Почти сто лет назад официально закончилось Средневековье, но на Британских островах по-прежнему казнят обвиненных в колдовстве.
У Корраг так погибла сначала бабушка, а потом и мать. Теперь и сама юная знахарка брошена в тюрьму, а на городской площади неспешно строится эшафот. Для суеверных обывателей она проклятая ведьма, для узурпатора Вильгельма Оранского - свидетельница преступления, совершенного его вассалами в горах Шотландии. Но кем она станет для ирландского священника, которого привела в эту северную глушь секретная миссия?
Содержание:
Глава 1 1
Глава 2 8
Глава 3 23
Глава 4 57
Глава 5 65
Послесловие 66
Благодарности 66
Примечание автора 67
Примечания 67
Сьюзен Флетчер
КОЛДУНЬЯ
Тем, кто был там
В тот день, когда работа бульдозеров на сланцевом берегу вызвала два опасных оползня, я услышала неожиданное предположение: якобы это случилось потому, что рабочий потревожил могилу Корраг.
Она была знаменитой колдуньей из Гленко… Интересно то, что, несмотря на дурную репутацию этой женщины, ее тело должно было упокоиться на погребальном острове Эйлин-Мунде. По словам местных жителей, как бы ни бушевало море, оно обыкновенно успокаивалось, чтобы допустить лодку к месту захоронения. В случае с Корраг шторм не прекратился, пока наконец ее не похоронили рядом с тем местом, где сейчас проходит дорога. Надо сказать, в Хайленде острова очень часто использовались для погребения.
Следует помнить, что волки в этих краях исчезли гораздо позже, чем в южных землях.
Барбара Фэйрвезер. Журнал "Клан Доналд". 1979. № 8
Леса учат лучше книг. Животные, деревья и скалы откроют тебе то, чего ты не найдешь нигде.
Св. Бернард Клервоский (1090–1153)
Эдинбург
18 февраля 1692 года
Джейн, я не могу припомнить такой изнуряющей зимы. Вот уже несколько недель меня окружают лишь лед да буран. Жестокий северный ветер проникает в комнату и колышет пламя свечи, у которой я пишу это письмо. Он задувал ее уже дважды. Мне стоит поторопиться, пока она не погасла совсем.
Я хочу сообщить тебе новости - скверные, как погода за окном.
Эдинбург дрожит и кашляет, а еще там слышен шепот. В переулках и лавочках вполголоса сплетничают о вероломстве и резне в диких областях Хайленда. Смерть всегда жестока в тех краях, но я слышал, что эти убийства были особенно бесчеловечны. Говорят, был вырезан целый клан. Гости напали на хозяев и закололи их в их же собственных постелях.
Это отвратительно само по себе. Но это еще не все.
Джейн, я слышал, это сделали солдаты.
Ты лучше любого другого знаешь мои убеждения. Ты знаешь мое сердце, и если это правда - если руки солдат совершили кровавое деяние, - тогда, без сомнений, то был приказ короля (или принца Оранского, самозванца, ведь я не могу назвать его своим королем).
Я должен отправиться в ту долину. Говорят, это дикие, глухие места, и нет сомнений, что в сию пору года они занесены снегом, но таков мой долг. Я должен выяснить все, что смогу, и обнародовать добытые сведения, любовь моя, потому что, если за чудовищным злодеянием стоит Вильгельм, мой рассказ может послужить становлению нашего дела и свержению узурпатора. Все, чего я желаю, как тебе известно, - это возвратить на трон подлинного короля.
Молись об успехе моего предприятия. Проси Господа о его безопасном и должном исходе. Молись о жизни всех наших братьев, ведь мы подвергаем себя огромной опасности во имя Его. И помолись еще о погоде, хорошо? Меня мучит кашель из-за проклятого снега.
Свеча оплывает. Пора заканчивать письмо, или скоро придется писать у пламени очага, а его света недостаточно для моих глаз.
В любви Господней и моей,
Чарльз
Глава 1
I
Или я буду думать о том, что услышала от него.
В свои последние минуты покоя я буду думать о тех мгновениях, когда он был рядом. О том, как нежно сказал "ты"…
Кто-то называет это место темным - словно среди холмов нет ни капли доброты. Но я знаю, что там было добро. Я взбиралась на заснеженные вершины. Я припадала к озеру и пила из него, а мои волосы плавали в воде, и я поднимала голову, чтобы увидеть, как опускается туман. В чистую морозную ночь донесся волчий вой с горы Бидеан-нам-Биан, хотя мне говорили, что все волки ушли из этих мест. Это был такой долгий, печальный зов, что я прикрыла глаза, чтобы послушать его. Думаю, волк оплакивал свою смерть или наш конец - будто бы знал. Те ночи не были похожи на остальные. Холмы чернели на фоне темно-синего полотна звездного неба, как вырезанные из ткани. Я видела звезды и раньше, но они никогда не были такими.
Вот какими были ночи в долине. А днем это было царство скал и облаков. Днем я бродила среди зелени и собирала травы на болотах, а потому руки мои покрывались пятнами. Я вечно промокала до нитки и пахла торфом. Олени ступали своими тропами. Я тоже ходила по ним или устраивалась отдохнуть на оленьих лежках, еще не успевших остыть. Я смотрела человеческими глазами на то, что видели черные звериные глаза. Те дни были сотканы из мелочей. Как речные потоки, разделяющиеся, чтобы обогнуть скалу, и соединяющиеся вновь.
Место не было темным. Нет.
Мне приходилось искать ее - темноту. Приходилось сталкивать валуны с их насеста или забредать в пещеры. Летние ночи такие яркие, так наполнены светом, что я сворачивалась в клубок, как мышь, закрывала глаза руками, и только так мне удавалось обрести хоть немного темноты, чтобы поспать. Я даже сейчас так сплю - сжавшись в комок.
Я подумаю об этом. В последние мгновенья своей жизни. Я не стану вспоминать мушкетные выстрелы или то, как пахло около Ахнакона. Не буду думать о крови.
Я подумаю о вершине северного хребта. Как развевались волосы вокруг моего лица. Как я видела долину, то светлую, то темную из-за бегущих над ней облаков, или как он стоял рядом и сказал: "Ты изменила меня". Я подумала: "Я дома", стоя там. Я подумала: "Это мой дом".
Дом, для которого я предназначена.
Он ждал меня, и я наконец нашла его.
Я рождена для мест, куда не ходят люди: для лесов или для мягкой болотной почвы, где утопают ноги и ты идешь со звуком "чав-чав". Ребенком я часто бродила по болотам. Наблюдала за лягушками или слушала тростники, качающиеся на ветру, и мне нравились их песни. Вот как я узнавала себя. "Видишь?" - спрашивала Кора, улыбаясь.
Она тоже была создана для таких мест. Она мела оборками юбок грязь и мокрый песок. Она вечно была перемазана соком ежевики и других плодов, а одно время жила в старом водяном колесе, спала на его мягкой зеленой древесине. Она говорила, что была очень одинока там, но добавляла: "Скажи, а был ли у меня выбор?!" Да уж, выбора действительно не было. Мы не можем жить как все. Мы стараемся, очень стараемся. Мы ходим в лавки и говорим "здравствуйте". Мы помогаем сгребать сено и собирать яблоки для сидра с деревьев, вокруг которых гудят мохнатые пчелы, но достаточно самой малости - пробежит ли заяц, или луна блеснет необычным светом, - чтобы вместо нас появились "ведьмы". "Шлюхи". Люди удивленно изгибают брови. Они требуют веревки, чтобы связать нас, а нашу душу охватывает такая печаль, такой страх за свою маленькую жизнь, что мы вновь бежим в безлюдные места, а люди еще злее шипят: "Ведьма… Она живет одна… Я слышала, что она скрывается…" Но где еще может быть безопасно? Только не в городе. Все, что оставалось Коре, - это жизнь в горных долинах или на вершинах гор. Где могучий ветер сгибал деревья до земли и срывал с них листья. Обычные люди не забредали туда, в отличие от нас.
Я жила в пещерах, в лесах. Мои ноги были изранены терниями. Когда я приходила в город, чтобы купить яиц или молока, жители крестились и плевали через левое плечо. Они шипели мне вслед. Я слышала за спиной рвотные звуки, словно кошка выташнивает кости птички, которую съела целиком, с когтями и перьями. Они цедили: "Мы знаем, кто ты…" Неужели знали? Им казалось, что да. Правду из моей английской жизни - что я родилась в снегу и любила болотистые места - люди вплетали в собственную ложь: например, говорили, будто бы однажды я вздернула плечо и превратилась в ворону. Но я никогда не делала этого.
Я жила на свободной земле. На вересковых склонах, обдуваемых ветром.
Я жила в хижине, которую сделала сама, своими руками, - из мха, веток и камней. И горы знают, как ночью я сворачивалась в клубок.
А теперь? Теперь я живу здесь.
За решеткой, в кандалах.
Идет снег. Через окошко я вижу, как он падает с неба. Кажется, прошло уже много месяцев, наполненных лишь падающим снегом, холодом и голубоватым льдом. Много месяцев, когда изо рта вырываются облачка белого пара. Я выдыхаю, смотрю, как они поднимаются вверх, и думаю: "Вот она я. Я еще жива".
Я люблю снег. Всегда его любила. Я родилась в декабре, когда свирепые морозы лютуют над закостеневшей землей, а люди в церкви поют о трех мудрецах и звезде под аккомпанемент собственных стучащих зубов. Кора говорит, что погода, в которую ты родился, - твоя на всю жизнь, твоя собственная погода. "Ты будешь сиять ярче в буран", - сказала она мне.
Я поверила - она родилась под раскаты грома, и в ее глазах всегда бушевала буря.
Так что снег и холод - это мое. В моей жизни были особенные зимы. Я слышала, как рыбы бьются об лед. Я видела, как замерзает спусковой крючок и ружье не может сделать "бах", хотя в конечном счете это никогда не мешает забрать человеческую жизнь. Однажды высоко в Шотландских горах я прокопала дыру в сугробе голыми руками и заползла туда, и солдаты пробежали мимо, не зная, что я скорчилась под снегом. Меня не напугать морозом. Люди умирают от холода, а я не умерла. Моя кожа ни разу не посинела, ни разу - один человек сказал, что меня согревает адский огонь, который струится в моих венах, и потребовал "связать шлюху". Какой там адский огонь! Просто я родилась в снежную погоду, и мне было трудно выжить. Я хотела остаться в этом мире. Поэтому я выжила и выросла сильной.
Кроме того, зима - безлюдное время года. Безопасное. Кому захочется выходить в морозную ночь или снежное утро? Немногим и по необходимости. В дни скитаний, когда меня несла серая кобыла, а в голове звенело "северо-запад", я могла за целые дни никого не встретить. Только мы, мчащиеся галопом, - я и моя кобыла, и снежные хлопья в наших волосах. А когда мы видели людей, это чаще всего были отчаянные бродяги - цыгане, буйнопомешанные или разбойники. Пьяницы. Один или два вора. И бегущие от охотничьих ружей лисы с безумными глазами - с тем диким выражением ужаса, который знаком и мне. Один раз я обнаружила людей, стоящих на коленях в темном шотландском лесу, - с открытыми ртами они принимали Тело Христово, а священник говорил что-то церковное. Я смотрела и думала: "Почему здесь? Почему ночью?" Так и не поняла. Я никогда не была сильна в том, что касается Бога или политики. Но я знаю, что коленопреклоненные люди были ковенантерами, а это слово пахнет порохом. Их могли убить за молитвы, а потому они вершили свои ритуалы в лесах, ночью.
Как-то мой путь пересекся с тропинкой такой же одинокой девчонки. Моего возраста или даже моложе. Мы встретились среди деревьев Лоуленда, в ранние часы; наши руки соприкоснулись, наши глаза говорили: "Будь осторожной. Будь благоразумной и постарайся уцелеть". Кого еще так ненавидят, как нас? Кто еще более одинок, чем та, которую назвали ведьмой? На короткий миг мы стали друзьями. Но мы - те существа, на кого охотятся: она, лиса и я. Так что я пошла тем путем, откуда пришла она, а она двинулась по моей прежней дороге.
"Ведьма". Как тень, всегда неподалеку.
Есть и другие названия: "колдунья", "шлюха". "Нечисть". Часто еще "блудница". И такие слова, которые собаке сказать постесняешься, - но они с легкостью прилипали ко мне. Я тащу их на себе. "Мерзкое существо" - так обругали меня однажды, будто я плевок на улице, будто даже не человек. Я плакала после этого. Когда-то в лавке Кора была "подстилкой Сатаны".
Но "ведьма"…
Старейшее из названий. Худшее. Я знаю, какое это вязкое, грязное, тяжелое слово. Знаю, как кривится рот, когда его выплевывает. Мне кажется, люди ненавидят это слово больше других, даже больше, чем "хайлендер" или "папист". Некоторые не произносят "Вильгельм", будто это имя источает яд, и я знаю, многие не хотят, чтобы он оставался королем. Но сейчас он король. А я всегда была "ведьмой".
Мое рождение в декабре было трудным. Мать потеряла слишком много крови, она все время изрыгала проклятия, от сильной боли она кричала так долго, что сорвала голос. Будто было два голоса - ее и дьявола, именно так говорили люди, которые слышали ее рев из церкви. Я вывалилась под этот крик. Я выскользнула на голубоглазую землю, искрящуюся под звездным небом, а мать плакала от счастья, но понимала что жизнь моя должна пройти так же - в холоде, лишениях, под открытым небом.
"Ведьма", - сказала она, плача.
Она была первой, кто назвал меня так.
Позже, на рассвете, она дала мне имя.
Сейчас я произнесу его. "Ведьма…" И облачка дыхания делают слово белым, закручивают его в колечки.
Я пыталась говорить: "Мне не больно" - и улыбаться. И я размышляю о том, что "ведьма" в какой-то степени была даром - взгляните на мою жизнь… Взгляните на ту красоту, что "ведьма" мне подарила. Какие рассветы, когда горизонт окрашивается розовым, а водопады, а длинные серые пляжи у грохочущего моря… Но поглядите на людей, которых я встретила, - что это за люди! Я узнала великие судьбы. Я познакомилась с мудрыми, щедрыми, благородными душами, а ведь ничего этого не было бы, не будь "ведьмы". А что за любовь она показала мне!.. Не будь "ведьмы", я никогда бы не встретила мужчину, который заставил меня думать каждый миг: "Он, он, он". Он тот, кто заправил прядь волос мне за ухо. Он тот, кто сказал "ты"…
Аласдер.
Все это благодаря "ведьме". Так что, возможно, в конечном итоге она была ценой.
Я жду смерти. Я думаю о нем и удивляюсь, как много дней потратила на эту мысль. Я поворачиваю ладони и вглядываюсь в них. Я чувствую кости под кожей - кости голеней, узких бедер - и размышляю, что будет с ними, когда меня не станет.
Я размышляю о многом.
Например, кто будет помнить меня? Кто знает мое настоящее имя - мое полное имя? "Ведьма" - вот что будут кричать, даже когда я буду умирать. "Ведьма", пока темное небо не наполнится огненным светом.
Мне представляется, что я прожила несколько жизней. Мне кажется, что у большинства людей жизнь одна и они не знают другой, и это хорошо; возможно, так лучше - но это не то, что было предначертано мне. Я будто лист, гонимый ветром.
Четыре жизни, словно четыре времени года.
Какая из них самая интересная? Я бы прожила их вновь, в каждой было что-то хорошее. Я хотела бы вернуться в домик у ручья, где кошки дремлют на карнизе. Или побродить в густом ильмовом лесу - он был пестрый, полный разных корешков. Кора называла его другом знахарки, потому что нашла в нем большинство своих снадобий. Именно там я впервые вывихнула плечо, а еще там водились великолепные фазаны, которых мы иногда ловили и ели.
Или я хотела бы вернуться в свою вторую жизнь. Моя вторая жизнь - как полет. В ней были дикие земли, и ветер, и грязь, летящая в лицо из-под копыт. Я любила ту серую кобылу. Я запускала пальцы в ее гриву, когда она мчалась галопом милю за милей, храпя и взметая комья земли. Я цеплялась за нее, думая: "Вперед! Вперед!"
Но мою третью жизнь я хотела бы повторить больше всего. Жизнь в долине. Я прожила ее слишком быстро - то была очень короткая жизнь. Это самое лучшее, что случилось со мной, - ведь именно тогда я смотрела на свое отражение и думала: "Наконец-то ты там, где должна быть". А разве я где-то еще встречала людей, которые не возражали против моего присутствия? Они сунули мне в руку чашку и сказали: "Пей". Они оставляли кур у моей хижины - это у них было выражением благодарности, - и при встрече со мной они приветственно поднимали руку, а ведь я мечтала об этом всю свою одинокую жизнь. Все, чего я так сильно хотела, - это любовь и дружба. Хотела жить среди людей и думать: "Это мое племя. Мой народ". Такой была моя третья жизнь.
А четвертая вот эта - здесь.
Да, я все-таки рождена для безлюдных мест. Но это потому, что меня сделали такой те, кто следил за мной и не доверял сероглазой девчонке и ее травам. Они предназначили меня для безлюдных мест, шипя: "Ведьма". Они выгоняли меня вверх, вверх, к напоенным воздухом вершинам.
Но на самом деле единственное мое желание - провести больше времени с людьми, с теми горцами, которые никогда не обращали внимания на испачканные руки, спутанные волосы и английский говорок, и которые, как и я, замедляли шаг, чтобы посмотреть на гусей, летящих на юг.
Так что я предназначена для безлюдных мест - я принадлежу ветру и деревьям.
Но я считаю, что прежде всего предназначена для хороших, добрых людей.
Таких, как Аласдер. Таких, как Кора. Таких, как предводитель клана, который теперь мертв.
Еще я думаю о Гормхул, о том, какой она была в ночь перед резней, - поднесла руку к моей щеке, но не дотронулась до нее, будто боялась прикоснуться ко мне. Она сказала: "Грядет кровь", но она сказала и еще кое-что: "Тебя найдет человек. Человек придет к тебе и увидит твои железные запястья, твои маленькие ноги. Он напишет кое о чем… о таком…"
О чем были эти слова? Я отмахнулась от них, как от назойливой мухи. Я думала, что белена говорит в ней или она бредит. Я смотрела на Гормхул под падающим снегом и качала головой. "Нет… Мои запястья?" Я поглядела на свои руки и подумала: "Они розовые и сделаны из плоти. Они в порядке". Это говорила трава, без сомнения. Зубы Гормхул были зелеными от нее.
Но кровь пролилась в Гленко, как она и сказала. Кровь пришла.
"Тебя найдет человек".
Я слышу эти слова сейчас.
Кто говорит их? Это я говорю. Я произношу слова Гормхул и вспоминаю, как она смотрела на меня. Вижу глубокие морщины, оставленные лишениями на ее лице, и как кожа просвечивает под белоснежными волосами. Я думаю, вдруг она тоже мертва? Может быть, так и есть. Но мне кажется, она все еще живет на той вершине, открытой всем ветрам.
"Тебя найдет человек… Железные запястья…"