! – приказал другу.
– Танечка! – Генка, вставая, захватил ее руку и поцеловал. – У нас, у мальчиков, тоже есть свои маленькие секреты! Гораздо меньше ваших! Мик-ро-с-те-лемет-ри-ческие! – выговорил он по слогам абракадабру. – Сей момент буду! Жди меня, и я вернусь! Только очень! – Генка закусил губу, изобразил страсть. – Очень жди!
Володя, потеряв терпение, шагнул вперед, отодрал Генку от руки медички и выволок в коридор.
– Ты! – прошипел Володя.
– Все сделал! Договорился! – Генка, прижатый к стене, поднял руки вверх. – Соседка сдает тебе комнату. Все условия! Мы друг другу не мешаем. Моя Таня, твоя, извини. Штанга. Японский городовой! Надо было прожить почти сорок лет, нарожать детей, чтобы по коммуналкам с залетными старыми девами…
– Меня с собой не сравнивай! Что ты Ленке сказал? Ты ее манной кашей обозвал? Обо мне наплел, сволочь? Юбочник! – Володя схватил Генку за грудки.
– Прости! – театрально завопил Гена. – Ошибся, больше не буду! Друг! Проси что хочешь! Тебе почка лишняя не нужна? Возьми, вырежи мои почки! – кривлялся Генка.
– Идиот! – сбавил пыл Володя.
– Хронический, неисправимый, от рождения! – подхватил Гена. – Слушай, а ты меня правда бить собрался? Вот дурак!
– Сам дурак! – буркнул Володя, признавая глупость своего поведения.
– А-а-а! – завопил Гена. – Убивают!
И бросился в комнату.
Они не дрались шутейно лет двадцать.
А раньше часто случалось: готовятся к экзаменам, час сидят над книжками, два – и вдруг начинают драться-бороться для разминки. Измочалят друг друга, пар выйдет – и снова за учебники или идут за пивом.
Таня, вовсе не медичка, а киоскер, торгующая ежедневной, недельной и ежемесячной прессой у станции метро "Полежаевская", двадцати семи лет, не замужем, с роковым потением или, по правде, жировыделением пор лица, как ей казалось – отвращающим мужской пол, загнавшая себя в абсолютные уродины; но тут появился ОН, покупавший каждое утро несочетаемое – "Коммерсант" и "СПИДинфо", жгучий брюнет с улыбкой Сталлоне, чуть уставшего после трех суток перестрелок, ставший предметом ее ночных, утренних и дневных грез, побудивший купить жироудаляющие лосьоны и доводящий ее до обморока. своими: "Здравствуйте! Мерзкая нынче погодка! Мне – как всегда"; а сегодня вовсе лишивший остатков разума: "Во сколько кончаете работу? В семь? Не хотите со мной выпить чашечку чая и послушать вечно прекрасную музыку?" – и она сомнамбулой притащилась к школьной подруге, умолила ее одеть и причесать себя для судьбоносного свидания; но предательские поры лица, она их чувствовала как отдельные организмы, продолжили источать жир в богемно-неубранной комнате Геннадия; она доставала салфетку, промокала лоб, терла подбородок – с ужасом видела на белоснежной поверхности отпечатки бесполезных ухищрений, грязно-коричневые следы двух тональных кремов и порошковой пудры, готова была завыть от отчаяния, но тут появился лысый мужчина, отозвавший Геннадия в коридор.
Быстро! Что советовала подруга? Обрызгать лицо из пульверизатора спиртосодержащим лосьоном, досчитать до пяти, промокнуть и напудриться!
Таня успела только обрызгаться и промокнуться Двое разъяренных мужчин ворвались в комнату. Свободное пространство – лишь вокруг стола, за которым она сидела. Остальное – мебель, штабеля книг, лыжи, пакеты с неизвестным содержимым, автомобильные покрышки, сваленные в углах, раскладушка под окном.
Они бегали вокруг стола. Лысый догонял, Геннадий убегал. Оба кричали о поруганной дружбе.
Геннадий:
– Я всегда говорил! Вовка! Ты меня знаешь! Бабы вмешаются – прощай мужская дружба!
Лысый, он же Вовка:
– Скотина! Собака! Сволочь! – Все на букву "С", получалось как стихи.
На короткое время они останавливались, часто дергаясь из стороны в сторону, рассчитывая, куда побежит противник, и снова мчались по кругу. Они носились с юношеским азартом, который Таня приняла за дикую ярость.
Она не знала, что делать. Испугалась, потому что дерущихся мужчин видела только в кино. Артисты совсем нестрашно наносили удары, а у этих, казалось, дойдет до натурального убийства.
Приоткрылась дверь, появилась голова соседки.
– Мордобой! – с неожиданным для ее возраста азартом проговорила старушка. – Вчера здесь изнасилованная была. Ой, плакала! Так исходилась, сердешная! А милицию не вызвали! Спорили про перестройку, – донесла соседка.
Володя поймал Генку, свалил на раскладушку. Одной рукой захватил ворот рубашки, другой – чуб. Поднимал голову поверженного и бил оземь, то есть о парусину.
– Попался, враг народа! Получай!
– Дяденька! – плаксивым голосом умолял Гена. – Дяденька, не убивайте! У меня пятеро детей!
Заинтересованная соседка на полкорпуса влезла в комнату, попеняла Тане:
– Чего ждешь? У Геннадия правда много детей. Двинь лысому, который сверху!
Таня, впервые с тринадцатилетнего возраста забыв про жировые поры, встала, подошла к борющимся. В руках у нее был пластиковый пульверизатор. Ненадежное оружие. На подоконнике лежал толстый том энциклопедического словаря. Татьяна схватила книгу, размахнулась и огрела Володю по черепу.
Она била одной рукой, и удар получился несильным. Лысый не упал бесчувственно, только развернулся и удивленно посмотрел на нее.
Таня мужественно закрепила успех: забрызгала его лосьоном со спиртом из баллончика.
Володя задохнулся, закашлялся, свалился на пол. Гена весело загоготал (Тане почудился предсмертный хрип):
– Женщины! Вы меня погубите! Только вы меня спасете!
Его обидчик стоял на четвереньках, заходился от кашля, сквозь пальцы, которыми он закрывал лицо, обильно текли слезы.
– Никак ты ему глаза выжгла! – ахнула соседка. – Слепым останется! – оптимистично заключила она.
Медичка, она же киоскер Таня, схватила свою сумочку и бросилась прочь из квартиры.
Через некоторое время друзья мирно сидели за столом и ужинали. Володя, которому старушка промыла глаза спитым чаем, вполне зрячий, по-прежнему плакал, но уже не так обильно. Слезы почему-то текли одновременно через нос, поэтому он беспрерывно сморкался в платок.
– Хочу заметить, – сказал Гена, – что ваше семейство превратило мою обитель в юдоль печали. Вчера здесь рыдала твоя жена, сегодня ты мокроту развел.
– Знаешь, как жжет! – шумно потянул носом Володя. – Чем она меня? Девушек выбираешь, я тебе доложу! Зачем она пульверизатор притащила? Мне спасибо скажи. Точно извращенка. Хотела тебя обрызгать в самый ответственный момент. Понял? И на всю оставшуюся жизнь быть тебе импотентом!
Гена поперхнулся:
– А с виду не скажешь, медичка как медичка.
– Не женитесь на медичках, – напомнил Володя.
Гена прижал руку с вилкой к груди:
– Вовка! Ты настоящий друг, ты меня спас! Почку я тебе уже предлагал? Не надо? А селезенку не хочешь?
– Богатый у тебя организм, – Володя промокнул глаза и высморкался – сколько лишних составляющих. Донор ты наш! Твои бы запасы да на благо собственной семьи.
Не подозревая того, Володя предсказал дальнейшее развитие ГТенкиной жизни.
РОМАНТИЧЕСКИЙ УЖИН
Лене Соболевой позвонила бывшая и единственная жена Гены Лидина Мила-Людмила.
Напомнила о сегодняшнем свидании в кафе.
Мила выходила на связь два раза в год: за неделю до памятной даты, чтобы Лена ничего не планировала, и утром дня встречи, чтобы подтвердить ужин в кафе. Мила была очень организованной женщиной.
Неделю назад Лене ничто не мешало встретиться с Милой. Но сегодня Лена собиралась после обеда в архив, это другой конец Москвы, к семи точно не успеет. И отказывать несчастной (с точки зрения Лены) разведенной женщине, которой только и осталось отмечать первый поцелуй с любимым мужчиной, Лена не могла. Поэтому, подтвердив свидание, Лена задумалась над тем, как его избежать, Ответ лежал на поверхности. Лена поехала по знакомому маршруту – к Гене на работу.
Услышав голос Лены в трубке внутреннего телефона. Гена ощетинился:
– Не могу выйти! Занят! Работы невпроворот.
– Три минутки! – уговаривала Лена.
– Говори!
– Я же из проходной! Тут все слышат. Пожалуйста, спустись, очень нужно!
"Буду нем как рыба, кит и все животные, вместе взятые, – мысленно программировал себя Гена. – Она меня больше не спровоцирует. Еще одна оплошность, и Вовка точно из меня котлету сделает".
Гена вышел насупленный и хмурый. Не поздоровался, только вопросительно уставился. Но первой спросила Лена:
– Ты помнишь, какой сегодня день?
Гена пожал плечами и, тщательно следя за каждым словом, насмешливо произнес:
– Взятие Бастилии или Зимнего дворца? День пионервожатого или ассенизатора?
– Как тебе не стыдно? – возмутилась Лена.
– Умираю от стыда, – заверил Гена.
– В этот день, много лет назад, – патетично, вытянув шею, проговорила Лена, – ты первый раз поцеловал Милу в переходе метро со станции "Театральная" на "Площадь Революции"!
Гена растерялся и машинально поправил ее:
– Тогда "Театральная" называлась "Площадь Свердлова".
– Значит, ты помнишь? – обрадовалась Лена безо всякой патетики.
– А то! – гордо соврал Гена.
– Отлично! Понимаешь, мы этот день каждый год отмечаем с Милой, а сегодня, – тараторила Лена, – никак не могу с ней встретиться. И в конце концов! Кто с твоей женой целовался? Я или ты?
– Я! – Гена не уходил от ответственности.
"Милка отмечает... каждый год! – лихорадочно думал он. – Значит, помнит, любит? Значит, не все потеряно?"
– Ты меня не слушаешь! – насторожилась Лена.
– Весь внимание!
– Пойдешь?
– Куда?
– Нет, ну я не знаю! Что я тебе толкую?
– Что?
– Гена, ты какой-то странный. Не болеешь?
– Ленка! Я здоров, как все рыбы, киты и животные, вместе взятые. Четко скажи: что я должен сделать?
– Прийти вместо меня в кафе.
– Понял. И что сказать? Ты не смогла?
– Идиот! – воскликнула Лена.
– У вас с мужем наблюдается отвратительная манера обвинять меня в умственной отсталости. – Он сделал глубокий вздох, потряс головой. – Говори адрес и время.
На свидание с бывшей женой Гена вышел, отпросившись с работы, за два часа. Правильно сделал. Купил громадный букет цветов в ажурной обертке из фольги. Сообразил, что в ресторане расплатиться денег может не хватить. Рванул домой, занял у соседки.