Первым заместителем начальника, а фактически - подлинным постоянно действующим главою УК 31 марта 1939 года ПБ утвердило Н. Н. Шаталина, человека, по старым меркам и представлениям явно чуждого Старой площади. Тридцатипятилетний педагог по профессии, он трудился директором провинциальной школы, учился в аспирантуре, но не имел "опыта руководящей партийной работы", если не считать недолгого пребывания в должности начальника политотдела одного из глубинных совхозов. Тем не менее именно его Маленков приметил, сумел высоко оценить и взял к себе в ОРПО, а всего через несколько месяцев добился назначения Шаталина на один из важнейших в стране постов.
Несколько консервативнее, но только поначалу, проявил себя А. А. Жданов. Хотя и заменил еще в середине января 1939 года одного из старейших деятелей революционного движения В. В. Адоратского на посту директора Института Маркса - Энгельса - Ленина (ИМЭЛ) при ЦК ВКП(б) молодым философом М. Б. Митиным, более года сохранял своим первым замом по общим вопросам профессионального аппаратчика П. Н. Поспелова. Уже немолодого по представлениям той поры, сорокалетнего, имевшего за плечами серьезную учебу только в Институте красной профессуры, но зато трудившегося с 1930 года в ЦКК, а с 1937 года - в отделе пропаганды и потому в совершенстве овладевшего неписанными правилами игры, неуклонно действовавшими там, научившегося вести себя, поступать только так, как требовалось.
Лишь в сентябре 1940 года, и скорее всего не по инициативе самого Жданова, как можно с большой долей уверенности предполагать, в УПиА начались, наконец, серьезные перемены. После того, как в силу добавившихся "нагрузок" Андрей Александрович больше не мог лично руководить управлением, ежедневно и постоянно вникая во все рутинные дела, его преемником оказался не Поспелов, которого тотчас направили главным редактором "Правды", а Георгий Федорович Александров. Человек, еще более, нежели Шаталин, чуждый старому аппарату. Выпускник Коммунистического университета преподавателей общественных наук, он несколько лет проработал в Московском институте философии, литературы и искусства (МИФЛИ). Заведовал там сначала философским отделением, а затем кафедрой истории философии, ибо в свои тридцать лет был автором трех Серьезных научных трудов, доктором философских наук. Потом возглавлял редакционно-издательский отдел исполкома Коминтерна (ИККИ), откуда 21 января 1939 года его и перевели в ЦК, утвердили заместителем заведующего отделом пропаганды и агитации по вопросам пропаганды.
Став начальником УПиА, Александров сумел избавиться, правда, лишь два года спустя, от доставшихся ему "в наследство" замов-аппаратчиков, Д. А. Поликарпова и А. А. Лузина. Добился перевода руководителями первого - Всесоюзным радиокомитетом, а второго - Лекционным бюро при Комитете по делам высшей школы. Вместо них привлек близких по духу, взглядам коллег по преподаванию в МИФЛИ литературоведа А. М. Еголина, философов М. И. Иовчука, с которым Георгию Федоровичу довелось сотрудничать и в ИККИ, П. Н. Федосеева.
Александров на посту начальника УПиА сразу же положительно зарекомендовал себя, проявив полное понимание требуемого от него. Продемонстрировал - разумеется, с одобрения свыше, и Жданова, и всего узкого руководства - принципиально новый стиль работы. Заставил подчиненных сосредоточить все внимание главным образом на том, что в то время не без основания считалось важнейшим инструментом массовой агитации: на кино, театре, литературе. На том, что в условиях крайне слабо развитой радиофикации, при отсутствии у населения привычки регулярно читать прессу, и позволяло донести до всех - и неграмотных, и полуграмотных, новые идеологические установки в наиболее доступной, образной форме.
Решая эту задачу, Александров утвердил на ПБ всего за четыре последних месяца 1940 года семь подготовленных при его участии в УПиА развернутых постановлений (за 1938 год был одобрен всего один такого рода документ, осуждавший документальный роман-хронику Мариэтты Шагинян "Семья Ульяновых"; в 1939 - два, причем в обоих случаях "обвиняемым" оказался поэт Илья Сельвинский). Постановлений, которые вынуждали драматургов, прозаиков и поэтов незамедлительно скорректировать свое творчество применительно к новому идеологическому курсу. А выразил же суть перемен, хотя вроде бы применительно лишь к театру, председатель комитета по делам искусства М. Б. Храпченко в статье, далеко не случайно именно тогда опубликованной "Правдой". В ней же прямо отмечалось: "До последнего времени создавалось огромное количество пьес о шпионах и диверсантах. Замечательные люди нашей страны, творцы новой жизни, совершающие героические дела, были отодвинуты в сторону. С каким-то особым усердием некоторые драматурги изображали мерзость, человеческую подлость. Сейчас эта волна сошла".
Для большинства принятых в конце 1940 года постановлений общим, характерным оказались две черты - отсутствие суровых "оргвыводов", а также какой бы то ни было официальной информации о них, не говоря уже о самом содержании. Их не публиковали, препятствуя, тем самым, возможности невольно сделать из них очередной жупел, появление повода для развязывания недопустимой политической кампании. Знакомили с документами кулуарно, лишь тех, кто подвергался критике, да еще руководство Союза советских писателей СССР, а если требовалось, то и ведущих кинорежиссеров. Добивались тем самого важного: именно деятели литературы и искусства, уже от своего имени, обрушивали критику на избранных послужить другим примером.
ЦК ВКП(б) удовлетворялось исключением "порочных" пьес - Анатолия Глебова "Начистоту", Валентина Катаева "Домик", Михайла Козакова "Когда я один", Леонида Леонова "Метель" - из репертуара всех без исключения театров страны да резкой, зачастую невразумительной критикой в "Правде", "Литературной газете", "Советском искусстве". Когда же круг критикуемых начинал выходить за предусмотренные пределы, УПиА пресекал дальнейшую публикацию такого рода статей. Но в отдельных случаях даже косвенные сведения о такого рода постановлениях не выходили за пределы самого узкого круга заинтересованных лиц. Именно так произошло с постановлением от 20 октября 1940 года - о книге уральского беллетриста Н. Борисова "Выговор", и от 29 октября - о сборнике стихов поэтессы Анны Ахматовой "Из шести книг".
Единственным исключением оказалось резкое осуждение фильма режиссеров А. Столпера и Б. Иванова по сценарию Александра Авдеенко "Закон жизни". Сначала, 16 августа 1940 года, на него обрушилась "Правда", несколько дней спустя - ведущие кинематографисты - Г. Рошаль, Ю. Райзман, А. Мачерет во время обсуждения на киностудии "Мосфильм". Только потом к хору критиков присоединился и Сталин, сурово оценив недостатки, главным образом, сценария, на заседании ОБ 9 октября. Потому-то и последовало уже ставшее редчайшим: исключение Авдеенко из ССП, отзыв его из депутатов горсовета Макеевки, наконец, как финал, исключение из рядов ВКП(б). И все же, что и характеризовало новый период в жизни страны, писателя не репрессировали. Три года спустя, сочтя, что он "исправился", "осознал" свои ошибки, ему позволили вернуться в журналистику, разрешив публиковаться в "Красной звезде". Еще годом позже открыли дверь в литературу, напечатав в журнале "Новый мир" его роман "Большая семья", и вновь приняли в партию.
Как можно легко догадаться, причиной столь яростной атаки на Авдеенко послужило выступление лично Сталина на заседании ОБ, куда пригласили многих писателей, драматургов, кинорежиссеров. А среди них и тех, кто поторопился выслужиться, показать, что он святее самого папы. И все же накал страстей, продолжавшийся полтора месяца, в значительной степени принижался тем, что те же газеты одновременно, и в значительно большей степени уделяли внимание новым романам "Тихий Дон" Шолохова, "Последний из удеге" Фадеева, "Два капитана" Каверина, творчеству Маяковского, Блока в связи с их юбилеями.
Совершенно иным, что подчеркивало лишь противоречивость и сложность происходившего процесса обновления высшего слоя руководства аппарата ЦК ВКП(б), оказалось положение в КПК. Там первым заместителем А. А. Андреева, сменившего в марте 1939 года Н. И. Ежова, а на деле - единственным, как показала практика, вершителем всех партийных следственных дел, ведшихся этой комиссией, утвердили откровенного обскуранта, явного сторонника репрессивных методов М. Ф. Шкирятова. Обладая всего лишь начальным образованием, нормальную учебу ему заменила восемнадцатилетняя "школа" партийной работы, в которой он последовательно прошел все ступени, начиная с низшей. Однако основной опыт, как выяснилось - весьма необходимый для дальнейшей успешной карьеры Шкирятов приобрел в партколлегии КПК при пресловутом Ежове.
Шаталин удерживался "наверху" вплоть до опалы своего покровителя, Маленкова - до февраля 1955 года. Шкирятов - до своей смерти, последовавшей в 1954 году. Менее других повезло только Александрову. Он пал жертвой межгрупповой борьбы в узком руководстве в 1947 году.
Не менее показательными для доказательства установления стабильности в высшем эшелоне партийной структуры власти служат и сроки пребывания на своих постах первых секретарей ЦК компартий союзных республик, а также приравненных к ним по положению первых секретарей московской и ленинградской парторганизаций. Многие из них, избранные впервые или переизбранные в соответствии с постановлением ЦК ВКП(б) от 29 марта 1938 года, проработали по семь-восемь, а то и более лет. Например, Н. С. Хрущев на Украине, при десятимесячном перерыве - до 1950 года, П. К. Пономаренко в Белоруссии - до 1948 года. М. Д. Багиров в Азербайджане и Г. Арутинов в Армении - до 1953 года, К. И. Чарквиани в Грузии - до 1952 года, А. А. Кузнецов в Ленинграде - до 1946 года, А. С. Щербаков в Москве - до 1945 года. Избранные в 1940 году Н. Каротамм в Эстонии - до 1948 года, Бородин в Молдавии - до 1949 года, Я. Калнберзин в Латвии - до 1959 года, а Снечкус в Литве - до 1974 года.
Исключение из общего правила составили лишь первый секретарь МК и МГК А. И. Угаров, арестованный в декабре 1938 года, да руководители парторганизаций среднеазиатских союзных республик, казахстанской - Н. А. Скворцов, туркменской - Я. А. Чубин, таджикской - Д. 3. Протопопов, киргизской - А. В. Вагон и узбекской - У. Юсупов, по различным причинам (главным образом, из-за своей национальности) смещенные сразу же после окончания Великой Отечественной войны.
Именно таким образом всего за два года - срок более чем непродолжительный, в Советском Союзе сформировался практически новый по составу эшелон высшей, двухуровневой власти - союзной и республиканской. Одновременно произошло и его структурирование, нашедшее прежде всего наиболее четкое выражение в условных пяти категориях ежемесячной зарплаты, которые в июне - декабре 1938 года ввели постановлениями СНК СССР, которым, естественно, предшествовали аналогичные решения ПБ:
2500 рублей, наивысшая, приблизительно в девять раз превышавшая среднюю ставку квалифицированного рабочего и служащего - председателю ПВС СССР, председателю СНК СССР и его заместителям, главам союзных наркоматов промышленности группы "А", внешней торговли и финансов, председателям Госплана и КСК, то есть первоначально - для двадцати одного должностного лица;
2300 рублей - секретарям и начальникам управлений ЦК ВКП(б), председателю КПК, а также для председателей ПВС РСФСР, УССР, КазССР, БССР, ГрССР, АзССР, УзССР - для двенадцати человек;
2200 рублей - заместителям председателя КПК, начальникам управлений ЦК ВКП(б) - для тринадцати человек;
2000 рублей - прокурору СССР, остальным наркомам СССР, председателям СНК союзных республик, московского и ленинградского областных, хабаровского и приморского краевых исполкомов - для тридцати четырех человек;
1800–1750 рублей - председателю Верховного суда СССР, председателям ПВС АрССР, КирССР, ТаджССР, ТуркССР, заведующим отделами ЦК ВКП(б), вторым секретарям ЦК компартий союзных республик, московского и ленинградского обкомов, хабаровского и приморского крайкомов - для семидесяти человек.
Кроме того, разумеется, был определен уровень ежемесячной зарплаты и еще для пятнадцати человек - первых секретарей ЦК компартий союзных республик, московского и ленинградского обкомов, хабаровского и приморского крайкомов. Логично предположить (документы на этот счет пока не обнаружены), что она должна была составить сумму от 2000 до 2200 рублей.
Всего данная тарифная сетка охватывала при своем введении сто шестьдесят пять человек. Однако не приходится сомневаться в том, что далеко не все они обладали равным положением и, соответственно, правами. Пять категорий зарплаты только очертили границы номенклатуры ПБ, иными словами - широкого руководства. И тех, кто действительно принимал участие в принятии, обсуждении, либо лишь в подготовке наиболее важных решений, и тех, кто потенциально мог надеяться рано или поздно подняться в этот верхний слой власти.
Действительно, сама по себе, только по своим размерам, зарплата еще никак не могла убеждать в особом, исключительном положении тех, кто ее получал. Ведь примерно такую же имели солисты оперы и балета Большого театра, старейшие актеры МХАТа. Помимо этого, некоторым деятелям искусства дополнительно, в виде пока негласных премий - до установления регулярной системы официальных, сталинских - выплачивали по тем временам поистине астрономические суммы. Например, в марте 1939 года, за создание таких кинофильмов, как "Ленин в 1918 году", "Щорс" и "Человек с ружьем", имевших огромное пропагандистское значение, режиссерам М. И. Ромму, А. П. Довженко, С. И. Юткевичу - по 100 000 рублей, операторам Б. И. Волчеку, Ю. И. Екельчику, Ж. К. Мартову - по 30 000, актеру Б. В. Щукину, исполнявшему роль Ленина, - 20 000.
Подлинное структурирование широкого руководства, партийного и государственного, реальную иерархию, субординацию в нем выражали не столько деньги, сколько совокупность зарплаты и различного рода привилегий, преимуществ. Всего того, что в условиях острейшего жилищного кризиса, дефицита продуктов питания, предметов широкого потребления и их фактического нормирования и разделяло людей непроходимой пропастью на социальные слои. На тех, кто имел, и на тех, кто не имел высокий жизненный уровень. Тем, что нельзя было в те годы свободно приобрести, даже располагая необходимыми суммами, а лишь получить свыше как награду. Такими привилегиями стали даже по сегодняшним меркам огромные по площади, многокомнатные благоустроенные квартиры на одну семью в самом престижном тогда доме - № 5 по улице Грановского, а также гораздо меньшие по площади квартиры в доме № 2 по улице Серафимовича ("дом на набережной"). А помимо того, телефоны кремлевской АТС ("вертушка", "кремлевка"), персональные машины с шофером из правительственного гаража, размещавшегося в Манеже, право пользоваться поликлиникой и больницей Лечсанупра Кремля все на той же улице Грановского, санаторием "Барвиха", домом отдыха "Сосны".
Но если прежде обеспечением всевозможными привилегиями занималось, практически, лишь управление делами СНК СССР, то теперь столь важную и весьма ответственную обязанность с ним разделило и НКВД. Точнее - Первый (охраны руководителей партии и правительства) отдел ГУГБ, начальником которого 18 ноября 1938 года назначили старшего майора госбезопасности (один ромб в петлице, как у комбрига) Н. С. Власика. Об этом свидетельствует весьма красноречивое решение ПБ от 9 июня 1939 года:
"1. Столовую Санупра Кремля (для ответработников) передать с 1 июля в ведение НКВД. 2. Сократить контингент столовой Санупра Кремля до 400 человек. Поручить комиссии в составе тт. Поскребышева, Шкирятова, Власика и Хломова (управляющий делами СНК СССР. - определить персональный состав лиц, имеющих право пользования столовой…".
В этом решении заслуживает самого пристального внимания буквально все. И прежде всего определение численности того круга "ответственных работников", которые отныне удостаивались одной из наиболее ощутимых привилегий - "кремлевского пайка". Отличными по качеству, по количеству достаточными для обеспечения продуктами питания целой семьи, да к тому же по необычайно низким ценам. Во-вторых, то, что система привилегий в середине 1939 года только еще складывается, приобретает те свои черты, которые оказались ей столь присущими в последующие пять десятилетий. Еще утверждались те стимулы, с той поры и вынуждавшие людей любой ценой пробиваться "наверх", пытаясь подниматься по ступеням иерархической лестницы как можно быстрее.