Усыпив его бдительность, пользуясь его незнанием того, что такое массаж, и тем, что ему нигде не щекотно, я стал обводить своими алчущими плоти руками соблазнительные контуры его тела, - от бедер, вырастающих из упакованной в облегающие джинсы крепкой детской попки, через сужающуюся, как у стройных и милых девушек, талию к расширяющимся до самых плеч ребрам. Мои руки словно бы отделились от меня, зажили своей жизнью, стали удовлетворять свою собственную похоть. Их приводило в восторг то, что, помимо привычной им девичьей изящности, теперь им дали ощупывать еще и крепость и силу.
- Ложись на спину, - сказал я властно. - Давай теперь грудь и живот.
Некоторое время он колебался, будто уловив в моей интонации смутившие или возмутившие его нотки превосходства, приказа. Затем всё же повиновался. Ведь он, повторяю, был уверен, что это он господин, а я - его раб, что это я его обслуживаю, а он получает удовольствие. Он, слегка приподнявшись, перекатился на свою мохнатую спинку, отдав ее ковру, не менее жадному до его плоти, чем мои руки. Я всегда буду помнить, как мелькнули в тот момент эти восхитительные складки на его крепком животе, на его мускулистых бугорках груди. Он перевернулся. И я набросился на него с новой силой.
Но теперь мне недостаточно было терзать его голое тело своими пальцами и ногтями. Мне хотелось, наслаждаясь своей одетостью, изощренно подчеркивать его обнажение, стать человеком, обсуждающим телесные прелести здорового и нагого животного.
- Зачем тебе такой крепкий живот? - спросил я.
Он невнятно засмеялся. Он явно не знал, что ответить.
- Наверно, чтобы я его гладил, - ответил я сам себе. - Ну в смысле массировал.
- А вы играете в Warriors of the Universe? - попытался он перейти на более близкую себе тему.
- Почему твой живот такой мохнатый? - спросил я. - Наверно, у тебя очень много гормонов. Наверно, ты ими истекаешь, как наша молодая кошка. Когда она мотает головой, у нее изо рта летят то ли слюни, то ли гормоны.
Он снова не знал, что ответить, и лишь неловко улыбнулся. Я ликовал. Своей дерзостью и похотью я победил его наглость. Да-да, я сам оказался наглее его.
- Там эти так стреляют, - продолжал он описывать свою компьютерную игрушку. - Пиу, пиу! - изобразил он, чтобы мне стало понятнее. Его рельефные руки, такие же загорелые и золотисто-пушистые, поднялись, чтобы показать стрельбу.
- Почему у тебя такие розовые сосочки? - продолжал я. - Почему они темнеют, когда я их растираю?
- Там еще монстры такие есть, - говорил он, будто не слыша моих слов. - Их с одного выстрела не убьешь. Даже с двух. По ним целую очередь надо дать, и то только ранишь.
- Почему сейчас они плоские и мягкие, а когда я царапаю их своими ногтями, они твердеют и вырастают? - издевался я. - Наверно их надо чаще царапать. В следующий раз, когда та одетая и очкастая ботанка-уродина захочет пощекотать тебя со спины, подставь ей свои соски. Она знает, что делает.
У него аж челюсть отвисла, он просто не знал, что мне ответить. По красивому голому телу его пробежали мурашки. На каждой из них рос коротенький золотистый волосок.
- Почему ты такой эмоциональный? Почему в тебе столько порывов? Почему у тебя так легко вызвать мурашки? - пытал его я.
- А вы выходили там когда-нибудь на четвертый уровень? - спросил меня он, потеряв, очевидно, всякую надежду найти в моих словах хоть какой-то понятный ему смысл.
- С тобой я надеюсь дойти до самого последнего уровня, - ответил я медленно, плотоядно и смачно. - Кстати, мы так и не обсудили твой пупочек. Почему он такой большой, такой правильный, такой восхитительный? Может быть, для того, чтобы я туда влез и никогда-никогда не вылезал?
Я снова засунул туда свой хищный палец и заглянул в его ясные голубые глаза. Я вспомнил, что этот цвет называют иногда цветом морской волны, и волна дикого похотливого торжества захлестнула меня с головой. Мне страстно захотелось тереться, тереться, тереться об него, пока я не кончу, пока не орошу собой его бархатную голую кожу, пока не утвержу своим семенем свое превосходство над ним, пока не совершу над ним всю детскую месть, пока не выплесну на него всю свою подростковую ненависть, зависть и обиду, пока не сожру его с его возмутительной красотой.
16
В ту ночь мне приснилось, что я стал директором школы. Я сидел в своем замурованном тяжелой железной дверью и звуконепроницаемыми стенами кабинете и читал сочинение Лены Грудинской из 11 "Б". Эта девочка действительно училась со мной в параллельном классе. Очевидно, со временем во сне случилась странная штука. Мое время ушло лет на 40, 50 или 60 вперед. Она же осталась такой, какой я знал ее, когда сам был школьником. При этом она меня знала во сне только как директора.
Я читал ее сочинение и поражался ее примитивности и тупости. "Чехов, мой любимый поэт…" Я вспомнил, как она выглядит, как одевается и как себя ведет, и мой член встал столбом.
- А подать сюда Лену Грудинскую из 11-го "Б"! - зычно гаркнул я, приоткрыв дверь в спаренный кабинет, где сидела молодившаяся, но безнадежно ссохшаяся от старости секретарша.
Через пять минут ко мне привели эту маленькую развратницу. Она, между прочим, была выше меня на полголовы.
- Здравствуйте, Денис Юрьевич, - вежливо поздоровалась она.
- Раздевайся, - сказал я ей властно, не ответив на ее приветствие.
- Но зачем? - удивилась она своим высоким и сочным девичьим голоском.
- Как зачем? - удивился, в свою очередь, я. - Ведь ты же и так почти голой в школу приходишь.
- Я? - с притворной скромностью удивилась она.
- Ну не я же, - резко ответил я. - У тебя грудь из маечки вываливается, только руки подставляй. Или зубы.
- Вы меня пугаете, Денис Юрьевич. - Она попыталась закрыть руками свое полуобнаженное тело, но безуспешно. Ее рук просто не хватало на то, чтобы закрыть все те места, которые она намеренно оголяла изо дня в день.
- Пугаю? А ты не думала о том, что своим телом и своей "одеждой" ты пугаешь, точнее, доводишь до жуткой зависти других людей, например, мою задрипанную секретаршу, за что она так и ругается на тебя постоянно, лицемерно призывая к нравственности?
Она смутилась, хихикнула и кашлянула.
- Что же вы другую себе не заведете? - ответила она вопросом на вопрос.
- Она умная. Я же тут работаю все-таки, а не только… не только… - Я почувствовал, что задыхаюсь, что просто говорить с ней больше уже не могу.
- Подойди к столу, - приказал я.
Она повиновалась. Я сидел за огромным дубовым столом, символом моего высокого социального положения, моей власти над ней. Ее тоненькая, полупрозрачная маечка едва доходила ей до середины ребер. Девушка была высокая, не худенькая, но и не толстая. Она была стройная - и при этом, как выразился однажды мой друг Вадим, "плодородная". У нее была высокая, крепкая грудь, мощные бедра, упругий живот с темными волосками. На голове у нее были длинные и кудрявые черные волосы. Глаза у нее были тоже черные, огненные, большие, с длинными ресницами такого же вороного цвета.
- Ах ты, сучка! - крикнул я в бешенстве и одним резким движением руки сорвал с нее короткую маечку, под которой не было даже лифчика.
- Денис Юрьевич!.. - запротестовала было она, но ослепительная красота ее взъярила меня не на шутку.
Теперь выше пояса она была полностью обнажена. Она задрожала.
- Ах ты, тварь! - воскликнул я и принялся кусать ее нежный девичий живот, щекоча языком ее ласковый пупочек. Она нервно засмеялась и задергалась. Я мял пальцами ее бока, хватал ее гибкую спину. Я стал жрать ее грудь, кусать соски, - она просто кричала! Каким же высоким, заливистым и звонким был ее голос!
На некоторое время я отстранился от нее, глядя на то, что с ней сделал. Она замолчала. Большие и глупые глаза ее недоумевающе хлопали, высокая грудь ходила ходуном, соски съежились, окаменели и пристально смотрели на мой пиджак. Вероятно, их возбуждал контраст между полнейшим их обнажением и строгостью и закрытостью моей официальной одежды.
- Шлюшка, тебе учеба до лампочки ведь… - хрипло бормотал я. - Тебе нет никакого дела до литературы, до духовных исканий, до человеческой культуры… Ты приходишь в школу почти голышом, а на ту немногую одежду, что все-таки надеваешь, неохотно уступая общественным приличиям, прикрепляешь значок "I'm sexy", как будто это и так по тебе не видно… Ты тело, ты была телом и хочешь им остаться… Ты только тело, но какое великолепное!
В глазах ее промелькнула странная благодарность.
Я расстегнул на ее джинсах пуговицу и ширинку. Жесткая черная поросль легла в мою руку. По крови она была южанка. Некоторое время я, счастливо улыбаясь, щупал это живое свидетельство ее сексуальности.
- Юная самка, тебя пучит от собственных гормонов, ты с любым пошла бы в постель… Какое ты милое животное! Ах, если бы все были такими!
Я задыхался. Я залез пальцами в ее широкое, разработанное уже лоно. Оно было насквозь мокро. Я нащупал там некий бугорок, похожий на клитор, и стал тереть его, блаженно улыбаясь и глядя в ее широко распахнутые глаза, которые начали закатываться. У входа в ее промежность захлюпало от влаги. Я до сих пор помню, как этот характерный звук разносился в официозной тиши моего умного и пафосного кабинета, набитого книгами. На лице ее появилась такая же "мечтательно-пошлая", как сказал однажды мой друг Вадим, русалочья улыбка.
- Скажи, сучка, ты давно ведь мечтала, чтоб с тобой поступили именно так?
- Да, Денис Юрьевич, - тихо проговорила она. По интонации и по выражению ее лица было ясно, что она не врет.
Я пришел в восторг. Все-таки я люблю, когда мои извращения находят понимание. Другой рукой я стал тискать и щипать ее мясистую, но не толстую попку. Через какое-то время она тоже начала задыхаться. Ее превосходное молодое здоровое тело, ее крупные и крепкие девичьи формы затряслись, задрожали. Мощная судорога пробежала по этой голой, прекрасной самке. Она закричала. Она смотрела на меня, одетого, морщинистого старика, почти что с любовью.
Наконец я поднялся из-за стола, открыл дверцу шкафа и достал оттуда свой замечательный кнут.
- Ах ты, сучка! - заорал я снова и заговорил потом медленнее: - Молодое животное, изнывающее на уроках от похоти и скуки. Истекающая гормонами юная самка!
Я размахнулся и ударил ее так, что кончик кнута захлестнулся ей даже на спину, а остальная часть легла на плечо и прошла между грудями. Она взвизгнула. Ах, как я люблю сочные, высокие голоса юных девушек!
- Ах ты, тварь! - повторил я и ударил ее теперь по животу. Она снова закричала и сильно вздрогнула… но осталась на месте. Похоже, ей нравилось и это.
Я побил ее еще немного, а потом подошел к ней сзади и поцеловал в мохнатую шейку. Я обнял ее со спины. Я стал гладить ее выпирающие груди, ее восхитительный подростковый живот. Член мой давно уже стоял на пределе; мне хотелось кончить.
- Разденься! - сказал я властно. - До конца!
Она сняла джинсы и милые девичьи трусики с рюшечками.
- На таблетках сидишь? - спросил я… заботливо.
- Да, Денис Юрьевич, - ответила она… и ничего больше не сказала. Похоже, теперь уже и она начала принимать всю эту фантасмагорию как должное.
- Ну тогда держи! - прохрипел я и вошел в нее сзади мощным толчком.
Она повалилась на мой дубовый стол.
- На, сучка, на, на, на! - рычал я, бешено орудуя своим поршнем.
Мой кабинет наполнили стоны отдавания. Ей была приятна моя подавляющая власть. Так продолжалось еще какое-то время, потом что-то во мне взорвалось, и я взревел, как бык, как буйвол, как раненый бизон… Такого восторга я не испытывал уже давно.
Потом я вылез из нее и застегнулся. Она медленно повернулась ко мне. Так стояли мы друг перед другом: я, директор школы, полностью одетый, старый, морщинистый и умный, - и она: обнаженная грудастая самка лет 16-и, с мохнатым животиком и нежным пупком, не отличающая Чехова от Лермонтова и жаждущая моей власти.
- Я люблю тебя, сучка, - сказал я, трогая рукой ее голую грудь.
- Я тоже люблю вас, Денис Юрьевич, - ответила она.
- Придешь сюда завтра?
- Обязательно.
Я поцеловал ее в губы.
Когда я проснулся, кончик моего члена был влажен и липок. На простыне под ним было характерное пятно. Это был типичный поллюционный сон. Я снова осознал, что эта девочка действительно училась со мной в параллельном классе, и одевалась именно так, и вела себя так же, и на самом деле была только телом. Я вспомнил, что она дико возбуждала меня уже тогда.
Но если бы в то время я начал к ней клеиться, она бы, скорее всего, отнеслась ко мне с презрением, ведь она была настоящим бездушным телом, а я был интеллигентом. Я порадовался тому, что пережил это хотя бы во сне. И чуть не заплакал оттого, что наяву этого никогда, наверное, не случится.
Но тут я вскочил с постели и вспомнил: сегодня же занятие с Максимом! А значит, нечто в этом роде может случиться и наяву… если постараться. Конечно, он не Лена Грудинская, но по-своему он ничуть не хуже. Да, пожалуй, тело его и глупость возбуждали меня ничуть не меньше. Да! Сегодня я, может быть, воплощу свою давнюю мечту… и выведу в явь свой сон. Пора, пора уже довести дело до конца!
- Ist - это у нас для er, sie и es. Третье лицо единственного числа. Помнишь, что такое лица и числа? Нет? Ну вот я тебе уже сказал: "он, она, оно" в данном случае. А для "меня" у нас что будет? - Я настолько увлекся своим объяснением, что почти забыл уже, зачем пришел.
- Для вас? - захихикал он довольно.
"Ах ты, тварь!" - захотелось мне крикнуть ему, как той девочке во сне. Но здесь, к сожалению, это было невозможно. Тем не менее своей глумливой репликой он напомнил мне, зачем я к нему пришел.
- Притомился ты, я смотрю, Максимка, - сказал я вкрадчиво… и тут же пожалел об этом. В форме "Максимка" мне послышалось что-то педерастическое. Мне вспомнилось почему-то, как мой друг Вадим однажды радостно сообщил мне, что у меня "педерастическая бородка".
- Да уж, - ответил он, улыбаясь и сладко, по-животному потягиваясь.
- Вдарим по массажцу? - с наигранной бодростью, легкостью и молодечеством предложил я.
- Не-е-ет, - протянул он. - Лучше анекдоты.
Я был в шоке.
- Но почему? - возмутился я довольно откровенно. - Я же тебе говорил уже, что не могу рассказывать анекдоты просто так, то есть ни с того ни с сего, не к месту.
- А вы напрягитесь, - улыбнулся он нагло.
- А что же наш массажец? - Я уже явно давил на него. Это становилось опасно, но прекратить я не мог. У меня стояли перед глазами сцены из сна. Сон требовал превратить себя в реальность.
- А, как в прошлый раз… - произнес он пугающе равнодушно.
- Ну да, - ответил я с нажимом. - Разве тебе не понравилось?
- Ну нормально было. - Меня поразило, с какой обыденностью он это проговорил. Значит, он не нашел в этом ничего странного, дикого или противоестественного. Это был хороший знак. - Но ведь это уже было.
- Но и анекдоты уже были, - не сдавался я.
- А анекдоты каждый раз новые, - улыбнулся он капризно. - А массаж… опять ведь небось то же самое будет?
Ага, значит, он хочет просто разнообразия, значит, сама идея ему не противна? Я возликовал.
- Да за кого ты меня принимаешь?! - воскликнул я с радостным возбуждением. - Почему ж то же самое? Сегодня будет с электромассажером. Видел когда-нибудь такую хреновину?
- Не-а, - ответил он, и в глазах его зажглось обычное детское любопытство. Он продолжал воспринимать мои похотливые игрища с его телом как обычную игру.
- Показать? - задал я риторический вопрос.
- Ну! - попытался он ответить по-взрослому.
Я достал из рюкзака блестящий металлом и краской аппарат. Он пришел в восторг:
- Ух ты, а как это работает, а?
- Раздевайся! - сказал я властно. Сон начал потихоньку сбываться. - Джинсы тоже! Он ведь еще и для ног.
Он посмотрел на меня с некоторым удивлением и сомнением.
- Но у меня там только трусики, - проговорил он тихо и как-то по-девичьи кокетливо. - Под штанами.
Я на секунду растерялся, решив, что он застеснялся и что безопаснее всё это отменить и жить как обычные люди. Встречаться с девушками и ни о чем, то есть ни о ком больше не мечтать, забыв горячечные образы детства и лихорадочные фантазии юности. Но он, заперев дверь, уже снял с себя свою футболку, и я вновь почувствовал себя в полушаге от вызывающе безупречной Красоты. Я почувствовал на себе ее дыхание.
- Не бойся, никто не будет лишать тебя невинности, - ответил я скептически. Формально это была правда, а потому мне не слишком сложно было изобразить здоровую, обыденную иронию, не очень, однако, совпадавшую с моими планами.
Он захихикал. Опять я привел его в восторг незатейливой шуткой.
- А иногда я мечтаю о том, чтобы стать девчонкой. Иногда я не хочу быть мальчишкой, - признался он, стягивая с себя брюки.
- С чего бы это? - искренне удивился я.
- А не знаю… - задумался он. - Девчонки могут капризничать…
- Ну что ж, раз ты хочешь почувствовать себя девчонкой, я могу лишить тебя девственности! - спокойно ответил я.
Он заржал еще громче. Меня спасал мой иронический тон. Наверно, мой сон придал мне уверенности и нахальства. А может, начал сказываться какой-никакой опыт совращения малолетних, который я успел приобрести за последнюю пару недель.
- Ну ложись! - приказал я. - Щас будем лишать тебя девственности.
Он опять слегка прыснул.
- Вот и аппарат, - добавил я деловито, поигрывая своим электромассажером.
И опять он лег сперва на живот, подложив под голову свои темно-оранжевые мускулистые руки, отчего эластичная кожа его натянулась, а в верхней части торса прорисовались широко расставленные ребра. Глядя на его ноги, я начал думать о том, что зря я недооценивал сексуальный потенциал этих частей тела и что они тоже в общем-то могут возбуждать.
На нем остались теперь только трусики. Так далеко я не заходил с мальчиками еще никогда. Но я гнал от себя эти мысли. Я пришел к выводу, что чем меньше я задумываюсь над тем, что делаю, тем больше шансов, что я не буду бояться. Так альпинисты, совершая восхождение на смертельно опасную скалу, где погибла уже куча их предшественников, не смотрят обычно вниз - и побеждают. Или погибают, добавил я мысленно. Да… или погибают. А если бы они время от времени поглядывали все-таки вниз, разве больше было бы шансов, что они не рухнут? Не больше… но гораздо вероятнее, что они просто отказались бы от этого восхождения еще в самом его начале, так как слишком хорошо увидели бы, что оно собой представляет.
Я достал массажер, включил его и принялся ездить им по всему телу этого молодого, здорового, сильного и почти целиком уже голого животного. Оно извивалось, дрожало. Обнаженное загорелое тело его превратилось в клубок нервов. Прикосновения рук оставляли его почти равнодушным, но электрический прибор мигом пробудил всю его чувствительность и, может быть, чувственность.