Обретение мощей
Важнейшим событием в истории любого монастыря была канонизация его основателя. Иногда, хотя и далеко не всегда, прославление святого сопровождалось или следовало за обретением его мощей (нетленных останков тела).
Поклонение святым мощам в Православной Церкви основано на учении святых апостолов. Апостол Павел в Первом послании к коринфянам, не спрашивая, а утверждая, говорит: "Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святаго Духа!" (1 Кор. 6, 19). Тела святых еще при жизни становились жилищем Святого Духа, ведь они "измыли" их "слезами, выстлали многотрудными молитвами, украсили добродетелью, покадили жертвенными воздыханиями" (Златоструй. С. 206), и после преставления преподобных Святой Дух не отступил от них. "И как при жизни сподобил их Владыка духовных дарований и сил и способности творить чудеса, - так и по отделении душ их от тел не лишает этих дарований". "Кости эти кажутся прахом и землей, но страшны для бесов, дают слепым прозрение, врачуют прокаженных и расслабленных и всякие болезни…" (Просветитель. С. 181). День обретения мощей, как и день преставления святого, становился праздником всей Русской Церкви. Обретение мощей сравнивали с малой Пасхой, ибо становилось явным, что вопреки законам бытия через много лет или веков после погребения тело святого не подверглось тлению.
Иногда обретение мощей происходило как бы случайно: строили новый храм вместо обветшавшей церкви, где был погребен святой, и находили его мощи. Случалось, что обретению предшествовало какое-нибудь чудо или чудесное предзнаменование. Но если на то не было Божественного указания свыше, гробницы святых не трогали, а если осмеливались, то наказание было неминуемо. Через 21 год после преставления преподобного Ферапонта Монзенского игумен Монзенского монастыря - преподобный Адриан - решил обрести мощи преподобного. Накануне Петровского поста он призвал на совет игумена Антония из Солигалича и другого Антония, игумена Арсениево-Комельского монастыря, монастырских старцев Назария, Леонтия, Феодосия и Никандра и заповедал им сугубо поститься.
Прошла неделя поста, игумен Адриан со всеми упомянутыми игуменами и старцами пошел в Никольскую церковь и здесь долго молился, потом вскрыл помост (пол) и повелел копать землю, но гроб оказался почти вровень с полом, хотя, как помнил преподобный Адриан, хоронили святого Ферапонта глубоко в земле. Преподобный Адриан хотел было сделать раку для мощей Ферапонта, но решил немного подождать, чтобы удостовериться в правильности своего решения. Гроб укрыли покровом и разошлись по кельям. Когда настало время вечерни, игумены и старцы вновь пришли в церковь и с изумлением увидели, что гроб находится в глубине земли, а покров остался на поверхности. Преподобный Ферапонт как бы показывал им, что хочет остаться под спудом. Но старцы подумали, что они виноваты тем, что промедлили и не достали мощи. Они спрыгнули в яму, чтобы поднять гроб на поверхность. А преподобный Адриан подозвал к себе одного из старцев и, отодвинув немного доски гроба, показал ему мощи святого Ферапонта: оказалось, что они были целы и источали благоухание.
Но напрасно старцы пытались сдвинуть гроб с места. Тогда старец Адриан, решив помочь им, взялся за возглавие, но тут невидимая сила отбросила его в угол ямы. Ужас объял всех. Полумертвого старца Адриана, который не мог двинуть ни рукой, ни ногой, принесли в его келью. Здесь ему пришло на ум помолиться преподобному Ферапонту и попросить прощения. После молитвы старец вновь стал здоров. Тогда он пошел в церковь, обложил гроб новыми досками и, отпев панихиду, снова похоронил его. После этой неудачной попытки обретения мощей старцы еще сорок дней служили сорокоуст об упокоении старца Ферапонта, прося у него прощения за свою дерзость.
Обретение мощей - это всегда сокровенная тайна, в которую посвящаются немногие, поэтому авторы житий обычно оставляли за рамками повествования все подробности, связанные с этим событием. Но иногда агиограф приоткрывает завесу над тайной. И оттого чудо, описанное в его бытовых подробностях и земных реальностях, становится еще более пронзительным. Такой редкий рассказ находится в "Повести об обретении мощей преподобного Адриана Пошехонского", трагическая история жизни которого уже пересказывалась выше. Иноки Адрианова монастыря много лет безуспешно пытались найти тело своего игумена, но напрасно. Со временем жители окрестных селений стали рассказывать друг другу о чудодейственной рябине, которая росла около заброшенной церкви во имя Ильи Пророка и святой Параскевы Пятницы на реке Ухре. Само церковное место уже давно сравнялось с землей, и здесь косили сено, но раз в году сюда собирались священники, купцы и крестьяне, приносили икону святой Параскевы и служили молебны. Веря в чудодейственную силу рябины, росшей неподалеку, люди протаскивали своих больных детей сквозь сучья дерева. Поэтому церковный дьяк Иван Прокопиев из соседнего села Гусева решил поставить на рябине икону, чтобы крестьяне поклонялись не дереву, как язычники, а святому образу. Он приложил немало трудов, чтобы возобновить церковь, ив 1619 году здесь возник монастырь, настоятелем которого стал игумен Лаврентий.
Однажды в монастырь пришел крестьянин деревни Иваникова Белосельской волости - Иоанн. Он принял постриг с именем Иона и стал духовным сыном игумена Лаврентия. 1 апреля 1626 года Иона, предчувствуя смерть, призвал к себе игумена и рассказал ему то, что никогда не рассказывал ему даже на исповеди. Эту тайну поведал Ионе перед смертью его родной отец Исидор. Когда разбойники бросили тело преподобного Адриана на берегу реки Ушломы, то Исидор со своими соседями отвезли его тайно к Ильинской церкви и здесь погребли наспех, без службы, не совершив панихиды и не отпев. Видимо, Исидор и его соседи сами были участниками нападения, так как боялись преследований губных старост, которые расследовали дело о нападении на монастырь. Игумен Лаврентий, услышав этот рассказ, повелел священнику Лукиану Козмину записать его слово в слово и заверил эту "память" собственноручной подписью.
Затем он послал в Адрианов монастырь старца Исайю с письмом. Игумен Лаврентий знал, что монахи в Адриановом монастыре уже давно живут невоздержанно, предаются пьянству. Не видя другой возможности исправить их, он решил им поставить условие. Старец Исайя должен был собрать в монастыре собор во главе с игуменом Порфирием и зачитать им письмо такого содержания: "Если желаете про отца своего начальника игумена Адриана узнать, где его мощи почивают и поныне, то, Бога ради, оставьте в обители хмельное питие и до конца откажитесь от пиянственного обычая, и тогда отец наш игумен новой пустыни (Ильинской. - Е.Р.) Лаврентий про такое великое духовное дело подробно расскажет вам. Если же его духовного совета не послушаете и пиянственный обычай до конца не оставите, то игумен Лаврентий никакого совета и дел по этому великому поводу никогда с вами иметь не будет, отныне и до века" (РГБ. Унд. № 273. Л. 30–31).
Услышав такую весть, игумен Порфирий и все иноки воздели руки к небу и обещали отказаться от пиянственного жития, призывая в свидетели своему покаянию преподобного Адриана Пошехонского и Пресвятую Богородицу. Тогда старец Исайя повелел игумену Порфирию ехать на совет к игумену Лаврентию в Ильинскую пустынь. Радостно встретив Порфирия, игумен Лаврентий преподал ему краткое назидание: "Отцы наши начальники игумен Адриан (Пошехонский. - Е.Р.) да старец Леонид не питались разными сладкими яствами и хмельным питием, строя дом Пречистой Богородицы (то есть монастырь. - Е.Р.). Но насыщались они словами божественного писания, всенощными стояниями, непрестанным постом и молитвами. А еда их была былие и немного хлеба с водой, да и то в установленное время. А если бы не совершали они такой подвиг поста и молитвы, то не распространилась бы обитель их". После такого справедливого поучения, игумен Лаврентий вручил Порфирию духовную "память" (рассказ) старца Ионы. Узнав обо всем, игумен Порфирий поехал в Москву бить челом царю Михаилу Феодоровичу о разрешении на обретение мощей преподобномученика Адриана.
Патриарх Филарет, посоветовавшись с царем и со всем церковным собором, дал игумену святительскую грамоту с благословением искать мощи святого Адриана. А тем временем в Ильинской пустыни игумен Лаврентий размышлял, где же погребены святые мощи, ведь могила преподобного уже давно сравнялась с пожней (покосом). Поклонившись кресту на куполе храма и прочитав молитву "Достойно есть", он в полутора саженях с южной стороны от дерева начертил своим посохом предполагаемое место раскопок, но до патриаршей грамоты не решился их производить. Когда игумен Порфирий вернулся в свой монастырь, он созвал собор, на который пригласил еще одного игумена - Серапиона из Никольского Тройского монастыря. На соборе решили начинать раскопки. 16 декабря, во второй день Филиппова поста, игумен Порфирий с братией, священниками и диаконами пришел на реку Ухру. Игумен Лаврентий был тогда в отъезде.
Отслужив панихиду под рябиной, игумен Порфирий повелел копать там, где раньше отметил место игумен Лаврентий. Земля была мерзлой и с трудом поддавалась. Как только сняли первый слой земли толщиной в пядь (ладонь) и принялись за второй, пошла земля с остатками сгнившего дерева толщиной в три пальца. Сняв еще под древесной гнилью пядь земли, монахи обнаружили мощи. Но стояли и сомневались, то ли они нашли, ведь копали не под самой рябиной. В этот момент вернулся игумен Лаврентий. Увидев мощи лежащими открыто и непокровенно на земле, он повелел принести из хлебни "хлебную чашу" (чашу, в которой подавали хлеб) и положил в нее мощи. Покрыв их покровом, он отнес их в теплую трапезную и сказал инокам: "Не скорбите, Бога ради, братия. По вере вашей да явит нам Бог достоверно мощи преподобного отца нашего начальника Адриана" (Там же. Л. 37 об.).
На всякий случай игумен повелел продолжить раскопки у самого дерева. Монахи прокопали с северной и южной стороны от рябины траншею в полторы сажени, а с восточной и западной стороны - в сажень. И не нашли ничего, кроме нетронутой "матерой земли". Наутро игумен Лаврентий пошел в церковь к заутрене. Здесь он помолился святым иконам и решил зайти в трапезную. Взяв свечу, он снял покров над мощами и стал их рассматривать. Мерзлая земля вся стаяла и обнажила мощи. Игумен увидел, что на главе у мощей сохранился венец волос на три пальца в ширину и длину. Волосы были черного цвета, какими они были изображены на иконе преподобного Адриана, написанной по рассказам людей, знавших преподобного при жизни. Сохранились также остатки власяницы и других одежд святого, сделанные то ли из золотого атласа, то ли из узорчатого бархата.
Сердце игумена "обрадовалось великой радостью" в тот самый момент, когда он увидел мощи. Теперь у него были неопровержимые доказательства, что обретено искомое сокровище. Он созвал братию и сказал, что Господь явил им мощи преподобного. Монахи, положив мощи в раку и покрыв их покровом, понесли их на своих головах в Адрианов монастырь. За пять поприщ от обители их встречали братия Адриановой пустыни и жители окрестных сел с женами и детьми. Отпев панихиду, раку с мощами установили с правой стороны Успенского собора Адрианова монастыря. Так преподобный, претерпев мученическую кончину, через много лет возвратился в свой монастырь и был прославлен как святой и чудотворец. Оказалось, что не рябина, а мощи святого, положенные в землю как "небесный испеченный хлеб", исцеляли приходивших к ним людей.
Глава 9
Монастырская трапеза
Устав о благочинии
С давних времен на Руси бытует поговорка: "Со своим уставом в чужой монастырь не ходят". Уставы разных общежительных монастырей действительно сильно отличались друг от друга. Но, несмотря на все отличия, существовал ряд общих строгих правил, которые составляли основу порядка в любой киновии. К таким правилам относилась обязательная общая трапеза: все от игумена до послушника должны были есть за общей трапезой и ничего, даже питьевой воды, в своих кельях не держать.
Это правило сильно отличало киновию от особного монастыря, где каждый питался отдельно, сообразно своему личному достатку, а также от сюита, где монахи получали продукты у настоятеля, но готовили себе еду каждый отдельно и питались в своих кельях, за исключением больших праздников.
Одинаковыми для всех монахов были и правила поведения за общей трапезой. Первое и основное - всегда оставаться довольным предложенной "ествой": "что ти поставят, о том не роптати". Пища и питие полагались всем одинаковые и в равных количествах. Иноки приступали к еде только после того, как игумен "возложит руку на брашно или питие". Все сидели молча и внимательно слушали чтеца, который по благословению настоятеля читал жития святых или творения святых отцов. За смех и разговоры в трапезной в Волоколамском монастыре наказывали епитимьей в 50 поклонов или одним днем сухоядения. Говорить за трапезой разрешалось только настоятелю, келарю и служебникам, да и то только о необходимом.
За столом каждый смотрел перед собой, а не по сторонам, у другого брата ничего не брал и своего перед ним не ставил, чтобы не ввести соседа в грех чревообъядения. Тех же, кто проявлял неуместное любопытство или заботу о другом иноке, по уставу Волоколамского монастыря, наказывали одним днем сухоядения или епитимьей в пятьдесят земных поклонов. Инок должен был знать "свой довол" (свою меру) и "не припрашивать", а также "не просить потешения (утешения, какого-нибудь лакомства. - Е.Р.) или пригаринок" (того, что пригорело и не подавалось на стол). В случае, если сам трапезник (служащий за трапезой) предлагал добавку или какое дополнительное блюдо, полагалось тихо и смиренно отвечать: "Божия воля, господине, и твоя!" Если инок не хотел добавки, то говорил: "С меня, господине" (то есть с меня довольно, господин).
Даже если монах был болен и не мог есть того, что ела вся братия, он не смел просить, но ждал, когда сам служащий спросит его, чего он хочет. Услышав вопрос, болящий инок отвечал: "Дай, Бога ради, того или сего". Если он вообще ничего не хотел, то так и говорил: "Не хочется мне, господине, ничего" (РГБ. Унд. № 52. Л. 365).
В монастыре вполне могла случиться и такая ситуация: служебник, по забывчивости или желая испытать терпение брата, обносил инока, то есть не давал какого-нибудь блюда или пития. Таких историй много в древних патериках; подобным образом старцы испытывали терпение не только новоначальных иноков, но и опытных подвижников. Преподобный Иоанн Лествичник наблюдал в монастыре святого Иоанна Савваита, как игумен подозвал к себе в начале трапезы восьмидесятилетнего старца Лаврентия, убеленного сединами. Тот подошел и, поклонившись игумену до земли, взял благословение. Но когда старец встал, игумен не сказал ему ничего, и тот остался стоять на месте. Обед продолжался час или два, а старец Лаврентий все стоял без ответа и привета. Преподобный Иоанн Лествичник пишет в своей "Лествице", что ему даже стыдно было взглянуть на старца. Когда обед закончился и все встали, игумен отпустил старца (Лествица. С. 30).
По монастырским правилам, если монаха обнесли за трапезой, он должен был смиренно сидеть за столом и ничего не просить. И только в случае крайнего голода или жажды мог сказать служащему: "Мне, господине, не дали" (РГБ. Унд. № 52. Л. 365 об.). Но это только в крайнем случае.
Монахам запрещалось без благословенной причины опаздывать на трапезу. В Волоколамском монастыре опоздавших наказывали днем сухоядения или поклонами, числом 50. Если инок не успевал в трапезу к молитве по какой-то достойной причине, то, войдя, он молча стоял и ждал, пока служащие поставят ему. А если не ставили, то смиренно жевал хлеб с солью и ждал, пока ела вся братия.
Самое строгое наказание назначалось тем, кто приносил что-либо свое в трапезу или, наоборот, выносил, спрятав за обедом или за ужином. Монах Волоколамского монастыря, пришедший на трапезу со своей "ествой", получал епитимью в сто земных поклонов. Если кто из иноков брал что-нибудь в трапезе без благословения настоятеля или келаря и покаялся в этом, то не смел прикасаться к святыне: вкушать антидор, "хлебец Богородицы", просфору, пока не получал прощения. Если инок был обличен в грехе другими монахами, то наказывался сухоядением на пять дней. В случае неоднократного повторения подобного греха монаха изгоняли из обители или в железных оковах сажали в темницу (ВМЧ. Сентябрь. Стб. С. 12).
Кроме обеда и ужина монаху не разрешалось ничего есть и пить, даже ягоду в лесу или овощи на огороде. В случае жажды инок мог, спросив благословения у старца, пойти в трапезную и там выпить воды. Если после обеда или ужина монаху требовалось посетить другого инока или старца в его келье, а тот хотел угостить его каким-нибудь "ядением, или питием, или овощем", то инок должен был отказаться от такого утешения: "Не смею, господине, не понуждай меня, Бога ради". Старцы учили новоначальных, что подобное гостеприимство - это не братолюбие, а вражеская (бесовская) попытка ввести инока в грех; истинное же монашеское братолюбие состоит в том, чтобы всякого равно любить и от всех удаляться (РГБ. Унд. № 52. Л. 368 об.).
Казалось бы, простое правило - есть только за общей трапезой. Но из житий святых видно, сколько сил требовалось настоятелю, чтобы сохранить этот порядок нерушимым. В Волоколамском монастыре тех, кто был замечен в подобном грехе, лишали святыни, пока они не получат прощения у настоятеля. А получив прощение, монах должен был положить сто земных поклонов в келье, чтобы совершенно изгладить грех. Если монах не приносил покаяния, а был обличен кем-то другим, то наказание возрастало в три раза: инок получал епитимью в триста поклонов или "сухо ел" три дня. Если подобное повторялось, то его изгоняли из обители.
Однако бывали случаи, когда чревоугодники исцелялись от греха чудесным образом. И такое наказание оказывалось наиболее действенным. Два монаха из монастыря преподобного Павла Обнорского в свое время ушли из обители и долго подвизались в монастыре особножительного устава. Затем они вернулись в свой монастырь, но старых привычек не оставили. Как-то раз иноки решили приготовить себе еды в келье. Один остался варить в горшке вариво, а другой пошел в трапезную, чтобы тайком добыть хлеба. Когда второй монах возвратился, то увидел, что друг лежит на полу, а из его рта течет пена. Перепуганный инок в одно мгновение осознал свой грех и мысленно воззвал к преподобному Павлу Обнорскому, прося их простить. В доказательство своего раскаяния он схватил злополучный горшок и, выбросив за порог, стал пинать его ногами со словами: "Больше никогда так не сделаю до конца своей жизни" (ВМЧ. Январь. Стб. 547). Другой монах той же обители проходил послушание в квасоварне и решил приготовить для себя квас. Взяв ведро сусла, он понес его в свою келью, но идти пришлось мимо гробницы преподобного Павла Обнорского. Здесь внезапно ослабели его руки и ноги, от страха он закричал и стал умолять преподобного о прощении. В келью он прибежал целым и невредимым, но уже без ведра, а наутро покаялся игумену.
Эти истории закончились благополучно, а вот другой инок Обнорского монастыря - Митрофан - так до конца своей жизни и остался калекой за то, что тайно ел и пил в своей келье. Однажды, когда Митрофан стоял в церкви на службе, внезапно руки и ноги его ослабели, и он упал. Братия служили о его здравии молебен преподобному Павлу и Святой Троице, после которого инок почувствовал себя лучше и смог покаяться. В итоге он мог двигаться, но одна рука и нога его так и не исцелились в назидание всей остальной братии (Там же. Стб. 540).