Иными словами, в конце января в Полоцке скопилась громадная масса людей разного звания и достатка. И тогда Иван IV делает неожиданный ход: он посылает к Довойне с грамотами, где обращается с предложением сдаться не к одному только воеводе, который, собственно, лишь и мог это сделать, а еще и к православному епископу Арсению Шишке, и к местной шляхте, и к полякам, обещая их "...пожаловать на всей воле их, какова жалованья похотят"175. По всей видимости, царь рассчитывал посеять сомнения среди защитников города. Предполагалось, вероятно, что в городе имеются его доброжелатели. Это событие стоит запомнить и в свой срок к нему вернуться. Первоначальный результат, во всяком случае, был лишь тот, что "язык", отважившийся отвезти послания царя к своим, был казнен.
30 января с последнего стана в пяти верстах от Полоцка "царь ездил смотрити города..."176. Время тактических маневров закончилось. Литовская сторона не успела воспользоваться тем преимуществом, которое дало ей промедление русских войск на марше. Далее исход дела могло решить лишь прямое вооруженное столкновение.
Ultimo ratio regis...
Итак, несмотря на трудности в организации "путного шествия", заторы и "мотчание", огромная армия была в краткий срок собрана и быстро переброшена под самые городские стены Полоцка. Нет шахматной партии без ошибок или сомнительных ходов, но в итоге побеждает тот, кто делает меньшее их количество. На 30 января 1563 г. можно было констатировать: Иван IV и московские воеводы в дебюте сделали меньше оплошностей, нежели их противник, и добились существенно предпочтительной позиции.
Миттельшпиль полоцкой партии начался с расстановки полков вокруг города. Она заняла весь день 31 января. Перемещения полков выдают колебания русского командования, выбиравшего направление главного удара.
Первоначально, видимо, предполагалось нанести его из Задвинья, штурмуя город с юга, по льду Двины. За реку была послана большая часть сил: передовой полк отправили стоять на виленской дороге "противЯкиманские слободы" (т.е. в районе нынешнего парка 50-летия Советской власти и несколько западнее); полк правой руки - "на Черсвят- цкой дороге... против острова и Кривцовские слободы" (т.е. от нынешнего парка 50-летия Советской власти примерно до реки Бельчицы). Государев полк поначалу также был отправлен в Задвинье. Весь день он стоял "у Егорья Страстотерпца на поле", но к вечеру переправился через Двину и встал у Борисоглебского монастыря (восточнее полка правой руки). Таким образом, к вечеру 31 января на южном берегу Двины стояло 50 % всех войск. Ертоул встал в Заполотье, близ устья Полоты и, значит, против западной стены замка. Полк левой руки расположился на Себежской дороге (т.е. северо-восточнее ертоула, пересекая современную Октябрьскую улицу). Большой полк был поставлен "у Спаса на Шорошкове" - при Спасо-Евфросиньевом монастыре, очевидно, на правом берегу Полоты.
3 февраля в расположении войск была сделана важная перемена: "учалася река портитися", и поэтому сильнейший государев полк перешел за реку и встал "у Егорья Великого". На место государева полка был отправлен более слабый полк левой руки. Сторожевой полк, примерно такой же численности, встал между большим полком и ертоулом - следовательно, сменил на этом месте ушедший в Задвинье полк левой руки. Мотивировка всех этих передвижений очевидна: атаковать Полоцк из Задвинья по хрупкому льду или тем более во время ледохода - полное безумие. В результате перегруппировки сил основная часть русских войск была сконцентрирована против городских стен Великого посада (большой полк с севера и государев полк с востока).
Таким образом, направление основного удара переместилось.
Наряд с 31 января стоял "меж Георгия Святого и Во- лова озера"177.
Но где этот храм "Егорья Страстотерпца", или "Георгия Святого"? Лебедевская летопись и разряд Сапунова однозначно говорят о сосредоточении государева полка и наряда около этой церкви, но точное местонахождение ее неизвестно.
Л.В. Алексеев в своей работе "Полоцкая земля IX- XIII вв." высказывал предположение, что это был храм, посвященный отцу святой Евфросинии князю Георгию (т.е. был построен в XII в.), стоял он "вблизи ограды монастыря, ближе к городу", вероятно, у костела святого Ксаверия, где в середине XIX в. виднелись кладки, сложенные из домонгольских плинф. Дополнительным доказательством своего утверждения Л.В. Алексеев считал путаницу в известии Стрыйковского, утверждавшего, что ставка Ивана IV в 1563 г. была у Святого Спаса (Спасо- Евфросиньев монастырь), - отсюда Алексеевым делается вывод о близком расположении двух построек, которое якобы и ввело хрониста в заблуждение.
На 2-й конференции по истории и археологии Полоцкой земли в 1992 г. исследователь высказал уже несколько иное соображение: Егорий Страстотерпец - церковь, построенная Георгием в 1120-1150-х гг. и обнаруженная в ходе раскопок М.К. Каргером к востоку от церкви Святого Спаса. В этом же храме была и полулегендарная гробница полоцких епископов. Подобное суждение уже высказывалось ранее и было определено П.А. Раппопортом как маловероятное178.
И в том, и в другом случае неясно, почему надобно искать Георгиевскую церковь в XII в., если о ней прямо свидетельствуют документы XVI в. Полоцкая ревизия 1552 г. охватила, в частности, земельные владения церквей и монастырей города и его окрестностей. В документах ревизии указаны две церкви святого "Юрия", или, точнее, церковь и монастырь. Церковь Святого Юрия "в Голубичах" не подходит по своему расположению. Зато отлично подходит "манастыр Светого Юрья в поли за местом", продолжавший существовать и в 1580-х гг., о чем свидетельствует известная опись полоцких церквей, составленная при Стефане Батории в 1580 г.179 Ни о древности, ни о каком-либо выдающемся значении монастыря данные земельных описаний не говорят. Отнюдь! Согласно документам ревизии 1552 г., за монастырем числилось 8 человек, живших на монастырской земле и плативших подати в монастырскую казну. Кроме того, в Великом посаде на земле монастыря жил 1 мещанин. Монастырю также принадлежали "борти церковные". Все это было пожаловано панами Зиновьевичами Корсаками. Это крупнейшие светские землевладельцы Полоцка и его округи, представители младшей ветви рода Корсаков, выделившейся в конце XV в.180 Для сравнения: крупнейшие полоцкие монастыри и церкви - святая София, Борисоглебский монастырь, Спасо-Евфросиньев монастырь, Островский монастырь Святого Иоанна Предтечи - располагали землями с десятками и сотнями плательщиков. В числе земель, составлявших их владения, имелись пожалования святой Евфросинии (княгини "Агрефины"), великих князей полоцких Михаила, Семена, Андрея Ольгердовича. У Борисоглебского монастыря пожалования тех же Корсаков перемежаются с землями, приобретенными на собственные, монастырские средства. Таким образом, Юрьевский (Георгиевский) монастырь едва ли мог похвастаться хотя бы вековой историей, скорее всего был невелик по размеру и не имел ни малейшего отношения к величественным постройкам домонгольского времени. Не мог он находиться и на правом берегу Полоты, поскольку о выходе московских войск, шествовавших с северо-востока по Невельской дороге, "к Егорью Страстотерпцу, Христову мученику " в Лебедевской летописи и воинских разрядах четко сказано до описания переправы части армии на правый берег Полоты. Материалы ревизии 1552 г. указывают на то, что монастырь находился "в поли за местом", а не за рекой, т.е. к востоку-северо-востоку от стен Великого посада, построенных почти перпендикулярно Двине181. Наконец, ответ подсказывает сама логика расположения русских полков, осадивших Полоцк: против восточной стены Великого посада был поставлен сторожевой полк, и если, как утверждает Л.В. Алексеев, Георгиевская церковь стояла недалеко от Святого Спаса, то при перегруппировке сил 3 февраля его место остается незанятым. Таким образом, на самом ответственном участке в русских порядках образовалась бы громадная брешь, совершенно свободное пространство. Едва ли это было возможно, и остается предположить, что монастырь Святого Юрия, или Георгиевский, располагался на левом берегу Полоты, южнее Спасо-Евфросиньева монастыря и, возможно, южнее Во- лова озера.
Что же касается путаницы со ставкой Ивана Грозного, то на самом деле показания Лебедевской летописи и Хроники Стрыйковского182 вполне могут быть согласованы друг с другом. В летописи действительно сказано: "...царь и великий князь пошел за Двину реку и стал у Георгия Великого", но это может указывать не только и не столько даже на перемещения Ивана IV лично, а скорее на движение государева полка. Царская ставка, таким образом, вполне могла быть и в Спасо-Евфросиньеве монастыре.
Еще 31 января стрельцам с нарядом из состава государева полка велено было "закопатися у Двины реки в бере- зех и на острову". Ныне этого острова уже не существует. Но на картах конца XVI столетия183 остров показан как раз напротив замка, ближе к южному берегу Двины. В наше время на месте Ивановского острова - лишь выступ берега с небольшой канавой и болотцем у основания. Березы, кстати говоря, растут там и до сих пор, но насколько они являются потомками деревьев времен Ивана Грозного, сказать трудно. С острова легко можно было осыпать замок ядрами и пищальными зарядами - расстояние до противоположного берега вполне это позволяло...
2 февраля в войсках был проведен смотр и приказано было "делать туры". Под термином "туры" могут скрываться укрепления самых разных типов: просто насыпные, из плетеных корзин, передвижные деревянные башни, наконец, в данном случае, - ни то, ни другое, ни третье. Виленский "летучий листок" дает сведения, по которым можно хотя бы примерно представить себе вид грозненских "туров" - это были деревянные каркасы, очевидно, передвижные или на катках, заполненные мешками с землей. Строили их в лесу, "в двух милях от города", и каждые десять человек должны были сделать одну "туру" - вероятно, некое звено общей цепи возводимых укреплений. Кроме того, еще во время похода "розмысл и фрязи" (наемный военный инженер и иные военные специалисты-итальянцы) приготовили щиты, "с которыми итти перед туры, и туры за ними ставити"184. 4 февраля туры начали ставить вокруг стен и придвинули к городским укреплениям наряд.
На протяжении всего времени полоцкой осады от 30 января вплоть до падения города русским командованием были четко организованы разведка и охранение. 30 января застава была выслана за Двину, к Бельчицко- му монастырю. Несколько дней, до полного смыкания кольца осады, застава в Задвинье оставалась, ежедневно сменяясь. Затем заставы начали отправлять дальше, по Виленской дороге до "Глубоцкой волости", не доходя до Глубокого 10-15 верст (около 60-65 км от Полоцка), а также по Луцкой дороге (5 верст от Полоцка). Известие в Хронике Стрыйковского подтверждает наличие московских застав в районе Глубокого. Помимо передовых застав, 4 февраля высланы были отряды для охраны кошей и осадного "наряда "185, подтягивавшихся еще целую неделю по великолуцкой дороге.
Виленский воевода и великий гетман литовский Н. Радзивилл мало что мог противопоставить московской армии. Переписка между ним и королем Сигизмундом Августом свидетельствует о полном бессилии последнего помочь чем-либо Литве. В письмах последней декады января (т.е. отправленных в тот момент, когда московская армия была уже на марше от Великих Лук) король сообщает Радзивиллу о "немалых силах неприятельских и большой опасности", далее о тщетных попытках хотя бы собрать деньги для найма солдат. В свой срок, получая эти письма, Радзивилл вполне мог воспринять их как изощренное издевательство. 31 января, в день начала осады Полоцка, Сигизмунд Август пишет великому гетману литовскому, что отправил на подмогу воеводичей Русского и Поморского и пана Ляского, но лишь первый двинулся с сотней конных (!), а два последних остались на месте. Польский хронист Лукаш Гурницкий сообщает о пребывании в Вильно немногочисленного королевского двора, который мог скорее устрашить московского государя именами старших воевод, чем действительно обеспечить защиту литовской столицы. Стрыйковский прямо назвал численность корпуса, с которым Н. Радзивилл и польный гетман Г. Ходкевич выступили против московских войск из Минска: 2000 литовских солдат и 400 поляков. Более этого Радзивилл собрать не мог из-за поспешности и отсутствия времени для ожидания отрядов из отдаленных поветов. Учитывая сложную социально-политическую обстановку в Великом княжестве Литовском (конфедерация 1562 г. за унию с Польшей) и неожиданность русского наступления, указанную цифру можно принять как вполне вероятную. Русские разряды и один из "летучихлистков" (виленский, марта 1563 г.) сообщают о сорокатысячном литовском войске при 20-26 орудиях186. Скорее всего эти сведения - результат слухов, распущенных Радзивиллом, с целью вызвать панику в московском стане и оттянуть часть сил осаждающих на себя. На большее гетман не решался. Его корпус переправился через Березину и Черницу и оперировал на расстоянии 8 миль от Полоцка, не ближе.
Замысел Радзивилла удался, но лишь отчасти.
13 февраля казанские татары "привели из загонов дву литвинов: Марка Иванова, да Федка Сафонова"187, кои и явились дезинформаторами. По их словам, ертоул вместе с "Варколапом "(Баркулабом. -Д.В.) был уже в трех милях от Бобыничей. Встревожившись, московское командование послало крупный отряд во главе с царевичем Ибаком, воеводами кн. Ю.П. Репниным и кн. А.И. Ярославовым. Отряд двигался по маршруту Полоцк - Бобыничи и вернулся назад, узнав от языков, что Радзивилл, стоявший "в Глубокой", передвинулся "...к бору у Черной речки". (Глубокое - около 80 км от Полоцка, Бобыничи - около 30 км, северный изгиб Черницы - около 45 км.) Причиной отхода русского отряда послужила болезнь и смерть кн. Ю.П. Репнина. 16 февраля, уже после сдачи Полоцка, против Радзивилла был послан князь А.И. Вяземский-Глухой с войском. Вяземский опять шел через Бобыничи до мест, "где были литовские люди", и вызнал, что Радзивилл и Ходкевич бежали к Березине и "рухледи метали много " - после того как они получили известие о падении города и движении на них московских отрядов.
Стрыйковский сообщает, что литовцам удалось разгромить несколько московских разъездов, о чем разряды умалчивают188. Вероятно, разъезды были разбиты Радзивиллом и Ходкевичем на подходе к Полоцку, а появление крупных сил русских заставило их отступить: дальнейшее продвижение воевод Ивана IV в этом направлении грозило отрезать небольшой литовский корпус от Вильно и оставить тем самым столицу Великого княжества без прикрытия. Но и князь Вяземский отличился, взяв под Бобыничами литовских "языков"189.
В целом же, действия литовских военачальников, направленные на деблокаду Полоцка извне, не увенчались успехом. Городской гарнизон в течение всей осады был предоставлен самому себе.
Осадные орудия подошли к Полоцку лишь 7 февраля. Но артиллерийская перестрелка началась уже в первый день осады. Иван IV, переправлявшийся с государевым полком в Задвинье, был обстрелян с крепостной стены. В ответ заговорили русские пушки с Ивановского острова. Лебедевская летопись сообщает, что со стороны осаждающих был убит лишь один человек, а "... стрелцы из наряду с острогу пушкарей збили и литовских людей многих побили в остроге"190. Эта стычка имела частный характер и не сыграла особой роли. Вся артиллерия, пришедшая вместе с московскими полками, кроме наряда на Ивановском острове, молчала до 5 февраля. 4-5 февраля под городскими стенами ставились укрепления и устанавливались пушки.
Первое серьезное столкновение произошло лишь 5 февраля. Не были поставлены еще все укрепления, но стрельцы под командой головы Ивана Голохвастова подожгли "башню над Двиною" и кинулись на приступ. Им удалось занять башню и войти "в острог". Но их отозвали назад, так как "туры еще во многих местех не поставлены около города..."191. Это место в русской летописи вызывает сомнение: очевидно, все-таки стрельцы не столько отошли, подчиняясь приказу, сколько были выбиты из занятой ими башни. Во всяком случае иностранные источники говорят о целом ряде неудачных штурмов, предшествовавших падению города. Того же мнения придерживался и Г.В. Форстен. В этот день московские войска потеряли при постановке укреплений и в бою за "башню над Двиной " более 30 человек, в том числе и казачьего атамана К. Подчеркова192. Так что, по всей видимости, 5 февраля гарнизон города отбил попытку частного штурма, направленного на южный, приречный угол укреплений Великого посада.
Полоцк, по отзывам иностранных источников, в то время славился своими укреплениями и представлял собою крепкий орешек для осаждающих. В городе было около 6000 бойцов гарнизона и местных служилых людей (в том числе порядка 1,5 тыс. поляков, настроенных драться до последней крайности), а также мощный артиллерийский арсенал. Московское командование признавало мощь городских стен, не говоря уже о замковых: "Острог крепок... ров вкруз острога от Полоты и до Двины реки делан крепок и глубок..."193 Поэтому первая неудача вполне объяснима.
Московский наряд обстреливал защитников Полоцка до вечера 5 февраля. Вечером же орудия замолчали и канонада прервалась почти на трое суток, вплоть до 8 февраля. Под Полоцком еще не слышали залпов "артиллерии главного удара " ("большой " наряд), но поединок с "середним и лехким " нарядом в первый же день вызвал предложение начать переговоры. Полоцк был богатым и хорошо укрепленным городом - да, но отнюдь не военной твердыней, стенам которой изначально предначертана судьба быть растерзанными ядрами неприятельских пушек. Долгий период мира не способствовал поддержанию боевого духа в его жителях.
К тому же у русского царя в самом городе была партия доброжелателей - Иван IV с самого начала не напрасно и не в пустоту обращался с предложениями мирной сдачи.
Косвенно это подтверждается аналогией, проведенной М. Стрыйковским между падением Полоцка и присоединением Пскова к Москве: в обоих случаях горожане поддались на ласку и уговоры. Общий тон известий Шта- дена, Одерборна и Пискаревского летописца указывают на недостаточность сопротивления, оказанного городом. Одерборн прямо говорит, что одной из существенных причин сдачи Полоцка была боязнь, "как бы не возникло внутренних смут"194. Ход переговоров 5-8 февраля дает этому дополнительное подтверждение. Переговоры велись со стороны осажденных Лукой Халабурдой и Василием Трибуном, московского же царя представляли Иван Черемисинов и Василий Розладин (затем один Че- ремисинов).
Отношение русской стороны к переговорам понятно: они были на руку Ивану IV. Глава гарнизона Станислав Довойна сделал серьезную ошибку, не выговорив с первого же дня условия, чтобы московские войска не двигали к городским стенам своих укреплений, пока переговоры продолжаются. На это указал в своей хронике-мемуарах Л. Гурницкий. В результате промаха полоцкого воеводы в ночь с 5 на 6 февраля "туры" были поставлены у самых стен195. Но московское командование надеялось, очевидно, все-таки договориться о мирной сдаче города: 6 февраля по-прежнему идут переговоры, хотя русские воеводы уже получили возможность нанести решающий удар.