Оказалась, однако, одна семья, где никто из них преподавать не желал не за какие деньги, ибо глава той семьи нравов был строгих, да еще и каждый медяк считал, дети же его, кои подлежали обучению, прилежанием, склонностью к наукам и кротостью нравов не отличались.
Я считал, что начало положено - вот, есть уже в городе люди, которым я себя зарекомендовал. Глазки же решила, что этого мало, потому пришлось мне продолжить свой путь и отправиться в вышеозначенную семью.
Двери мне открыла миловидная служанка лет двадцати и была она девственницей, как помог мне разобраться в том дар Инкуба. На мой вопрос, дома ли хозяин, она ответствовала, что господин Дроз, с супругой и детьми, находятся сейчас в загородных своих владениях и ожидаются со дня на день.
То же повторилось и на следующий день, и на после следующий. Потом был день воскресный и я никуда не ходил. В понедельник та же девица ответила мне, что господин Дроз дома и отвела меня к нему.
Фальшивые ли рекомендательные письма произвели на того эффект, либо отказ заниматься его чадами остальных корифеев науки, но предписано мне было начать сегодня же с условием выплаты в конце каждой недели занятий по одному серебряку.
Решив, что в нашем бедственном положении, это - лучше, чем ничего я согласился, после чего меня сопроводили к моим будущим ученицам, коими оказались две особы пятнадцати и тринадцати лет от роду. Девицы - употреблю это слово, хотя, старшая из них таковой уже не являлась - встретили меня весьма кротко, покуда их родитель представлял меня, когда же он вышел и я попытался преподавать, начался сущий ад.
Нет такой обидной остроты, которой бы не отпустили в мой адрес злонравные юные особы… Ах, нет, описать эти два часа унижения я совершенно не в силах! При всем при том, они вели себя как совершенно бестолковые дуры и делали вид, что абсолютно не в состоянии понять самых элементарных вещей.
Не знаю, как я не убил их обеих на месте или, по крайности, не надавал оплеух. Видно утешало меня то, что я, как никак, выполнил задание моей рыжеволосой сообщницы и смог хоть как-то пристроиться в семью одного из не самых последних горожан.
- И как вы оцениваете своих учениц? - поинтересовался любящий родитель, появившись в нашей комнате к концу занятий. Те же при нем стали вновь кротки, как ангелицы.
- Это я скажу вам только через два дня, сударь, - холодно ответил я, внутренне сгорая от жажды мести. И более всего радовало меня в тот миг, что планам Глазок месть эта противоречить не будет. - К примеру, вашу служанку я вижу сегодня четвертый день и весьма радуюсь за ваш дом. Ведь у вас юные дочери, что сталось бы с ними, будь ваша служанка менее целомудренна? В точности же зная, что она, до сих пор не потеряла своей девичьей чести, я искренне рад ее добродетели.
- Но, господин Фонарщик, откуда вы можете знать это в точности? - изумился господин Дроз. На лицах же его дочерей возникла самая живая заинтересованность.
79
- Знайте же, добрый господин Дроз, - старательно подражая благоговению рыцаря Гжеда, демонстрировавшего мне недавно хрустальный фиал с моим собственным посланием, извлек я из под одежды дварфский медальон в виде молота и наковальни, - что все дело в этом предмете. Поносив его на шее хотя бы пол года, всегда можно знать, кто из встреченных тобою особ женского пола сохранил свою честь, а кто - нет. Праведная в вере благородная дама, баронесса Клубень, у которой я служил чтецом угодных Богам писаний, получила его в свое время от святого отшельника именем не то Светочь, не то Светень. Отшельник этот не питался ни чем, кроме хлеба и воды, а знаете каково пить ледяную воду зимой? Кстати, если у вас найдется, чем промочить горло, я буду весьма признателен.
- Папенька, я могу принести вам и господину учителю вина, - поспешно прощебетала младшая из моих учениц. Старшая же так и застыла вся побледнев.
- Так вот, - продолжил я, получив в свои руки полный бокал прохладного, достаточно тонкого, но, на мой взгляд, излишне слабого вина. - Баронесса Клубень очень волновалась за свою дочь и святой отшельник снизошел до того, чтобы помочь ей. Когда же я читал ей духовные книги, дочь эта давно вышла замуж и нарожала кучу прекрасных мальчуганов, так что ей от медальона не было бы никакой пользы. Вот баронесса Клубень, в милости своей, и подарила его мне, зная, что у меня подрастает маленькая Трина.
- И как же действует сей удивительный предмет? - с живейшим любопытством поинтересовался господин Дроз.
- Весьма необычно, - сообщил я. - Через пол года ношения этого медальона я стал вдруг наблюдать некоторого рода сияние над головой у части особ женского пола, особенно юного возраста. Сияние пропадало, стоило девице выйти замуж либо согрешить. Впоследствии я понял, что не всегда сразу определяю сохранила ли девица свою честь, а надобно для этого видеть ее хотя бы три дня подряд.
- Послушайте, господин Фонарщик, - заинтересованно посмотрел на меня хозяин. - Ведь верно, что вы живете в этом городе уже более, чем три дня? А, стало быть, вы уже знаете столько всего интересного…
- Ах, сударь! - потупил я свои глаза. - Есть же нормы приличия, отличающие служение добродетели от злоязычия. Вот вы - любящий отец. И, будь с одной из ваших дочерей что-то не так, долг мой, как их учителя, состоял бы в том, чтобы поставить вас в известность об этом. Но рассказать кому-то другому? Ни за что на свете! Так же, как и вам я не могу рассказать о злосчастной судьбе иных, окружающих вас, отцов.
- Будь я на месте такого отца, я выгнал бы собственную дочь за порог в чем мать родила и немедленно отрекся бы от нее! Но, не могу не признать, вы весьма порядочный человек, господин Фонарщик, - сделал комплимент мой наниматель. Старшая же его дочь побелела, как мел и, кажется, была готова вот-вот рухнуть в обморок.
- За сим посмею откланяться, - любезно сказал я хозяину, дочерям же добавил. - Вы же, юные девы, не премините к завтрему выучить то, что я вам задал.
На завтра дочерей господина Дроза будто подменили. Все время занятий они провели послушно внимая преподаваемой им мудрости, да и выглядели значительно сметливее, чем накануне.
- Послушайте, господин учитель, - не выдержала к середине урока старшая. - Ваш медальон, он, и правда, может творить такое чудо?
- Все чудеса в руках Добрых Богов, чья доброта засвидетельствована Кадастром Духовного Совета нашего Королевства, - благочестиво ответствовал я. - Молот же и наковальня это общеизвестный символ Хелла - дварфского кузнечного Бога, внесенного в Кадастр более четырехсот лет назад. Кстати, я уже вижу как проступает некое сияние над теменем вашей младшей сестрицы. Мне даже кажется, что она-то точно девственница.
- Сударь, Ханна, еще ребенок, я же в том возрасте, когда отдают замуж, - побледнев сказала старшая. - Через неделю за меня посватаются и мой отец не откажет и, если бы я, встретившись со своим будущим мужем?… Если бы случилось так, стали бы вы?..
- Сударыня, - самой любезной своей улыбкой одарил ее я. - С этой минуты вы будете делать только одну вещь - читать, читать и еще раз читать. До самого алтаря, где вас сочетают браком. Ибо, клянусь, если ваши успехи в преподаваемой мною науке, не удовлетворят меня, так я и за два шага до алтаря объявлю на весь храм, что вы не девица. И ваш отец отречется от вас, и ваше имя покроют позором, и, еще не известно, как перенесет это ваш будущий жених!
О, как сладка может быть месть. С каким удовольствием я наблюдал ужас в ее глазах.
- Тебя это тоже касается! - сурово обратился я к младшей. - Ты обязана заниматься не меньше сестры и должна, как можно скорее, научиться бегло читать. Каллиграфией займемся позже.
- Я-то не потеряла девство! - с изумлением уставилась на меня она. - За что же меня так?
- Знаю вас! - прикрикнул я. - Моя вторая жена, чуть младше тебя, но, не жди она сейчас приплода, так я бы точно считал себя рогатым!
- Младше меня? - с живым интересом взглянула на меня Ханна.
- Помолчи! - приказал я и вновь оборотился к старшей. - Ты поняла, чего я от тебя хочу?
- Я уж боялась, что вы захотите чего-нибудь… - покраснев не договорила та, - мне ведь больше не чем расплатиться. Но, раз так, я согласна. Более прилежной ученицы вы не найдете.
- Тебе повезло: я нахожусь на пути умеренности, добродетели и благомыслия, - ответствовал я. - Иначе, только Боги ведают, чего бы я мог потребовать от тебя и твоей сестры.
80
Через день я сообщил господину Друзу, что за своих дочерей он может быть спокоен, тот же в ответ сделал мне массу комплиментов.
- Знаете, детей будто подменили, - в восхищении сказал он. - Целые дни они проводят за книгами и готовятся к вашим урокам так, будто от этого зависит сама их жизнь. Теперь я понимаю, почему вас пригласили в столичную академию. Вы не чета нашим местным бестолковым пустозвонам, которые смеют называть себя учителями.
С этими же словами, вручил мне за неделю трудов не один, а целых два серебряка, да еще не дожидаясь субботнего дня. Я поблагодарил за похвалу, сказав, однако же, что было бы нескромно с моей стороны обсуждать недостатки местных коллег.
Хоть господин Друз обещал не распространяться о необычном свойстве, якобы священного, медальона, слова своего он, конечно не сдержал. Уже на следующий день ко мне явился некий его приятель и попросил позаниматься неделю с его дочерью чем-нибудь высоко научным. Коль скоро читать и писать девица уже умела, мы сошлись на том, что неплохо было бы нам с ней заняться литературой. Узнав, что книг двадцать в его доме наберется я согласился заниматься с юной особой по два часа в день. Тот пообещал мне за неделю трудов целый золотой - столь велико было его желание, чтобы преподавал его шестнадцатилетней дочери именно я.
В тот же вечер явился еще один приятель господина Друза с просьбой позаниматься и с его дочерьми. Сказав ему, что нести свет науки надо, пусть даже, и в ущерб себе, я согласился преподавать двум его дочерям за золотой в неделю.
- А наши дела пошли, хоть и не в том направлении, что мы рассчитывали, - усмехнулась Глазки. - Вот ведь сквалыги, ни у одного из них не хватает духу предложить тебе хотя бы сотню золотых и, купив медальон, самому стеречь честь своей дочурки.
- Теперь мы хотя бы не будем жить впроголодь, - сказал я. - Касательно же медальона, ни одному из них и в голову не приходит мысль, что я захочу расстаться со священной реликвией, столь высоконравственно я выгляжу.
С усмешкой на меня посмотрев, моя рыжеволосая сообщница согласилась, добавив однако же:
- Они еще не знают, что в этом тихом омуте водится Бес.
Крикун нехорошо засмеялся, но я тут же осадил его, напомнив, что именно мое учительство снабжает его сейчас пропитанием.
- Пора нам вести жизнь достойного и уважаемого в этом городе семейства, раз уж ты пользуешься таким почетом, - завершила разговор Глазки. - Завтра же переезжаем из таверны на какую-нибудь квартиру.
Утро началось, однако, не с этого, а с того, что пришел некий приятель первого приятеля господина Друза. Узнавши, что в ближайшую неделю новых учениц я брать не собираюсь он весьма опечалился.
Я предложил ему зайти через неделю, но тут, видимо, радостная мысль посетила его и он, не сходя с места пригласил меня нынче же, по-свойски, отобедать у него дома. Поскольку рядом в роли моей супруги находилась Глазки, приглашение, конечно же, распространялось и на нее.
Моя рыжеволосая сообщница рассыпалась в благодарностях и, рассказав, как найти его дом, радостный посетитель тут же ушел.
- Еще лучше, - столь же радостно сказала Глазки, едва за ним закрылась дверь. - Бегу снимать квартиру.
Очевидно, наш приглашатель был столь рад своей выдумке, что поделился ей с кем-то из друзей. Следующий же посетитель, не сходя с порога предложил мне с супругой не далее, чем сегодня отужинать у него. Я любезно согласился.
Покуда Быстрые Глазки с детьми осуществляли переезд, я преподавал дочерям господина Друза. Успехи тех в обучении, и впрямь, были несомненны, так что я даже похвалил их напоследок.
Потом мы с Денрой посетили обед, на котором, кроме хозяев, оказалась и их родня, включая нескольких юных девиц. Моя рыжеволосая сообщница хоть и не отличалась богатством наряда, но, безусловно сумела обаять не только мужскую, но и женскую половину собравшихся. И кто бы мог подумать, глядя на скромную, добродетельную и юную женушку ученого мужа, каким являл себя я, что она мастер плутовства и грозный пиратский капитан в едином лице?
Едва вырвавшись с затянувшегося обеда, завершившегося, кстати, почтительным приглашением навестить хозяев завтрашним же вечером, дабы они могли доказать, что ужины их обедам не уступят, мы устремились на ужин.
Здесь все в точности повторилось, вот, только прощаясь с нами, хозяева умоляли, во что бы то ни стало, отобедать у них завтра же.
- Ну, что, милый муженек? - поинтересовалась по дороге в наш новый дом Денра. - Ты все еще клянешь свою злосчастную судьбу?
- Конечно, кляну, - ответствовал я. - Еще недавно я умирал с голоду, теперь же живот мой раздулся как пузырь и я боюсь лопнуть от переедания! О, почему в жизни никогда не бывает золотой середины? А как я устаю на учительской работе? Ведь у меня теперь по шесть часов занятий в день!
- Не бойся, мы с Триной быстро тебя исцелим! - усмехнулась она. - Кстати, завтра я позабочусь о прислуге. Уважаемому в городе семейству таковая совершенно необходима, иначе вскоре начнут шептаться, что, покуда мы ходим по гостям, наши дети предоставлены сами себе. А ведь мы столь высоконравственны.
- Что ж, против юной невинной гувернанточки я бы ничего не имел против, - таковая мысль, и впрямь пришлась мне по душе.
- Пусть она останется невинна до последнего дня нашего здесь пребывания, - нахмурилась Глазки. - Мало тебе, что при посторонней девице в доме, нам придется делить супружеское ложе, чтобы она ничего не заподозрила?
- Звучит неплохо, - согласился я.
81
Квартира наша в Свином Копыте располагалась на Поросячьей улице и была, по меркам того сословия, с которым нам приходилось общаться, весьма скромной - всего четыре комнаты с тремя чуланами, прихожей и кухней, парадным и черным входами.
Одна из комнат была одновременно гостиной и столовой, другая - нашей с Денрой спальней, по одной комнате досталось Трине и Крикуну. В кухонном чулане поселилась Лута - жутко скромная пятнадцатилетняя особа, нанятая Быстрыми Глазками для услужения и присмотра за детьми. Платили мы ей немного - три медяка в неделю и еда, но кормили хорошо.
Несколько смутилась она необходимостью есть за одним столом с хозяевами, но Денра столь усиленно ее потчевала, что остаться во время совместных трапез голодной Луте, при всей ее скромности, не удавалось. На время наших с Денрой отсутствий, обязанность эта возлагалась на Трину и Крикуна. Впрочем, детей Лута стеснялась меньше.
Отсутствия же наши были ежедневны. Ведь звали нас в гости нарасхват. В том или ином семействе, спустя трех дней совместных трапез, глава оного, отзывал меня в сторонку и смущенно спрашивал, все ли обстоит благополучно с его дочерью или дочерьми.
В первом случае все обстояло достаточно легко, я просто-напросто успокоил просителя, ибо с самого первого дня знал, что дочь его - девица самая натуральнейшая.
Когда же следом подошел некий родственник хозяина дома и спросил то же о своих двух чадах, присутствовавших вместе со всеми на предыдущих трех трапезах, мне пришлось задуматься.
- Послушайте, сударь, - как можно тактичней поинтересовался я. - А что бы вы, положим, сделали, узнай, что кто-то из ваших дочерей вкусил запретного плода?
- Я задушу ее собственной рукой! - проскрежетал зубами любящий родитель. - Как, обречь меня на такой позор!
- Ах, друг мой, - взяв его под руку успокоил я. - Поверьте, позор ваш не станет от этого меньше! Наоборот, о нем узнает весь город. Вы же, еще и попадете под суд, как детоубийца. А чтобы вас оправдали, придется перед всем городом самолично рассказать что именно такого сделала ваша дочь, что вы подняли на нее руку. Это ли не самый худший позор?
- Что же делать? - в задумчивости уставился на меня он.
- Узнать, кто соблазнитель, - посоветовал я. - Быть может, душить нужно именно его. А-то и просто поговорить. Не исключено, что он просто мечтает стать вашим зятем. Кстати, и вовсе можно ничего не делать, если тот, кто лишил вашу дочь невинности, не обмолвится об этом - никто ничего не узнает. Сумеет ли ее будущий жених определить, что она не невинна? Есть, знаете, масса способов скрыть потерю девства.
- Поверьте, господин Фонарщик, я погорячился, - признался отец семейства. - И все же, знать, что твое любимое дитя, которое ты когда-то баюкал на руках…
- Дети растут и сегодня она достаточно взрослая, - прервал его я. - Каждый отец должен быть готов к тому, что его девочка, рано или поздно, станет женщиной. Не сердитесь на нее, она просто выросла, ей стали интересны некоторые вещи. Касательно же моего умения хранить тайны, будьте полностью спокойны.
- Вы достойнейший человек, - согласился собеседник. - Но, все-таки, в двадцать три года можно бы ей быть и порассудительней.
- Да кто вам сказал, что речь идет о вашей старшей дочери? Спаси вас Боги! - изумился я. - Поговорите с младшей!
- Как? Но ей всего семнадцать! - изумился любящий отец.
- Вы очень удивились бы, узнав, как много девиц испытывает любопытство по этой части в гораздо более юном возрасте, - сообщил я ему. - Так что, не сердитесь на нее. Она терпела, сколько могла.
Были и другие разговоры. Так, одного отца семейства мне пришлось битый час уговаривать не приводить свою угрозу в исполнение, ибо угрожал он не больше, не меньше, чем тут же повеситься. А одна уважаемая особа все порывалась мне отдаться, чтобы я никому не вздумал открыть такой, с ее точки зрения, позор их семьи. Мне пришлось долго объяснять, что трудясь на ниве просвещения юношества, я нахожусь на пути умеренности, добродетели и благомыслия, а, значит, права на такие подарки не имею. Ведь была она, между нами сказать, страшна, как смертный грех.
В скорости стали приглашать нас и на свадьбы, словно бы одно присутствие мое свидетельствовало о непорочности невесты. Свадебные пиршества питали нас еще изысканнее, чем званые обеды и ужины, однако же, приходилось все время держать себя в руках, ибо пить на свадьбах, в обычаях местных - без меры. Дендра же очень опасалась, что, изрядно выпив, могу я испортить столь хорошо начавшееся плутовство.
С самой Дендрой было у нас все, как нельзя более, хорошо. Спали мы в нашей супружеской спальне, на широкой кровати, укрывшись единым одеялом. Купила она, правда, себе в первый же день ночную сорочку длинною до пят, объясняя это тем, что порядочной матери семейства иметь менее длинную в этом городе - признак распущенности нравов. Сорочка же была, однако, достаточно тонка и я не взроптал. К тому же, не бывает такой женской сорочки, которую, при желании и согласии владелицы, нельзя было бы задрать до самого подбородка.
Касательно постельных утех могу сообщить только одно: как не пыталась Глазки ограничить наши игры лишь самыми простыми, я на это не согласился. Уговаривать ее приходилось подолгу, иногда и по два дня, а, все же, доставляла она мне не мало приятных минут и тем способом, что практиковали они, обычно с Триной, и тем, что был впервые опробован нами когда-то ночью на перекрестке. Правда, слезно умоляла меня при том, чтобы заканчивалось все как можно скорее.