Ощущения, испытываемые Марией Эстер в то время как Лео берет ее за руку и ведет за собой к постели
Применение платины: несмотря на высокую стоимость металл этот, наряду с иридием, является одним из материалов, наиболее используемых при изготовлении тех искусственных спутников, которые запускаются коммерческими фирмами на околоземную орбиту с тем расчетом, чтобы они, вращаясь со скоростью обращения Земли, висели неподвижной звездой над определенной географической точкой. Солнце обеспечивает им необходимую подзарядку - благодаря свойству драгоценного металла улавливать солнечные лучи и преобразовывать их в электрическую энергию. Спутник вращается на своей орбите с выверенной до совершенства скоростью - запущенный с Земли при помощи принципа, который специалисты-физики называют центробежной силой и которая, в соединении с собственным весом спутника, определяет конечную траекторию его полета.
Ощущения Марии Эстер при виде того, как Лео перекладывает Гладис к дальнему краю кровати, прислоненному к стене
Новое небесное тело является не чем иным, как ретрансляционной станцией, назначение которой - улавливать волны, посылаемые с Земли (всегда то прямой линии), и передавать их дальше: в направлении приемника, расположенного на другом континенте, возможно, даже на вражеской территории. Неприятель может быть заинтересован или не заинтересован в том, чтобы принимать эти сигналы, но передающая станция любыми средствами постарается установить связь. На службу передающей антенны поставлены будут самые престижные образцы, какие только имеются в распоряжении, и, путем изменения магнитного поля, произведены будут модуляции, предусмотренные международными соглашениями. Сама эта передающая антенна единодушно провозглашена экспертами шедевры радиоэлектроники. Размеры ее впечатляют. Параболический колпак антенны являет собой особого рода вогнутость, покрытую сетью проводов, повторяющей рисунок пчелиных сот. Однако ряд иностранных держав пока сопротивляется установлению такого контакта.
Ощущения, испытываемые Марией Эстер в тот миг, когда Лео укладывает ее на постель рядом с Гладис
Внезапное потрясение охватывает мир: неизвестно, кто распорядился начать трансляцию. Безжизненные прежде ячейки пчелиных сот в одно мгновение освещаются и оживают, раскаляясь добела. Самое важное - чтобы спутник не поддерживал изначально заданную ему скорость и не сбился с орбиты. Стоит ему потерять скорость - и он рухнет на Землю, словно обычный камень, подчиняясь закону тяготения. Что касается реакции неприятеля, то ее предвидеть нетрудно.
Ощущения Марии Эстер, когда Лео задирает ей юбку, приспускает трусики и гладит рукой лобок
И вот уже через космос несется первая трансляция. Ввиду технических неполадок речь выступающих разобрать невозможно: голоса их перекрываются шумами. Тем не менее, выражение лица ведущей, женщины зрелого возраста, лучше всяких слов говорит о важности того, что она излагает, ее манера изложения лишь подчеркивает ее ученость. Развалившиеся же на диване девицы дешевого пошиба, которые ей отвечают, одним своим видом исчерпывающе выражают банальность своих заглушаемых помехами разглагольствований. Таким образом, превосходство зрелой ведущей очевидно - но если бы изображение сопровождалось нормальным звуком, могли бы возникнуть ненужные факторы, которые осложнили бы осознание этого превосходства.
Ощущения, испытываемые Гладис в то время как Лео мягко, но решительно раздвигает ей ноги - поцеловав перед этим в губы Марию Эстер
Пейзаж: поле, покрытое невысокими взгорками, так что горизонт за ним представляется волнистым. Светло-коричневая, непаханная земля, песчаная и, видимо, сухая. Один из холмов, чуть выше остальных, заслоняет обзор, так что взгляду предстают лишь его очертания, а за ними - безоблачное, розовеющее вечернее небо. Несколько тучек на горизонте, обрамляющих заходящее солнце, не предвещают ненастья, а выполняют чисто декоративную функцию. По краям они переливаются алым и розовым в золотистых отблесках. Полный покой, нарушаемый лишь теплым ветерком, налетающим, кажется, с запада, да легкими шорохами и доносящимися издали криками птиц. Последние вот-вот должны появиться в небе, но абрис холма пока скрывает их от глаз.
Ощущения Гладис, когда Лео осторожно, но все же болезненно для нее овладевает ею
На вершине холма показывается пахарь, направляющий лемех своего плуга. За ним, щебеча, следует стайка птиц. Силуэт землепашца вырисовывается на фоне заходящего солнца, и, в силу контрастного освещения, черт его лица не видно: невозможно разобрать, выражает ли оно жестокость или дружелюбие. Очертания его тела исполнены силы и гармонии, голова гордо поднята. Из деталей одежды можно добавить к его описанию рубаху, рукава которой засучены почти до подмышек, и крестьянские порты. Лежащей теперь перед ним бедной, песчаной почве предстоит стать следующим объектом его трудов - если только, уверившись в ее бесплодии, он не сочтет за лучшее отказаться от бесполезных усилий. Оратай впервые за время пахоты наклоняет вниз голову и принимается рассматривать землю, лежащую под его ногами.
Ощущения Гладис по мере того, как боль понемногу стихает и ока начинает испытывать растущее наслаждение
Пахарь уже успел продвинуться вперед, и теперь свет заходящего солнца больше не бьет в глаза, позволяя разглядеть его черты. Трудно сказать, приятны они или нет, поскольку выражение безграничной нежности, озаряющей их сейчас, способно украсить любое лицо. Лемех его плуга остр, но шероховат, грубо обработан - молотом на простой наковальне. Землепашец решительно ступает, глубоко вонзая лезвие плуга в землю, которая раскрывается ему навстречу. Славный пахарь! Потом своим создает он будущее страны... Из семени, которое кинет он в только что открытую борозду, вызрев, пробьется слабый росток, который позже станет налитым колосом, чтобы насытить людей. Взрывая плугом целину, он молится в душе, чтобы сбылась желанная химера. Я, земля, смертельно раненная этим плугом, без стона истекаю кровью, чтобы прорасти ячменем, рожью, пшеницей и кукурузой. В сноси скромности и простоте ты, может статься, не сознаешь величие труда своего. Ты сеешь любовь и благо. Слава тебе, землепашец! Тяжким трудом куешь ты могущество своей земли...
Глава XIV
Джинджер Роджерс(ей нужно пораньше лечь спать, так как она работает на оружейном заводе в первую смену; но в это время ее малыш начинает плакать, она берет его на руки, прижимает к груди, подходит с ним к освещенному лампой столику, на котором стоит фотография солдата в форме времен Второй Мировой, и показывает карточку ребенку). Это вот твой отец, сынок... А это твой сын - видишь, Крис? Вам никогда не суждено свидеться. Только с моей помощью вы можете узнать друг о друге. Поэтому я сейчас и знакомлю вас. Видишь, это твой отец, сынок. У тебя те же глаза, те же вихры... Запомни его, золото мое, всегда помни его, всю жизнь. Он не оставил тебе наследства, радость моя: просто не успел. Ни миллионов долларов, ни загородных вилл, ни машин последней модели - ничего, сынок. Лишь более справедливый мир, чтобы ты мог расти спокойно. Вот твое единственное наследство. Личный дар тебе от твоего отца...
("Нежная подруга", Ар-Кей-Оу-Рэйдио Пикчерс)
Версия, которую изложил бы привратник администратору здания, если бы тот решил допросить его о произошедшем 21 мая 1969 года на квартире Леопольдо Друсковича
Было около половины десятого утра, я подметал дорожку. Тут возле подъезда остановилось такси, из него вылезли двое и спросили, не из этого ли я дома. Это были сеньора более старшего возраста и молодой человек (ее сын, как потом я узнал). Услыхав, что я здешний привратник, они спросили, какой номер квартиры у господина Друсковича - 8А? Я ответил, что да. Я и представить себе не мог, чем все это для меня обернется. Женщина увидела, что дверь подъезда открыта - как и всегда по утрам, когда я прибираюсь у входа - и вошла, не говоря ни слова. А мужчина остался на улице возле подъезда. Я заметил, как она села в лифт. Чуть погодя мужчина затеял со мной разговор, не помню уж о чем, но только не об этой квартире 8А. Прошло еще немного времени. Пока я заканчивал мести, мужчина раза два или три успел взглянуть на часы. Хотя не прошло, наверное, и десяти-пятнадцати минут. Потом, в конце концов, подошел и сказал, что, похоже, ему потребуется моя помощь в одном очень серьезном деле. Друскович тяжело болен, объяснил он, и, наверное, придется подсобить его матери, чтобы она смогла со всем этим управиться.
Мне все это показалось странным. Но мы поднялись, и когда очутились на площадке восьмого этажа, я навострил уши, чтобы услышать, не доносится ли чего-нибудь из-за двери 8А, но ничего не услышал. А этот парень прямиком подошел к двери, постучал этак довольно сильно и спросил: "Мама, с тобой там все в порядке?" - ну, или что-то в этом роде. Никто ничего не ответил. Тогда он сказал мне, что мать, перед тем как ехать, велела ему, если она не вернется от Друсковича через десять минут, подняться за ней: у того, мол, нервное расстройство и она его побаивается.
Парень опять постучал в дверь и позвал мать - и снова никто не ответил. Тогда он попросил меня открыть дверь: у вас, мол, наверняка есть дубликат ключа - вдруг там что произошло. Может, Друсковичу совсем плохо, надо срочно везти его в больницу, он же сам потом скажет нам спасибо. Я мог бы отговориться, что мне надо спуститься за ключами к себе вниз, но поскольку по утрам они всегда при мне, я, ничтоже сумняшась, вытащил связку, вставил в замок стандартный большой ключ, которым отпираются все квартиры А, и открыл.
Друскович сидел, в чем мать родила, на кровати. Когда мы вошли, он обернулся к двери и тут же прикрылся, чем под руку попалось. Еще на кровати, укрытая простыней, лежала женщина, а та, вторая - мать парня - стояла посреди комнаты и приводила кое-как в порядок одежду. Я заметил, что Друскович держит что-то в руке, которую он тоже спрятал, и подумал, что, наверно, пистолет - хотя не был уверен. Мать этого парня вышла на лестницу, и я вместе с ними двумя спустился вниз на лифте. В лифте она сказала, что больше ноги ее в этом доме не будет и что она не желает быть причастной к этой дряни, и поблагодарила меня за то, что я открыл для них дверь. Я спросил их, как быть, если Друскович надумает скандалить, и парень пообещал, что вернется и обо всем со мной поговорит, но это было еще вчера, и он так и не вернулся.
Тогда я решил пойти извиниться перед сеньором Друсковичем, объяснить, как все было: что мне сказали, будто он болен, и я поверил. Я позвонил в дверь и сказал, что я один, те двое уехали. Он мне открыл - все так же в чем мать родила. Тряпка, которой он перед этим прикрылся, валялась на столе, а рядом с ней пистолет, как я и думал. Он, значит, совсем голый - и женщина с таким, выбитым, что ли, глазом, который у нее никак не открывался: та все так же лежит на кровати, под простыней.
Я прямо с порога начал объяснять, что вернулся попросить извинения за то, что поддался на уговоры и отпер дверь посторонним, - но парень наговорил мне, будто сеньор Друскович совсем плох и нужно срочно войти и посмотреть, что с ним. Я чуть не на коленях перед ним ползал, потому что по лицу его было видно, что никакой он не больной, а зол на меня, как черт, за то, что я сунул нос не в свое дело. Глаза у него аж налились кровью.
И тут он вдруг начинает смеяться и говорит, обращаясь к той женщине на кровати, что за все время не проронила ни слова, - что не только у него, у меня тоже не стоит, и он не один такой. И все знай себе хохочет - хотя видно, что на самом деле на уме у него затеять свару. Если бы ты, говорит, не высвободилась, когда они постучали, мы бы закончили то, что должны были довести до конца, а теперь все накрылось - и ты сама во всем виновата. С этими, значит, словами подходит он к постели, срывает с нее простыню и оставляет ее лежать голой. А та, сразу видно, боится его до смерти: даже не шевельнулась. Точно кошка, когда на ту лает собака, а она и хочет пуститься наутек, и не может. Тогда он снова завел свое: "Видишь, у этого тоже не встает". А потом ко мне - спускай, мол, штаны, лови момент, пока она хочет. Я, видя, что они оба не в себе, решил двигать прочь подобру-поздорову. Она на лицо-то была неказиста, а тело, и правда, у нее было красивое. Только было стал я бочком пробираться к двери, как он схватил меня и повалил на нее. Тут я решил во что бы то ни стало делать ноги, сказал, что мне некогда, поднялся - а он меня снова пихнул на нее. Ну, я завелся и стал кричать, чтобы он со мной повежливей, что я многое жильцам прощаю, но он перебарщивает и не помню уж, что еще. А он в ответ как вмажет мне по яйцам, так что я согнулся от боли, и говорит, что я все вру и что на самом деле у меня просто не стоит. Я кое-как доковылял до двери и потрюхал прочь на полусогнутых.
С полчаса этак спустя, когда я мыл лестницу между последними этажами, он вдруг появился - причем явно специально меня искал - и дал мне бумажку в сто тысяч песо. И сказал, что был пьян, теперь, мол, протрезвел, раскаивается и просит его простить. Я сгреб деньги, потому что он передо мной был и вправду сильно виноват. Он сообщил, что ему нужно на пару дней уехать, а та сеньора остается - в случае чего она всегда там, у него. Больше ничего не добавил и ушел.
Действия Лео Друсковича в течение 21 и 22 мая 1969 года
Загладив свою вину перед привратником дома, где он жил, Лео направился к себе в редакцию. Оттуда позвонил в комиссию, ведающую участием Аргентины в фестивале Сан-Паулу, и сообщил ответственному за подготовку к фестивалю, что Гладис Эбе Д'Онофрио отказывается представлять Аргентину на этом форуме по состоянию здоровья и что в связи с этим, в качестве замены, необходимо немедленно вызвать Марию Эстер Вилу. Поскольку официально кандидатура аргентинского участника еще не оглашена, то в случае согласия Марии Эстер можно будет тут же сообщить журналистам о ее избрании.
Телефонный собеседник Лео отвечал ему, что лично он по-прежнему находится под глубоким впечатлением от работ Гладис Эбе Д'Онофрио и хотел бы, как только та поправится, организовать ее персональную выставку в одной из новых муниципальных галерей, где просто идеальные условия для представления того рода творчества, которым занимается госпожа Д'Онофрио. И на прощание попросил, чтобы Лео позвонил ему на следующий день, так как, учитывая его дружеские отношения с директором этой галереи, он наверняка сможет уже сказать нечто определенное относительно этого проекта. И предложил, чтобы Лео, как открыватель этого дарования, поместил в своем журнале рекламу первой персональной выставки Гладис Эбе Д'Онофрио для привлечения столичной публики.
Не отдохнув накануне, Лео оказался не в состоянии работать: промучившись несколько часов кряду, он порвал все написанное и покинул редакцию. Запасшись снотворным, он снял номер в одном из центральных отелей и, понадеявшись, что усталость свалит его с ног, поднялся туда и попытался сразу лечь спать. Но заснуть ему не удалось. Он подумал о Гладис и испытываемых ею схожих проблемах, встал, открыл пузырек с таблетками - и вновь на ум ему пришла Гладис с ее склонностью к самоубийству. Он принял две таблетки, солидную дозу, и проспал мертвым сном до утра.
Проснувшись, он ощутил сильную головную боль. Необходимость снова влезать в ту же одежду, что и вчера, привела его в бешенство. Не побрившись, он отправился в редакцию журнала. Но сосредоточиться на работе снова не сумел. Мигрень мучила его все сильнее. Именно в таком состоянии застал его звонок давешнего собеседника, который передал ему, что только что сообщил журналистам имя аргентинской участницы фестиваля в Сан-Паулу и известие это будет опубликовано в вечернем выпуске газет. Кроме того, продолжал тот, он успел переговорить с директором галереи, который живо заинтересовался его предложением и попросил, чтобы Лео с сеньоритой Д'Онофрио приехали сегодня вечером к нему домой, где в половине одиннадцатого собирается представительное общество знатоков искусства.
Завершив разговор, Лео набрал номер своей квартиры, чтобы поговорить с Гладис. Когда та подняла трубку, он известил ее, что в вечерних газетах будет опубликовано имя аргентинской участницы фестиваля, что это будет не она и что сделано это для того, чтобы не подвергать ее расстроенную психику подобному тяжкому испытанию. Гладис промолчала. Вместо этого, продолжал Лео, он устроит ей для начала менее рискованную премьеру - перед отечественной публикой. Для этого она должна явиться сегодня вечером в гости к директору одной галереи - он продиктовал ей адрес и, добавив, что самого его там не будет, положил трубку.
Убедившись, что сегодня ему вновь не суждено нормально поработать, он раздал кое-какие поручения, попрощался и двинулся на своей машине в направлении шоссе, по которому можно было бы выехать прочь из города. Выбор его пал на дорогу № 9, на Росарио. Он намеревался добраться до какого-нибудь открытого места, там остановиться и подышать свежим воздухом. Мчаться на скорости было приятно, перипетий дорожного движения отвлекали его от мыслей, а один раз, обойдя по правой полосе сразу двух водителей, которые никак не хотели его пропускать, он даже рассмеялся от удовольствия.
Километрах в двухстах от столицы он, с превышением скорости, миновал пункт дорожного контроля. Дежурный инспектор это заметил и попытался связаться с постом в тридцати километрах дальше по шоссе - но линия все время была занята, и он сумел пробиться лишь после того, как Лео, все так же не сбавляя скорости, уже пронесся мимо постового. Задержать его тот не смог, будучи связан по рукам и ногам разбирательством с другими нарушителями.
Наконец, Лео почувствовал себя лучше и притормозил у мотеля на 250-м километре. Впервые за несколько дней у него разыгрался аппетит.
Перекусив, он решил вернуться в город. Ход его рассуждений, вкратце, был таков: Мария Эстер, став свидетелем разыгранной прошлым утром сцены и, впридачу, удостоившись звания аргентинской участницы фестиваля Сан-Паулу, больше не станет преследовать его своими подозрениями; однако, хотя план его в целом удался, возникли новые, иного рода осложнения; как бы то ни было, задуманный им план увенчался успехом; что касается дисквалификации Гладис Эбе Д'Онофрио, то это нельзя назвать несправедливостью, так как она действительно не в состоянии была бы выдержать подобное испытание, - однако, учитывая, что изначально она была его протеже, он, дабы не возбуждать подозрений, должен сегодня вечером съездить вместе с нею в гости к этому директору галереи: и поскольку в его же собственных интересах, чтобы их с Гладис увидели вместе на этой встрече, он лично обеспечит ее присутствие там.