Маделайн Элкотт и ее дочь, Камилла, были первыми, позвавшими меня на светский визит, приглашение на который я получила два дня спустя. Мистер Элкотт был членом управления в банке отца, а госпожа Элкотт была хорошей подругой моей матери, хотя я действительно никогда не понимала почему. Мать была красива и очаровательна, и являлась известной хозяйкой. В сравнении с ней госпожа Элкотт казалась мне язвительной, сплетничающей и скупой. Когда она и мать сидели вместе на званых обедах, я раньше думала, что госпожа Элкотт была похожа на кудахчущего цыпленка рядом с голубем, но у нее была способность заставить мать смеяться, и смех матери был, таким волшебным что, это сделало причину ее дружбы с Маделайн незначительной. Я как-то подслушала отца, говорящего с матерью о том, что тут было, не очень интересно, потому что на званых обедах в особняке Элкотт было мало алкоголя, но за то много разговоров.
Если бы кто-нибудь спросил мое мнение на счет этого места - хотя вряд ли кто-нибудь сделал это - я бы искренне согласилась с отцом. Особняк Элкотов находился меньше чем в миле от нашего дома, и смотрелся величественно и красиво снаружи, но внутри был довольно мрачным, оформленным в спартанском стиле. Неудивительно, что Камилла так любила приходить ко мне!
Камилла была моей лучшей подругой. Мы были одного приблизительно возраста - она была всего на шесть месяцев младше. Камилла много говорила, но не сплетничала, как ее мать. Из-за близости наших родителей, Камилла и я выросли вместе, и мы были скорее сестрами, чем лучшими подругами.
― О, моя бедная, грустная Эмили! Какой худой и бледной ты выглядишь, ― воскликнула Камилла, когда зашла в комнату матери и обняла меня.
―Ну, конечно, она выглядит худой и бледной! - Миссис Элкотт отодвинула свою дочь в сторону и неуклюже взяла мои руки в свои, прежде чем сняла свои белые, кожаные перчатки. Вспоминая ее прикосновение, я почувствовала, что ее кожа была холодной как у рептилии. ― Эмили потеряла мать, Камилла. Подумай о том, какой несчастной была бы твоя жизнь, если бы ты потеряла меня. Я думаю, что ты выглядела бы так же ужасно, как и бедная Эмили. Я уверена, что дорогая Алиса сейчас смотрит с небес на свою дочь с пониманием и благодарностью.
Я не ожидала, что она будет говорить так легко про смерть моей матери, и была шокирована от таких слов госпожи Элкотт. Я попыталась поймать взгляд Камиллы, как только мы отошли друг от друга, и устроились на диване. Я хотела поговорить с ней и поделиться секретами как в тот раз, когда наши матери говорили ужасно стеснительные вещи, но Камилла, казалось, смотрела куда угодно, но только не на меня.
― Да, мама, конечно. Я прошу прощения, ― пробормотала она смущенно.
Пытаясь нащупать свой путь в этом новом социальном мире, который вдруг стал чужим, я испустила долгий вздох облегчения, когда горничная принесла чай с пирожными. Я налила себе чай. Миссис Элкотт и Камилла внимательно смотрели на меня.
― Ты действительно сильно похудела, ― произнесла, наконец, Камилла.
― Я скоро буду выглядеть лучше, ― сказала я, посылая ей одобряющую улыбку. ― Сначала я только спала, но отец настоял на том, чтобы я выздоровела. Он напомнил мне, что я теперь хозяйка Дома Вейлор.
Взгляд Камиллы быстро метнулся к матери. Я не смогла прочитать что-либо во взгляде госпожи Элкотт, но он заставил ее дочь замолчать.
― Это очень смело с твоей стороны, Эмили, ― в наступившей тишине произнесла госпожа Элкот. ― Я уверенна, что ты очень много значишь для своего отца.
― Мы пытались повидаться с тобой в течение двух целых месяцев, но ты не принимала нас, даже во время праздников. Было похоже на то, что ты просто взяла и исчезла! - Тараторила Камилла, когда я налила ей чай.―Я думала, что ты тоже умерла.
― Извини. ― Сначала, я подумала, что она раскаивается. ― Я не хотела расстраивать тебя.
― Конечно, ты не могла нас принять, ― нахмурившись, сказала госпожа Элкотт, глядя на свою дочь. ― Камилла, Эмили не исчезала, она была в трауре.
― Я до сих пор остаюсь в трауре, - тихо произнесла я. Камилла услышала меня, и кивнула, вытирая глаза от слез, ее мать была слишком занята, она отрезала себе кусок торта, и не обратила на кого-либо из нас внимание.
Пока мы пили чай, а я доедала торт, в комнате стояла тишина, но затем высоким, взволнованным голосом, госпожа Элкотт спросила:
― Эмили, ты действительно была там? В комнате с ней, когда Алиса умерла?
Я посмотрела на Камиллу, желая, чтобы та на мгновение, успокоила свою мать, но, конечно, это было глупым, бесполезным желанием. Лицо моей подруги отразило мой собственный дискомфорт, хотя она была не потрясена тем, что ее мать игнорировала конфиденциальность событий. Я поняла тогда, что Камилла знала о том, что ее мать собиралась расспросить меня, именно так, перед всеми. Я глубоко вздохнула, и правдиво ответила, хотя нерешительно:
― Да, я была там.
― Наверное, это было ужасно, ― быстро произнесла Камилла.
― Да, ― сказала я. Я поместила свою чайную чашку обратно на блюдце, до того, как кто-нибудь увидел то, что моя рука дрожит.
― Я уверена, что там было много крови, ― продолжила госпожа Элкотт, медленно кивая, как будто она согласилась с моим предварительным ответом.
― Было. ― Я плотно прижала руки к коленям.
― Когда мы узнали, что ты была в комнате во время ее смерти, нам всем стало очень жалко тебя, ― тихо и нерешительно сказала Камилла.
― Я была потрясена и сидела молча, я почти услышала имя матери, когда служащие сплетничали. Я была обижена, что смерть матери была темой для сплетен, но я бы также хотела поговорить с Камиллой, чтобы рассказать ей, как я была напугана.
Но прежде, чем я смогла взять себя в руки, достаточно для того, чтобы говорить, всё нарушил резкий голос ее матери.
― На самом деле, многие разговаривали об этом неделями. Твоя бедная матушка удивилась бы. На рождественском балу, на который ты не пришла, все говорили только о том, что ты присутствовала при смерти своей матери. ― Госпожа Элкотт вздрогнула. - Думаю, Алиса не подозревала тогда, что это будет так ужасно.
Мои щеки разгорячились и запылали. Я совершенно забыла о Рождественском бале, и моем шестнадцатом дне рождения. Оба этих события были в декабре, когда я провела несколько месяцев во сне.
― Все говорили обо мне на балу? ― Я хотела убежать обратно к себе в комнату и никогда не появляться.
Вдруг резко послышались быстрые слова Камиллы, она сделала неопределенное движение рукой, как будто поняла, какой трудной стала для меня эта беседа и попыталась отложить в сторону эту тему.
― Нэнси, Эвелин и Элизабет волновались за тебя. Мы все волновались за тебя и все еще волнуемся.
― Ты забыла про одного человека, который был особенно взволнован: Артур Симптон. Помнишь, как ты сказала о том, что он не мог говорить ни о чем, кроме того, насколько ужасно все это, должно быть, было для Эмили, даже в то время как он вальсировал с тобой. ― Госпожа Элкотт больше не казалась взволнованной. Она казалась, скорее всего, сердитой.
Я моргнула и почувствовала, как будто плыву вверх через глубокие, мутные воды.
― Артур Симптон? Он говорил обо мне?
― Да, в то время когда он танцевал с Камиллой. ― Тон госпожи Элкотт был жестким и раздраженным, и я внезапно поняла почему. Артур Симптон был старшим сыном богатой семьи владеющей железной дорогой, которая недавно переехала из Нью-Йорка в Чикаго из-за близких деловых связей с мистером Пулманом. Помимо того, что он богат, соответствующим образом воспитан, так же он очень красив. Камилла и я шептались о нем, когда его семья переехала в особняк на Южной Прери-Авеню. Мы наблюдали за ним, когда он катался на велосипеде вверх и вниз по улице.
Именно из-за Артура нам так хотелось получить свои собственные велосипеды для того, чтобы вступить в его клуб велосипедистов.
И именно из-за него наши матери докучали отцам, чтобы те позволили нам покататься на велосипедах, хотя Камилла рассказала мне, что она слышала, как ее отец говорил матери о том, что велосипедные панталоны могли привести молодую женщину в "жизнь пагубной похотливости".
Я хорошо помню, как Камилла заставила меня смеяться, поскольку она была под впечатлении от высказывания своего отца. Как только я засмеялась, она сказала, что была бы готова войти в "жизнь пагубной похотливости", если бы это значило то, что она войдет в неё с Артуром Симптоном.
Я ничего тогда не ответила. Это не казалось мне необходимым. Артур, довольно часто, смотрел на нас, но мы обе знали, когда мы впервые встретились, он посмотрел мне в глаза, снял свою шляпу и поздоровался со мной:
― Доброе утро, мисс Эмили.
Я медленно покачала головой, чувствуя себя дурно. Я повернулась к Камилле.
― Артур Симптон? Он танцевал с тобой?
― Большую часть вечера, ― ответила госпожа Элкотт вместо дочери, кивая головой так быстро, что перья на шляпке развевались с тревожным видом насилия, ее взгляд стал более похож, на взгляд курицы. ― По правде говоря, Камилла и я считаем, что Артур Симптон скоро подойдет ко мне и спросит разрешения на то, чтобы официально ухаживать за Камиллой.
Мой желудок чувствовал себя ужасно переполненным. Как он мог ухаживать за Камиллой? Всего более двух месяцев назад он, пожелал мне доброго утра. Может ли за такой короткий промежуток времени все так резко измениться?
Да, молча и быстро решила я. Да, за короткий промежуток времени все может кардинально измениться. Ведь, даже у меня все изменилось за короткий срок.
Я открыла рот, чтобы заговорить, хотя еще не была уверена в том, что именно собиралась сказать, и тут в комнату ворвался отец, он был без пиджака и выглядел уставшим.
― Ах, Эмили, ты здесь. ― Он кивнул рассеянно госпоже Элкотт и Камилле. ― Добрый день, леди. ― Затем он снова обратил свое внимание на меня. ― Эмили, какой жилет мне одеть этим вечером? Черный или бордовый? Мне снова нужно встретиться с этими адскими архитекторами, и я должен выглядеть солидно. Цвет должен быть подобран правильно. Их бюджет вышел из под контроля, и у нас слишком мало времени. Ярмарка должна открыться первого мая. А они не подготовлены. Они делают всё слишком медленно!
Я моргнула, пытаясь сосредоточить свое внимание на странной сцене. Имя Артура Симптона, связавшегося с Камиллой все еще чувствовалось в воздухе и витало вокруг нас, а мой отец стоял там, и его рубашка была не заправлена, и лишь частично застегнута. Он стоял и размахивал жилетом как развернутым флагом. Госпожа Элкотт и Камилла смотрели на него так, как будто он сошел с ума.
Я вдруг рассердилась, и автоматически перешла на защиту отца.
―Мама всегда говорила, что у черного цвета более официальный характер, но бордовый смотрится богаче. Надень бордовый, отец. Архитекторы должны видеть, что ты достаточно богат, чтобы управлять деньгами и, следовательно, их будущим. ―Я старалась изо всех сил, говорить тихо, чтобы сымитировать успокаивающий тон моей матери.
Отец кивнул.
― Да, да, это так, как говорила твоя мать. То, что выглядит богаче - намного лучше. Да, хорошо. ― Он быстро поклонился, двум другим женщинам, пожелав им хорошего дня, и после, поспешно вышел. Прежде чем дверь закрылась, я смогла увидеть его камердинера, Карсона, который присоединился к нему в коридоре и быстро забрал черный жилет.
Когда я повернулась к женщинам семьи Элкотт, я гордо подняла подбородок.
― Как видите, отец полностью зависит от меня.
Госпожа Элкотт приподняла бровь и фыркнула.
―Я действительно вижу. Что твой отец - удачливый человек, и думаю, что удачливым человеком будет тот, за которого ты, в конечном счете, выйдешь замуж, иметь такую хорошо опытную жену как ты просто везение.
Ее взгляд вернулся к дочери, а потом она вкрадчиво улыбнулась, и продолжала:
―Однако я полагаю, что ваш отец не захочет расставаться с вами в течение нескольких лет, так что о браке не может быть и речи в вашем обозримом будущем.
― Брак? ― Это слово было для меня потрясением. Конечно, мы с Камиллой разговаривали об этом, но, в основном, говорили об ухаживаниях, помолвке, роскошной свадьбе, а не о самом бракосочетании. Голос матери вдруг эхом раздался в моей памяти: Эмили, ты не оставишь меня… Ты должна знать, что это такое быть женой и матерью. Ты не должна идти слепо в это как я. ― Почувствовав приступ паники, я добавила: ― О, конечно я не могу думать о браке сейчас!
― Разумеется, ты не можешь думать о браке прямо сейчас! Никто из нас не должен. Нам шестнадцать. Мы еще слишком молоды. Разве не об этом ты всегда говорила, мама? Голос Камиллы уже звучал напряженно, почти испуганно.
― Вести беседы на эту тему и подготавливаться к свадьбе это разные вещи, Камилла. Возможность не должна быть упущена. Именно это я всегда говорила. ― Госпожа Элкотт смотрела на меня через свой длинный нос, и говорила с презрением.
― Ну, я думаю, что это хорошо, что я преданна своему отцу, ― ответила я, чувствуя себя ужасно неловко и не зная, что еще добавить.
― О-о, мы все согласны с этим! ― произнесла госпожа Элкотт.
Они не остались здесь надолго после прихорашивания отца. Госпожа Элкотт срочно отправила Камиллу прочь, не дав нам даже поговорить друг с другом наедине. Это было так, как будто она услышала то, для чего пришла и видимо, осталась удовлетворенной.
А я? Что получила я?
Я надеялась, что это была проверка. Даже, несмотря на привязанность к красивому, молодому Артур Симптону, который перешел от меня к моей подруге, я считала, что моей обязанностью дочери, было ухаживать за отцом. Я почувствовала, что Камилла и ее мать увидели, что я делала все, чтобы продолжать жить после смерти моей матери, что в течение двух месяцев я выросла из девочки в женщину. Я думаю, что каким-то образом смогу пережить потерю матери.
Но в те долгие, тихие часы после их посещения, мой ум начал переигрывать прошедшие события и рассматривать их по-другому, и в размышлениях о прошлом я чувствовала свою вторую точку зрения, которая была более настоящей, чем моя первая. Госпожа Элкотт хотела обосновать сплетни; она получила желаемое. Она также хотела открыть мне глаза на то, что Артур Симптон теперь не будет частью моего будущего и что никакой другой человек кроме отца не будет частью моего обозримого будущего. Она выполнила обе задачи.
Я сидела той ночью и ждала возвращения отца. Даже сейчас, когда я записываю то, что произошло дальше, я не могу винить себя за эти действия. Как хозяйка Дома Вейлор, моей обязанностью стала забота об отце, я должна была ждать его прихода с чашкой чая, или же с бокалом бренди, как раньше это часто делала мать, когда отец возвращался с работы.
Я ожидала, что отец придет усталый. Я ожидала, что он будет собой: отчужденным, грубым, и властным, но все же вежливым и благодарным мне за мою преданность.
Я не ожидала того, что он будет пьян.
Я видела отца, опьяненного вином. Я видела его красный нос и щедрую на похвалы красоту матери, когда они уходили по вечерам, формально одетые и, волочившие за собой запах лаванды, лимона, и каберне. Я не помню того, как они возвращались. Если я не спала в своей постели, я расчесывала свои волосы или вышивала небольшие узоры на лифе моего нового платья.
Теперь я понимаю, что отец и мать были для меня далеки как луна, потому что я была полностью поглощена своей юностью.
Той ночью отец вернулся поздно.
Он покачнулся в холле, громко призывая своего камердинера, Карсона. Я была в комнате матери, и не отрывала своих глаз от готического романа Эмили Бронте "Грозовой перевал". При звуке его голоса я отложила книгу и поспешила к нему.
Его запах дошел до меня прежде, чем я увидела его. Я помню, что прижала руку к носу, нервируемому чрезмерным запахом бренди, пота и сигар. Поскольку я пишу это, я боюсь, что те три запаха навсегда останутся для меня запахами человека и кошмаров.
Я бросилась в его сторону, поджав свои губы, от густого смрада его дыхания, думая, что это просто ужасно.
― Отец, ты не заболел? Мне вызвать врача?
― Врача? Нет, нет, нет! Как дождь. Я как дождь. Просто нуждаюсь в некоторой помощи, чтобы добраться до комнаты Алисы. Я не столь молод, как раньше. Но я все еще смогу выполнить свой долг. Я заберу ее с сыном!― Говоря это, отец запинался, и затем опустил свою тяжелую руку мне на плечо, чтобы не упасть.
Шатаясь под тяжестью его тела, я направляла его к широкой лестнице, и сильно переживала, что он болен, и совсем не понимала, о чем он говорил.
― Я здесь. Я помогу тебе, ― это то, что я снова и снова шептала ему. Он навалился на меня еще сильнее, пока мы неуклюже поднимались на второй этаж и, наконец, остановились возле его спальни.
Он покачал головой взад и вперед, бормоча себе под нос:
― Это не ее комната.
― Это твоя спальня, ― сказала я, желая, чтобы его камердинер, или кто-нибудь еще появился.
Он смотрел искоса на меня, как будто испытывал затруднение, сосредотачиваясь. Тогда его слабое, пьяное выражение изменилось.
― Алиса? Так, ты готова нарушить свои холодные правила и присоединиться к моей постели сегодня вечером.
Его рука была горячей и влажной на плече моей длинной ночной рубашки тонкого белья.
― Отец, это - я, Эмили.
― Отец? ― Он мигнул и приблизил лицо ближе к моему.
Его дыхание почти заставило меня вырвать.
― Эмили. Действительно. Это - ты. Да, ты. Теперь я узнал тебя. Ты не можешь быть Алисой, она мертва.―Его лицо все еще было очень близко к моему, он добавил, ― Ты слишком худая, но у тебя действительно ее глаза.
Он вытянул и поднял прядь моих густых, темно-рыжих волос, которые вылезли из-под ночной шапочки.
― И ее волосы. У тебя ее волосы. - Он потрогал мои волосы и нечленораздельно произнес: ― Ты должна, больше есть, и не должна быть настолько худой. ― Затем, отец проревел имя Карсона для того, чтобы тот сопроводил его, и, выпустив мои волосы, пихнул меня в сторону и, шатаясь, ушел к себе в комнату.
Я должна была вернуться в свою кровать. Мне было ужасно неловко, и я бежала, позволяя своим ногам нести меня, куда они пожелают.
Когда я, наконец, остановилась, хватая ртом воздух, чтобы отдышаться, я увидела, что бег в слепую привел меня в сад, который простирался более чем на пять акров в задней части нашего дома. Там я рухнула на каменную скамью и села, под скрытым занавесом огромной ивы, прижимая к лицу руки, и заплакала.
Потом произошла что-то магическое. Теплый ночной ветерок приподнял ветви ивы и облака рассеялись, открыв Луну. Хотя там виднелся только тонкий полумесяц, но он был почти серебряным в своем блеске, и, казалось, излучал металлический свет, освещая огромный белый мраморный фонтан.
В фонтане, извергая воду из своего открытого рта, была статуя греческого бога Зевса, в форме быка, который обманул и затем похитил деву, Европу. Фонтан был свадебным подарком отца для матери и стоял в центре обширного сада, начиная с моих самых ранних воспоминаний.
Возможно, это было потому, что фонтан был подарком матери, или, может быть, это было из-за музыкальности бурлящей воды, но мои слезы остановились, когда я изучала его.
В конце концов, сердцебиение замедлилось, и мое дыхание стало нормальным.