В конце прошлого века центр Брока был обнаружен у обезьян, причем в том же самом месте, что и у человека. Разумеется, в меньшей степени анатомической развитости. Но - идентичный по функции.
"У обезьян нервные клетки в области Брока контролируют работу мимических и гортанных мышц, а также языка" (Pinker S. The Language Instinct: The New Science of Language and Mind, 2000).
Работа Пинкера с обезьяньим мозгом не просто лишний раз доказала, что мозг всех высших млекопитающих животных сконструирован одинаково и имеет полную сопоставимость даже в таких мелочах. Это лишь поверхностный эффект его исследования.
Гораздо важнее другое: на примере Broca's area, т.е. той области мозга, что всегда считалась "сугубо человеческой" и вообще очень специализированной, мы видим, что в мозге и других млекопитающих животных есть аналогичные зоны.
Opportune, крайне любопытно, что еще в 1938 году, в СССР, в Институте Мозга проф. Е. П. Кононова за шестьдесят лет до сенсационного открытия Пинкера установила, что в мозге шимпанзе и даже низших приматов существуют зоны, полностью соответствующие 44 и 45 полям в человеческом мозге, т.е. той самой "зоне Брока".
Что еще любопытнее, за пятьдесят лет до Е. Кононовой проф. Г. Дюре пришел к заключению, "что извилина, расположенная под gyrus sygmoideus мозга собаки, служит местом для центра лая и что она аналогична третьей лобной извилине, или извилине Брока, у человека" (Duret Н. Sur la circulation cerebrate сотрагёе chezles animaux, 1877). Примерно такие же выводы были сделаны в 1895 году В. М. Бехтеревым и проф. F. Klemperer (Experimentelle Untersuchungen uber Phonationscentren im Gehirn //Archiv. f. Laryngol. Bd. II).
(Заключение В. М. Бехтерева, вероятно, "утонуло" в огромности его наследия, мнения проф. Г. Дюре и Ф. Клемперера как-то затерялись, а исследование Кононовой было погребено в тоннах "вторичных" или просто фиктивных советских разработок, которые почти никогда не переводились на иностранные языки и были неизвестны западной нейрофизиологии.)
Впрочем, дело не в приоритетности открытия. Для нас эти факты важны лишь как дополнительные академические доказательства несомненной древности зоны.
Оставим на время в покое обезьян - и вернемся к ранним homo, несомненно, имевшим в своем мозгу и речедвигательный центр, и центр понимания речи. (Странно было бы отказать им в этом пустяке после обнаружения центра Брока у обезьян и собак.)
При этом палеоантропы, будучи своеобразными, но достаточно обычными животными, разумеется, не генерировали речь. Соответственно, понимать ее у них тоже не было никакой возможности или необходимости. Но анатомические и функциональные возможности мозга, позволяющие делать как первое, так и второе действие, - у них были.
Данные факты дают право на очередное предположение: в мозге млекопитающих есть формации, которые заготовлены эволюцией для некой окончательной "высшей" метаморфизации.
Но эта высшая метаморфизация происходит "не изнутри". Она запускается некими строго внешними обстоятельствами - и ими же легко отключается, возвращаясь в тот обычный режим, в каком она наличествует у каждого из высших животных.
Explico.
Изначально, вероятно, любая "высшая функция" имеет черты "черновика" или примерного эскиза "самой себя", как мы видим на примере немых обезьян, наделенных полноценной зоной генерации речи.
Да, обезьяны пищат, прицокивают, гудят, воют, визжат, ухают, стонут, кричат et cetera.
Да, и прицокиванием, и визжанием, и гудением, и уханьем у обезьян управляет та же самая "зона Брока", что одарила человечество филиппиками Цицерона, речами Геббельса и Демосфена, но все это, разумеется, у них даже отдаленно не является "речью". Причем, естественно, существует множество анатомических (в том числе) причин, по которым обезьяны говорить не могут - это и респираторные особенности, и строение гортани et cetera.
Opportune, нельзя сказать, что обезьяны лидируют в животном мире по части особого разнообразия издаваемых звуков. Или ре- кордируют по их количеству.
Отнюдь. О Microchiroptera я уже говорил, они, разумеется, вне всякой конкуренции в этом вопросе.
Но даже лошадь издает около 15 разноинтонированных звуков, именуемых как "ржание", не говоря о еще десятке тоново-высотно различно окрашенных "гуканий" и храпов.
Любые другие высшие животные совершенно равны и обезьянам, и лошадям в мастерстве звукоиздавания, причем механизм подачи звуков идентичен обезьяньему (по принципу формирования и реализации фонем), что позволяет обоснованно предположить наличие Broca's area практически у всех высших животных.
И вот тут-то мы упираемся в удивительнейший и отчасти драматический факт, который все окончательно расставляет по своим местам.
Перечисляя животных, мы позабыли о homo.
Не о homo erectus или homo habilis, а о самых современных людях, имеющих эволюционно совершенный и здоровый мозг, "заточенные эволюцией" под речь гортань, нёбо, надгортанник и, тем не менее, способных лишь на мычание, рычание, визг, уханье, вой et cetera.
Разумеется, я говорю о тех людях, что вырастают в изоляции от человеческого общества или просто по каким-либо причинам оказываются не выучены человеческой речи.
Бесспорно, что эта же самая зона Брока управляет их невнятным верещанием, рычанием и мычанием, притом что потенциально их современный мозг вполне мог бы, да и "должен" был бы, генерировать настоящую речь.
Но чудо речи исчезает бесследно, Broca's area вновь оказывается способна породить лишь гудение или визжание. (Подробно об этих фактах - в главе VI.)
Причем, заметьте, не произошло никакой эволюционной "отмотки" назад на миллион лет. Не случилось космического или магического катаклизма, который видоизменил бы homo.
Нет, для полной и решительной аннуляции "высшести" функции Broca's area достаточно пустяка - незнания стопроцентно искусственного образования, именуемого "звуковым алфавитом", т.е. букв, слагаемых в слова и фразы.
Igitur, как мы видим, высшая функция может быть молниеносно "упрощена", возвращена в практически обезьянье или палеоантро- пическое состояние при отсутствии одного-единственного искусственного внешнего фактора.
Ее анатомическое совершенство при этом не будет играть никакой роли.
Igitur, "высшая метаморфизация" зоны Брока, делающая "человека человеком", как приходит, так и уходит. Ее удивительные свойства следует признать непостоянными, в общем-то, добавочными, "проявляемыми" только набором специальных обстоятельств.
Надо признаться, что и в этом выводе нет ничего нового, неожиданного или сенсационного. Еще Ernst Мауг (1977) сформулировал понимание того, что морфологическая перестройка мозга не является непременным условием антропогенеза. Более того, Мауг утверждает, что "для прогрессивной эволюции организмов характерно то, что каждый организм и орган как бы таит в себе большие потенциальные возможности к той или иной функции" (Майр Э. Принципы зоологической систематики, 1971).
На этой эффектной и сложной ноте я прерву тему "Брока- Вернике", чтобы вернуться к ней позже и попытаться разъяснить все эти парадоксы.
Но вернемся к интересующему нас периоду, к последним двум миллионам лет человеческой истории.
На данный момент археология и палеоантропология не позволяют даже заподозрить, что на протяжении этого огромного срока человеком изобретались и реализовывались даже простейшие культурологические игры, вроде "совести", "веры", "справедливости", "права", "бога" и пр.
Нет ни малейших оснований предполагать, что люди того времени культивировали или просто имели понятия о т. н. общечеловеческих ценностях.
Их искусство предельно откровенно. Внимательно рассмотрим т. н. первые "венеры" позднего палеолита. (Разумеется, это уже самый конец интересующей нас эпохи, но одновременно это и первые сформулированные "идеалы" человечества.)
Это "Венера" Тан-Тана и "Венера" Берехат-Рама. Они чуть разные, но их объединяет верность одному идеалу женщины.
У этой женщины лица нет, оно несущественно, но предельно отчетлива вагинальная фиссура.
Фигурки изображают запредельно жирных (в силу этого малоподвижных и, как возможное следствие, беззащитных) самок с ярко обозначенными половыми органами, т.е. воплощают в камне существо одинаково пригодное для совокупления или (возможно) для забоя и съедения.
Стыдливые ремарки искусствоведов о том, что формы палеолитических "венер" были проявлением некоего "культа плодородия", нелепы не только тем, что во время появления первых фигурок такого типа не существовало понятия "плодородие", так как не существовало ни земледелия, ни института семьи, но не было еще даже и культов как таковых.
Ad verbum, по поводу "Венеры из Берехат-Рама" есть разногласия среди археологов; существует мнение о том, что это - древнейшая из "венер", но есть и мнение, что это артефакт природного происхождения. По поводу "Венеры из Тан-Тана" авторитетных сомнений ни в ее датировке, ни в ее рукотворное™ не существует. Примечательно, что несмотря на временную и географическую отдаленность друг от друга, позднейшие (времен позднего неолита), относительно точно датированные "венеры" решительно однотипны и связаны с ранними "ве- нерами Тан-Тана и Берехат-Рама" общей стилистикой и общей "идеей" скульптурок. "Венера из пещеры Ментон", "Виллендорфская Венера", "Вестоницкая Венера" буквально копируют смысл ранних "венер", опять предлагая образ женщины лишь как носительницы вагины, грудей и жира.
"Врожденный нравственный закон человека" на всей протяженности основного периода истории человечества имел очень забавные проявления.
Вероятно, именно этот "врожденный нравственный закон" обучил homo тщательно обстругивать от плоти человеческие кости и добывать из них костный мозг или совершать иные "разделочные" действия, объясняемые только гастрономическими пристрастиями человека к человеку.
Большинство археологических раскопов (не только палеолитических, но и неолитических) напрямую свидетельствует об "общепринятом, регулярном каннибализме людей каменного века" (П. Вилла).
Данное утверждение ни в малейшей степени не является новацией или экзотической гипотезой.
Мнение о том, что каннибализм был бытовой нормой ранних homo, сформулированное еще Ф. Вейденрейхом в классическом труде "Some Problems Dealing with Ancient Man", было подтверждено исследованиями В. Якимова "Европейские неандертальцы и проблема формирования homo sapiens" (1950), М. Урысона "Начальные этапы становления человека" (1964), A. Blanc "Some Evidense for the Ideologies of Early Man" (1961), G. Koenigswald "А Review of the Stratigraphy of Java and its Relations to Early Man" (1937), A. Keith "New Discoveries Relating to the Antiquity of Man" (1931), H. Vallois "The Fonteshevade Fossil Men" (1949), L Leakey "Adam's Ancestors" (1953).
Ceterum, о каннибализме как о будничной норме палеолита мы еще поговорим.
Nihilominus, считать эти два миллиона лет не относящимися к истории человека - принципиальная ошибка.
Это колоссальное (трудновообразимое) бесконечье лет, это десятки тысяч поколений людей, сменявшие друг друга без всяких попыток реализации возможностей своего мозга, есть существеннейшая часть человеческой истории.
Без учета данного периода невозможно и правильное понимание человека как вида и особенностей его разума.
Пока что на одной чаше исторических весов есть крошечный отрезочек истории размером в 5,2 тысячи лет (от изобретения примитивной письменности, каковое можно считать началом формирования коллективного интеллекта, до наших дней), а на другой - огромный период в 2 миллиона лет, когда род homo вел чисто животное существование, хоть и был уже выпрямлен эволюцией, снабжен замечательным мозгом и вовсю использовал каменные орудия.
Opportune, моя же собственная формулировка кажется мне здесь не совсем корректной.
Фраза "род homo вел чисто животное существование" по нелепости своей равноценна заявлению "медведь в тайге ведет чисто животное существование", как будто бы у медведя есть некая альтернатива, как будто бы мы повествуем о горьких приключениях профессора, потерявшегося в лесопарке без примуса, микроскопа и биотуалета. Более точной, хотя и более неприятной будет спокойная и трезвая констатация того, что род homo в течение всего этого неизмеримо огромного времени был просто частью животного мира и жил по его законам и правилам, общим для всех животных.
Бедные креационисты бледнеют от мысли о маленьком дриопитеке (dryopithecus proconsul major), чей крошечный пенис почти восемь миллионов лет назад дал жизнь сразу нескольким ветвям приматов. Именно на нем обычно концентрируется "неприятие самой идеи нашего животного прошлого". Единственное, что служит слабым утешением для теологов, так это все-таки огромная отдаленность дриопитека во времени, она как-то смягчает болезненность и пикантность вопроса.
При этом совершенно упускается из вида, что обыкновенным животным человек был еще совсем недавно. Причем именно тот человек, что уже обладал анатомическими параметрами, которые сделали бы его незаметным в сегодняшней городской толпе. (При наличии одежды, разумеется.)
Здесь следует, вероятно, напомнить о т.н. позоре Вирхова. Виднейший и авторитетнейший анатом XIX века, антрополог и археолог Рудольф Вирхов21, осмотрев и изучив череп, который принес ему на идентификацию и обследование доктор Фульрот (Johann С Fuhlrott), заключил, что данный череп не является "древностью", как склонен был думать Фульрот, а принадлежит "спившемуся казаку, который в 1813 году погиб в Неандертальской долине во время боевых действий русской армии против армии Наполеона".
Заключение Вирхова было объемным и очень основательным. Великий антрополог продемонстрировал стушевавшему доктору несколько десятков вполне современных пациентарных черепов с такими же точно особенностями лобной кости, надбровных дуг и глабеллы, как и у принесенного Фульротом артефакта.
Надо сказать, что Вирхову удалось убедить не только доктора, но и всю научную общественность Германии, что найденный в пещерке долины Неандер череп не представляет ровно никакого палеоантропологического интереса.
Лишь спустя значительное время было установлено, что осмеянный Вирховым череп является абсолютной сенсацией, первой находкой останков древнего вида людей, которым по месту географического обнаружения черепа дали научное обозначение - неандертальцы - homo neanderthalensis.
Существует мнение, что красивую историю о казаке предложил не Вирхов, а доктор Майер из Бонна, а Вирхов просто характеризовал череп как останки некоего деграданта и алкоголика, страдавшего рахитом, артритом и родовыми травмами. Но "датировка" черепа началом XIX века была поддержана Вирховым.
Бывали, правда, и обратные случаи. В республике Чад, в Коро-Торо, в 1959 году в озерных отложениях были найдены фрагменты черепа, идентифицированные как лицевой скелет homo habilis, т.е. как нечто, имеющее древность не менее двух миллионов лет. В процессе споров о научном имени находки (предлагалась номенклатура - tchadanthropus) было установлено, что находка все же является останками современного человека, череп которого из-за чрезвычайной эрозии ветром и песком приобрел сходство с ископаемым гоминидом.
Ceterum, если пытаться серьезно говорить о некоем хотя бы формальном интеллектуальном прогрессе homo за два миллиона лет, то необходимо найти материальные, однозначные, осязаемые свидетельства его деятельности. Более того, эти свидетельства должны иметь датировку хотя бы относительно точную, чтобы мы могли констатировать происходящие с течением времени изменения. И уже на основании этих изменений делать выводы о наличии или отсутствии прогресса.
Единственное, что в данном случае подходит нам по всем параметрам - это каменные орудия. Но, боюсь, на их примере разговор об интеллектуальном прогрессе, скорее всего, совсем не получится.
Рассмотрим каменные орудия.
Если сравнить "олдувайские"22 образцы оббитой гальки, сделанные примерно 2000000 лет назад, с гораздо более поздними рубилами питекантропов и образцами "мустьерской" техники неандертальцев, то прогресс либо отсутствует вовсе, либо он есть, но незначителен.
Potius, он есть лишь настолько, чтобы заметить некоторые отличия, но не более. Принципиальных изменений ни в обработке камня, ни в конструкции или форме орудий не происходит в течение всей, поистине космической по своей протяженности эпохи.
Два миллиона лет homo колошматит камнем по камню, чтобы придать ему некоторую приладистость к руке и несколько относительно острых граней, но в результате каждый раз получает крайне неудобный и малоэффективный инструмент.
Специализация орудий в течение всего палеолита не меняется и не расширяется, это всего 3-5 "типов" крайне примитивных орудий. Причем "типами" их назвать сложно, небольшая разница форм и сколов связана, вероятно, лишь с первоначальной формой и породой обколотого камня, но не является намеренной.
Только в Ашельской культуре (а это всего 30000 лет назад) ассортимент расширяется до 5-15 типов, имеющих некоторые функциональные различия.
(Лишь 20 тысяч лет назад стала известна "огненная" обработка камня, когда острота грани на орудии достигалась нагреванием- охлаждением обсидиана или кремния23.)
Здесь уместно будет вспомнить знаменитую лекцию И. П. Павлова на одной из его "сред".
Лекция сопровождалась опытом: обезьяне предлагалось достать "лакомство", вставив палку в отверстие ящика.
Отверстия были трех видов: круглое, квадратное и треугольное.
Три палки, соответственно, тоже имели круглое, квадратное и треугольное сечения. "Обезьяна решала задачу, пробуя поочередно воткнуть ту или иную палку. (Когда задача решалась, то местоположение отверстий менялось. - Прим, автора). Если меняли отверстие, то обезьяна пробовала опять поочередно втыкать каждую из палок, так и не научившись сопоставлять форму палки с формой отверстия" (Сепп Е. История развития нервной системы позвоночных, 1959).
И. П. Павлов комментировал фиаско обезьяны следующим образом: "Теперь вопрос, почему человек в конце концов решает задачу легко, и какими детальными физиологическими процессами определяется поведение обезьяны? Надо думать, что к решению той же задачи человек подходит потому, что имеет общее понятие о форме, а у обезьян этого, очевидно, нет. Обезьяна каждый день начинает снова" (Павловские среды, 1949. Т. 2. С. 296).
В этих выводах Ивана Петровича заметна игнорация как фактора времени, так и фактора эволюционности любого процесса.
Павловские обезьяны имели в своем распоряжении от 15 до 60 минут, пока продолжался эксперимент. Такие эксперименты проводились 2-5 раз в месяц в течение двух лет.
Homo на решение задачи, вполне сопоставимой по сложности с "павловской задачей", имел не менее, а возможно, и более двух миллионов лет. От него требовалось сопоставить форму каменных скребков и рубил - с возможностью воздействия ими на мучительный процесс добывания еды. (Вырубку из подтухших туш относительно съедобных фрагментов.)
Для любого существа с полноценным мозгом этот срок кажется вполне достаточным, чтобы получить понятие о связи формы предмета с эффективностью его использования.