– Алло. Да. Пусть поднимется. Это сиделка. Доктор Шредер рекомендовал мне ее, по крайней мере на время.
Фиби повернулась спиной к портрету и тяжело опустилась в кресло.
– Мама, пожалуйста, не огорчайся. Фиби опустила плечи и сгорбилась.
– Не хочу видеть в доме белые халаты. Мне надоела эта чертова форма!
– Ладно, так и будет.
– И чтобы она не смела пялиться на меня, когда я сплю.
– Никто не собирается этого делать, мама.
– Это все равно что вернуться назад, в психиатрическую лечебницу.
– Я понимаю. – Адриенна потянулась к матери, но та уклонилась и не позволила дотронуться до своей руки. – Поверь, мама, это шаг вперед, а не назад. Сиделка – очень славная женщина, и я думаю, она тебе понравится. Пожалуйста, – добавила она беспомощно, – не отстраняйся от меня.
В течение следующих двух с половиной лет Фиби старалась не поддаваться своей болезни, которая, по-видимому, все время стремилась переиграть ее. Фиби хотела стать снова здоровой и крепкой, но намного легче было закрыть глаза и плыть по течению. Или вспоминать о прошлом. Или позволить себе впасть в заблуждение и считать, что все обстоит так, как ей бы хотелось. Иногда она воображала, что у нее сейчас временный простой между двумя фильмами, только что отснятая лента монтируется, а новый сценарий рассматривается. И случалось, что она по нескольку дней плыла на волнах эйфории, порожденной жизнью в придуманной ею самой реальности, существовавшей только в ее воображении. Ей приятно было представлять Адриенну молодой девушкой из общества, живущей беззаботно, скользящей по жизни, полной богатства и успеха, для которых она и была рождена. А потом придуманный ею мир внезапно переворачивался вверх тормашками. Фиби погружалась в столь глубокую и мрачную депрессию, засасывавшую ее как трясина, что иногда даже не различала отдельных дней. Она воображала, что снова живет в гареме, что ее окружают знакомые запахи и что она коротает бесконечные часы в зное и прострации. Пойманная в эту ловушку, она смутно слышала, как ее зовет Адриенна, но у нее не хватало сил отозваться.
Снова и снова Фиби проделывала мучительный путь обратно, и каждый раз это возвращение было тяжелее и тяжелее.
– Поздравляю с Рождеством! – сказала Селеста, входя в комнату.
На плечи ее был накинут мех – русская рысь, а руки полны свертков и коробочек, завернутых в блестящую бумагу.
Адриенна вскочила, чтобы освободить Селесту от них, в то же время разглядывая ее новое манто со смешанным чувством восхищения и зависти.
– В этом году Санта-Клаус пришел раньше?
– Просто я сделала себе маленький подарок в награду за успешные восьмимесячные выступления в "Окнах".
Селеста сняла манто и небрежно бросила его на стул.
– Фиби, ты выглядишь потрясающе!
Это была святая ложь. И все же Селеста подумала, что ее подруга действительно выглядит лучше, чем несколько недель назад. Ее лицо казалось не таким бледным и одутловатым. Сегодня Адриенна пригласила на дом парикмахера покрасить и уложить матери волосы, и сейчас они выглядели почти такими же роскошными, как когда-то.
– Так мило с твоей стороны прийти к нам. Знаю, что тебя, вероятно, приглашали в десятки мест.
– Да, и там были на выбор любые люди, начиная от несносных и кончая скучными. – Селеста со вздохом опустилась на софу и вытянула свои еще красивые ноги. – Ты прекрасно знаешь, что для меня нет места, где я охотнее всего провела бы канун Рождества, кроме вашего дома, и нет общества желаннее твоего и Эдди.
– Неужели даже лучше, чем у Кеннета Тви? – спросила Фиби, с трудом заставляя себя улыбнуться.
– Свежо предание, дорогая. – Улыбаясь, Селеста положила руки на спинку дивана. – Я решила, что Кеннет слишком степенный и положительный для меня. Ну, хватит о нем. В этом году Адриенна превзошла себя. Что за елка!
– Мне хотелось, чтобы это было нечто особенное.
– Тебе это удалось.
Селеста оглядела елку. Каждая ветка была украшена необычными, расписанными вручную игрушками. Плясали эльфы, мчались северные олени, поблескивали прозрачными крыльями ангелы.
– Ты собрала эти игрушки для фонда в пользу бедных детей?
– Да, думаю, они прекрасно подойдут.
– Похоже, что ты скупила их сама.
– Не совсем так. – Адриенна подошла к елке, чтобы поправить шар в форме слезинки. – Проект несколько изменился и расширился. Собственно говоря, дело идет так хорошо, что я надеюсь, это мероприятие станет ежегодным. – Удовлетворенная, она обернулась. За ее спиной елка отбрасывала мерцающие огоньки. – Ну как насчет того, чтобы выпить эг-нога?
– Дорогая, ты просто читаешь мои мысли. – Селеста сбросила туфли. – Я не надеюсь на то, что осталось немного печенья, которое печет миссис Грейндж.
– Сегодня утром она испекла свежее.
– Принеси-ка его. – Селеста похлопала себя по плоскому животу. – Я теперь снова хожу заниматься в гимнастический зал.
– Сейчас вернусь.
Адриенна бросила на мать беспокойный взгляд и вышла из комнаты.
– Адриенна надеется, что выпадет снег. – Фиби смотрела на окно, пока цветные лампочки, которыми дочь украсила елку, не стали сливаться перед ее глазами в одно радужное пятно.
– Ты помнишь первое Рождество до того, как мы уехали в Голливуд?
– Никогда не забуду, какое лицо было у малышки, когда мы зажгли огоньки на елке.
– И я не забуду.
– Однажды я подарила ей шар, один из тех, что создают иллюзию того, будто идет снег, когда их встряхнешь. Не знаю, куда он делся. – С отсутствующим видом Фиби потерла лоб: где-то внутри, за глазными яблоками, сгущалась головная боль. Кажется, теперь эта боль постоянно ее преследовала. – Я хотела, чтобы Адриенна куда-нибудь отправилась сегодня вечером, побыла среди молодежи.
– Рождество лучше всего проводить в семейном кругу.
– Ты права. – Фиби тряхнула головой с решительным видом, она дала себе слово, что будет веселой. – Но Адриенна так занята последнее время всей этой светской жизнью и благотворительной деятельностью. А когда возвращается домой, то часами сидит за компьютером. Понятия не имею, чем она занимается, но ей это доставляет удовольствие.
– Теперь дело только за тем, чтобы мы с тобой пошушукались и нашли ей достойного молодого человека.
Фиби оживилась.
– О! Это было бы потрясающе! Правда? Мы бы и оглянуться не успели, как стали бабушками.
– Ну уж дудки! Говори только о себе. – Селеста подняла брови и похлопала себя рукой под подбородком. – Мое время для этого еще не настало. Я слишком молода.
– Поздравляю с Рождеством, и давайте выпьем. – Адриенна внесла большой поднос. – О чем это вы шушукаетесь с таким заговорщицким видом?
– Скоро узнаешь, – улыбнулась Селеста. – О господи! Неужели это и есть оно самое, мое любимое печенье?
– Да, печенье для дам с утонченным вкусом. – Адриенна подала ей тарелочку с печеньем и стакан эг-нога. – Выпьем зато, чтобы это было не последнее Рождество в обществе двух моих любимых женщин.
– Не только не последнее, а чтобы их было не меньше дюжины, – возразила Селеста и пригубила напиток.
"Не меньше дюжины!" Эти слова отдались в ушах Фиби, дразня ее и терзая сознание. Она с трудом заставила себя улыбнуться и поднесла стакан к губам. Как подруга могла желать ей еще стольких лет жизни, когда каждый день был для нее пыткой? Но Адриенна не должна об этом знать. Отведя глаза, Фиби заметила, что дочь смотрит на нее с тревогой. Она заставила себя улыбнуться шире, но, когда ставила стакан на стол, рука ее дрожала. И даже тогда, когда Адриенна включила стереосистему, Фиби не смогла расслабиться. Ей казалось, что за ней наблюдают сотни глаз и ждут, что она сделает какую-нибудь ошибку. Если бы она могла выпить хоть один стаканчик, голова ее перестала бы так гудеть и мысли бы не путались.
– Фиби?
– Что? – Она вздрогнула, догадавшись, что проницательная Селеста прочла ее мысли. Ее подруга всегда видела слишком много и хотела слишком многого. Почему все требовали от нее слишком многого?
– Я спросила, что ты думаешь о планах Адриенны насчет этого новогоднего благотворительного бала. – Обеспокоенная, Селеста потянулась к подруге и сжала ее руку. – Это замечательно, что девочка уже приобрела репутацию хорошего организатора.
– Да. Что это передают по радио, "Тихую ночь"? – Фиби вспомнила, как много лет назад разучивала этот рождественский гимн с Адриенной в душных покоях гарема в Якире. Это было их общей тайной. У них было так много общих секретов, почти столько же, сколько теперь хранит она одна.
"Все хорошо, все в порядке". Ей надо казаться спокойной, потому что все за ней наблюдают.
– Уверена, что успех будет грандиозный. – Селеста оглядела Адриенну, и они обменялись многозначительными взглядами, будто передавали друг другу какое-то послание.
– Я на это надеюсь. – Адриенна, как всегда, села рядом с матерью и взяла ее за руку. В хорошие, благополучные дни этого было достаточно, чтобы Фиби успокоилась. – Мы надеемся собрать для бездомных около двухсот тысяч долларов. Я опасалась, что этот торжественный обед и танцы с шампанским и трюфелями неуместны, если речь идет о бездомных в Нью-Йорке.
– Все, что дает возможность собрать деньги для благой цели, уместно, – успокоила ее Селеста.
Адриенна бросила на нее быстрый взгляд, потом посмотрела на мать.
– Да, я думаю, это правильно. Когда ставишь перед собой благородную цель, то она оправдывает средства.
– Я устала. – Голос Фиби прозвучал капризно. Ей хотелось уйти от этих постоянно следящих за нею глаз и от невысказанных и неоправданных ожиданий. – Мне лучше пойти спать.
– Я провожу тебя наверх.
– Не глупи. – Фиби старалась побороть раздражение. Когда она посмотрела в лицо Адриенне, злость ее уже прошла. – Оставайся с Селестой, и любуйтесь вместе елкой. – Она крепко обняла дочь. – Увидимся утром, детка. Мы встанем рано и посмотрим подарки, как делали, когда ты была маленькой девочкой.
– Ладно. – Адриенна подняла лицо, подставляя его матери для поцелуя, и попыталась отвлечься от мысли, что некогда крепкое тело Фиби теперь казалось таким хрупким. – Я люблю тебя, мама.
– Я тоже люблю тебя, Эдди. Счастливого Рождества. – Она повернулась к Селесте, раскрывая объятия: – С Рождеством, дорогая.
– С Рождеством, Фиби. – Селеста слегка прикоснулась губами к щекам подруги, потом, поддавшись внезапному импульсу, крепко сжала ее в объятиях. – Спи спокойно.
Фиби направилась к лестнице, остановившись только раз, чтобы посмотреть на дочь: Адриенна стояла под ее портретом, портретом Фиби Спринг в расцвете молодости и красоты с ожерельем "Солнце и Луна" на шее.
– Как насчет того, чтобы выпить еще порцию эг-нога? – быстро спросила Адриенна.
Селеста схватила ее за руку, прежде чем она дотянулась до чаши для пунша.
– Сядь, детка. Со мной ты можешь не стараться выглядеть сильной.
Видеть это было мучительно, когда выдержка покидала Андриенну, ее самоконтроль рушился, рассыпался в прах. Едва мать ушла, ее самообладание растаяло, сменилось безнадежностью, и наконец она разрыдалась, закрыв лицо руками.
Не говоря ни слова, Селеста опустилась на диван с ней рядом. "Бывают моменты, – подумала она, – когда слезы помогают больше, чем слова ободрения или объятия".
– Не знаю, почему я реву.
– Потому что это лучше, чем кричать. – Селеста с нежностью погладила девушку по волосам. – Разреши, я приготовлю тебе чай.
Адриенна вытерла глаза.
– Со мной все в порядке. Правда.
Девушка откинулась на спинку дивана, стараясь расслабиться. Теперь она научилась усилием воли изгонять напряжение из своих рук и ног, из ума, из сердца.
– По правде говоря, у меня не слишком праздничное настроение.
– Хочешь поговорить по душам?
С закрытыми глазами Адриенна нашла руку Селесты.
– Что бы мы делали без тебя?
– В последнее время от меня мало проку. Театр отнимал у меня слишком много сил и энергии. Но вот теперь я свободна.
– Как тяжело это видеть. – Адриенна откинула голову назад. Она не подозревала, что слезы принесут ей облегчение, как хорошо, как приятно чувствовать эту пустоту внутри. – Я снова замечаю признаки рецидива. Мама опять уплывает в свой мир, убегает от меня. Я вижу, какие отчаянные усилия она прилагает, чтобы удержаться, но ей становится все хуже и хуже. Она уже несколько недель пытается справиться с депрессией, но у нее ничего не выходит.
– Она посещает доктора Шредера?
– Он снова хочет ее госпитализировать. – Адриенна нетерпеливо вскочила с дивана. Хватит ей жалеть себя. – Мы договорились отложить это до первого числа, потому что рождественские праздники всегда имели для мамы особое значение. Но на этот раз… – Не закончив фразы, она взглянула на портрет. – Я повезу ее туда послезавтра.
– Мне так жаль, Эдди.
– Она снова вспоминает о нем.
По тому, что голос Адриенны приобрел жесткость, Селеста поняла, что речь идет о ее отце.
– На прошлой неделе я дважды заставала ее в слезах. Она плакала из-за него. В тот день сиделка сказала мне, что мама спрашивала, когда придет Абду. Она хотела сделать к его приезду прическу, чтобы хорошо выглядеть.
Селеста прикусила язык и подавила ругательство.
– У нее в голове путаница.
Адриенна бросила на Селесту взгляд через плечо.
– Да, путаница. Уже долгие годы ей дают лекарства, чтобы она не падала духом или не парила слишком высоко. Бывали случаи, когда ее связывали и кормили через трубочку. Иногда у нее не было сил самой одеться, а случалось, что она готова была танцевать и прыгать до потолка. Почему все это с ней происходит? Из-за него. Все это из-за него. Клянусь, наступит день, когда он за все заплатит. За все то зло, которое причинил ей.
Холодная ненависть, прозвучавшая в голосе Адриенны, заставила Селесту подняться.
– Я понимаю твои чувства. Да, понимаю, – сказала она, увидев, что девушка качает головой. – Я тоже люблю Фиби, и мне больно видеть ее страдания. Но не стоит думать о мщении, это губительно для тебя, а ей все равно не поможет.
– Когда цель важна, все средства хороши, – произнесла Адриенна.
– Солнышко, меня пугает, когда ты так говоришь. Хотя Селесте неприятно было принимать сторону Абду, она считала, что так будет лучше для всех.
– Знаю, что он причина многих несчастий Фиби, но за последние несколько лет он все же позаботился о том, чтобы хватало денег на лечение и другие расходы.
Молча Адриенна снова повернулась к портрету. Пока еще не настало время сказать Селесте, что все это было ложью. Ложью, которую она сочинила для подруги матери. Фиби ни разу не получила от Абду ни цента. Когда-нибудь ей придется рассказать Селесте обо всем, но девушка полагала, что сейчас Селеста не могла бы вынести правды о происхождении денег.
– Есть только одно, что могло бы меня удовлетворить. – Адриенна стиснула руки, чтобы побороть внезапный озноб. – Однажды я пообещала маме, что она получит это ожерелье назад. Когда "Солнце и Луна" будет у меня, когда отец узнает, как я презираю его, только тогда мы будем квиты.
Часть II
ТЕНЬ
Тень сама гоняется за тенью.
Гомер
Чтобы изловить вора, натрави на него другого вора.
Томас Фуллер
10
Нью-Йорк, октябрь 1988
Руки в черных перчатках сжимали веревку с завязанными на ней узлами, поочередно перехватывая ее. Внизу, на расстоянии пятидесяти этажей, виднелись улицы Манхэттена, блестевшие от раннего утреннего дождя.
Весь фокус заключался в умении рассчитать время. Система сигнализации была сложной, очень сложной, но все-таки с ней можно было справиться. Не существовало абсолютно надежных систем сигнализации. Предварительная работа была проделана за несколько часов. Все расчеты сделаны на компьютере. Самой простой ее частью было выключение сигнала тревоги. Метод взлома определялся наличием сканирующих камер в коридорах. Пробираться в квартиру через обычный вход было по меньшей мере неразумно. Но всегда существовали другие пути проникновения, всегда существовали запасные варианты.
Сейчас дождь превратился в мелкую моросящую водяную пыль, а с ним вместе пришел холод, но зато прекратился ветер. Если бы он все еще продолжался, то фигурка, висевшая на веревке, уткнулась бы лицом в кирпичную стену здания. Уличные фонари отражались в лужах, преломляясь в виде жирных радужных кругов, и были очень далеко внизу, а звезды прятались за облаками. Но человек в черном не интересовался ни лужами, ни звездами. На лбу его выступил пот, но не от страха, а от предельной концентрации внимания. Фигурка соскользнула ниже еще на фут, на фоне высотного здания казалась черной точкой.
Улицы были почти пустынными. Иногда по ним проезжало в поисках пассажира одинокое такси или пьяный пешеход добирался сюда из менее богатого и престижного района. Нью-Йорк в четыре часа утра казался таинственным и загадочным. И никто не обращал внимания на одинокую фигурку в черном. Для вора же существовала единственная реальность – веревка, на которой он висел. Стоило только один раз промахнуться, выпустить веревку из рук, и страшная смерть была ему обеспечена.
А успех означал… все.
Грабитель осторожно продвигался, преодолевая дюйм за дюймом, приближаясь к перилам балкона, на котором стояло множество растений в горшках. Уже можно было разглядеть все трещинки и пористую поверхность цемента, соединявшего кирпичи.
Вскоре у вора возникло искушение дать отдых плечам, которые сводило судорогой, и рукам, терзаемым болью. Он решил было сделать прыжок, преодолев таким образом последние несколько футов, но потом передумал и продолжал терпеливо и размеренно спускаться вниз.
Наконец его черные спортивные туфли коснулись перил, фигурка качнулась назад, нашла точку опоры, постояла, стараясь приобрести равновесие. Теперь, когда ноги прочно стояли на полу балкона, можно было передохнуть и оценить проделанный путь, посмотреть вниз, на город. С такой высоты в это время года Сентрал-парк выглядел как цветная заплатка, напоминавшая о деревенских просторах. Деревья были золотыми, бронзовыми и алыми, а из Канады, завиваясь вихрями, мчался ветер, чтобы смести осенние листья.
Открывшаяся взору полоска Сентрал-парка казалась безмятежно спокойной. За деревьями, за бассейном, поднимались здания. Они были высокими и имели более современную форму, чем тот старый многоквартирный дом, по которому на балкон спустился вор.
Сейчас город дремал, набираясь сил для нового рабочего дня, от которого его отделяло всего несколько часов, но энергия его уже вибрировала в воздухе. В грядущем дне скрывалась великая победа, или поражение, или все то, что отделяет поражение от победы.
Некоторые, как и наш вор, знали в этом толк.