LIII
Ровно в семь часов Филипп и его поверенный, которого он выбрал секундантом, уже приехали в своей колымаге на аллею Мюэт. Почти в это же время Амори слез с лошади, а его друг Альбер выпрыгнул из элегантного кабриолета.
Друг Филиппа имел некоторый опыт в подобных делах. Вот почему он привез свои шпаги и пистолеты, считая, что Филипп, как оскорбленная сторона, имеет право пользоваться собственным оружием.
Альбер не возражал, он получил указание от Амори уступать по всем пунктам, поэтому все было быстро урегулировано. Договорились, что будут сражаться на шпагах и воспользуются шпагами Филиппа, которые представляли собой обычное армейское оружие.
После этого Альбер достал портсигар, галантно предложил сигару поверенному, после его отказа закурил сам, спрятал портсигар в карман и подошел к Амори.
- Все! Мы договорились, - сказал он. - Вы бьетесь на шпагах. Будь снисходительнее к этому бедняге.
Амори поклонился, положил на землю шляпу, фрак, жилет и подтяжки. Филипп, подражая ему, сделал то же самое. Филиппу предложили на выбор две шпаги. Он взял одну так, как обычно брал трость. Вторую подали Амори, и он принял ее без аффектации, но с изящным поклоном.
Затем противники сблизились, скрестив кончики шпаг в шести дюймах от острия, и секунданты отошли, один налево, другой - направо, сказав:
- Начинайте, господа.
Филипп не заставил себя ждать и атаковал с отважной неловкостью, но первым же движением Амори выбил шпагу из его рук, которая, кружась в воздухе, отлетела на десять шагов от сражающихся.
- Неужели это все, что вы умеете, Филипп? - спросил Амори, тогда как его противник вертел головой, пытаясь понять, куда девалась его шпага.
- Еще бы! Прошу прощения, но я вас предупреждал, - ответил Филипп.
- Тогда возьмем пистолеты, - сказал Амори, - шансы будут равные.
- Берем пистолеты, - сказал Филипп, готовый решительно на все.
- Итак, - сказал Альбер, чтобы сказать хоть что-нибудь, - вы настаиваете на этой дуэли, Амори?
- Спросите у Филиппа.
Альбер повторил вопрос, обращаясь к противнику.
- Как, настаиваю ли я? - сказал Филипп. - Конечно, я настаиваю. Меня оскорбили, и если Амори не извинится…
- В таком случае, истребляйте друг друга, - сказал Альбер. - Я сделал все, что мог, чтобы предотвратить пролитие крови, и мне не в чем будет себя упрекать.
Он сделал знак груму Амори подойти и подержать сигару, пока он будет заряжать пистолеты.
Все это время Амори прогуливался по аллее, срубая головки маргариток и лютиков кончиком шпаги.
- Кстати, Альбер, - сказал вдруг Амори, поворачиваясь к нему, - само собой разумеется, что господин Филипп, как потерпевший, стреляет первым.
- Прекрасно, - сказал Альбер, заканчивая начатую операцию, а Амори продолжал косить лютики и маргаритки.
Закончив все приготовления, стороны перешли к обсуждению условий: противники, находящиеся в сорока шагах один от другого, должны были медленно сближаться до расстояния в двадцать шагов.
Договорившись обо всем, секунданты тростями отметили точку остановки, поставили противников на нужном расстоянии, вручили каждому по пистолету, трижды хлопнули в ладони, и после третьего сигнала дуэлянты медленно двинулись вперед.
Они едва сделали четыре шага, как пистолет Филиппа выстрелил. Амори не шевельнулся, но Альбер уронил сигару и схватился за шляпу.
- Что такое? - спросил Филипп, обеспокоенный направлением, в котором полетела его пуля.
- Вот что, сударь, - сказал Альбер, просовывая палец в дыру на своей шляпе, - если бы вы играли в биллиард, это был бы прекрасный удар, но поскольку вы на дуэли, то это очень неловкий выстрел.
- В чем дело, черт побери? - закричал пораженный Амори, хохоча против своей воли.
- Дело в том, - ответил Альбер, - что теперь мне, а не тебе принадлежит право ответного выстрела. Оказывается, сударь стреляется со мной. Дай же мне твой пистолет и покончим с этим.
Все присутствующие посмотрели на бедного Филиппа, который, молитвенно сложив руки, рассыпался перед Альбером в извинениях, совершенно искренних, но настолько комичных, что они не могли удержаться от смеха.
В этот момент какая-то карета выехала из боковой аллеи на аллею Мюэт. В человеке, который, высунувшись из нее, кричал изо всех сил: "Остановитесь, друзья, остановитесь!" - Амори и Филипп узнали их общего друга, старого графа де Менжи.
Амори отбросил пистолет и подошел к Альберу, а тот, в свою очередь, к Филиппу, продолжавшему держать в руке разряженный пистолет.
- Дайте его сюда, - сказал ему поверенный. - Дьявол! Ведь закон запрещает дуэли!
И он вырвал пистолет из рук Филиппа, который не переставал извиняться перед Альбером и не слушал, что ему говорят.
- Право, господа, из-за вас мне в моем возрасте приходится бегать, - сказал граф де Менжи, подходя к ним. - Слава Богу, я приехал вовремя, потому что я не слышал выстрелов.
- Ах, господин граф, - сказал Филипп, - я ничего не понимаю в оружии, я нажал на спусковой крючок раньше нужного времени и чуть не убил господина Альбера, в чем приношу ему самые искренние извинения.
- Как, разве вы стрелялись с ним? - удивился граф.
- Нет, с Амори, но пуля повернулась в дуле пистолета, и не знаю, уж как получилось, но, целясь в Амори, я чуть не убил этого господина.
- Господа, - сказал граф, решив, что пора перевести разговор в серьезное русло, соответствующее подобному делу. - Господа, прошу вас оставить меня с господином Амори и Филиппом.
Поверенный, поклонившись, и денди, закурив другую сигару, немного отошли, оставив графа с Амори и Филиппом.
- Итак, господа! Что означает эта дуэль? - сказал им граф. - Разве мы об этом договаривались, Амори? Скажите же, ради Бога, из-за чего вы стреляетесь с господином Филиппом, вашим другом?
- Я стреляюсь с Филиппом потому, что он компрометирует Антуанетту.
- А вы, господин Филипп, какова ваша причина?
- Потому что Амори меня оскорбил.
- Я вас оскорбил, потому что вы бросаете тень на Антуанетту, и господин граф сам предупредил меня…
- Извините, господин Филипп, - сказал граф, - разрешите мне сказать пару слов Амори.
- Господин граф…
- И не уходите, я поговорю с вами потом.
Филипп поклонился и отошел на несколько шагов, оставив господина де Менжи и Амори вдвоем.
- Вы меня не поняли, Амори, - заговорил господин де Менжи. - Кроме Филиппа, был еще один человек, компрометирующий мадемуазель Антуанетту.
- Еще один человек? - вскричал Амори.
- Да, и это вы. Господин Филипп компрометировал ее своими пешими прогулками, а вы - конными.
- Что вы говорите? - воскликнул Амори. - Неужели кто-то мог подумать, что я имею претензии на Антуанетту?
- Представьте себе, сударь, что мой племянник считает вас единственным серьезным претендентом на руку мадемуазель де Вальженсез и отступает перед вами, а не перед господином Филиппом.
- Отступает передо мной, сударь! - изумленно заговорил Амори. - Передо мной! И кто-то мог подумать!..
- А что тут удивительного!
- И вы говорите, что он отступает передо мной?
- Да, если только вы не заявите официально, что не имеете никаких претензий на ее руку.
- Сударь, - сказал Амори, делая над собой заметное усилие, - я знаю, что мне делать, положитесь на меня. Я человек быстрых решений, и уже до вечера вы узнаете, что я достоин вашего доверия и следую вашему совету, который, как я понимаю, вы мне даете.
И Амори, поклонившись господину де Менжи, собрался уйти.
- Как, Амори, вы уходите, ничего не сказав Филиппу?
- Да, действительно, я должен извиниться перед ним.
- Подойдите, господин Оврэ, - сказал граф.
- Мой дорогой Филипп, - заговорил Амори, - теперь, когда вы стреляли в меня или по крайней мере в мою сторону, я могу вам сказать, что от всего сердца сожалею о том, что обидел вас.
- Друг мой, - вскричал Филипп, пожимая руку Амори, - видит Бог, я не хотел тебя убивать, я попал в шляпу твоего секунданта и очень сожалею о своей оплошности.
- В добрый час, - сказал господин де Менжи, - мне очень нравится, когда вы так разговариваете друг с другом. Теперь пожмите друг другу руки, и пусть все хорошо кончится.
Молодые люди, улыбаясь, обменялись крепким рукопожатием.
- Сударь, - сказал Амори, - вы, кажется, хотели поговорить с Филиппом. Я ухожу и выполню то, что я решил.
Он поклонился и медленно удалился, как человек, чувствующий серьезность поступка, который он собирается совершить. Он коротко поблагодарил Альбера, вскочил на лошадь и ускакал.
- Теперь мы одни, господин Филипп, - сказал граф, - я могу вам признаться, что господин де Леонвиль был прав, упрекая вас в том, что ваши ухаживания компрометируют Антуанетту. Я не знаю, сумеет ли Антуанетта с ее красотой и богатством выйти замуж после этой истории.
- Сударь, - сказал Филипп, - я только что признал мою неправоту, и я могу это повторить. И я знаю, как исправить мою вину. Я человек медленных решений, но, если я принял решение, ничто не изменит его. Сударь, имею честь откланяться.
- Но что вы собираетесь делать, Филипп? - спросил господин де Менжи, опасаясь, что под важным видом Филиппа кроется новая глупость.
- Вы будете довольны мной, сударь. Вот все, что я могу вам сказать, - ответил Филипп.
И, низко поклонившись, он тоже ушел, оставив господина де Менжи в глубоком изумлении.
- Дорогой друг, - сказал Филипп своему секунданту, - мне очень нужен фиакр для длительной поездки. Поэтому прошу вас дойти пешком до станции Этуаль, где вы найдете омнибус.
- Послушайте, сударь, - сказал Альбер, который все еще держал в руке пистолет Амори, - неужели вы уедете, не позволив мне сделать ответный выстрел?
- Ах, действительно… - пробормотал Филипп, - я совсем забыл… Если бы измерили расстояние, где мы…
- Ни к чему, - ответил Альбер, - и так хорошо, только не двигайтесь.
Филипп встал как вкопанный, глядя на Альбера, целящегося в него.
- Что вы делаете? - в один голос закричали поверенный и господин де Менжи, бросаясь к Альберу.
Но не успели они сделать и четырех шагов, как прозвучал выстрел, и шляпа Филиппа покатилась по траве, простреленная в том самом месте, где Филипп сделал дыру на шляпе Альбера.
- Теперь, господин Филипп, - смеясь, сказал молодой человек, - вы можете идти по своим делам, мы квиты.
Филипп не заставил себя просить дважды, подобрал шляпу, сел в экипаж, тихо сказал кучеру несколько слов и уехал в направлении Булони.
Альбер подошел к поверенному и предложил ему сигару и место в своей коляске.
Адвокат согласился принять и первое, и второе, Вежливо поклонившись графу, взяв друг друга под руку, они направились к другому концу аллеи, где стоял кабриолет.
- Да простит меня Бог, - сказал господин де Менжи, тоже направляясь к карете, - но мне кажется, что все это поколение просто-напросто сумасшедшее.
LIV
Через час, то есть в половине одиннадцатого, Амори приехал в Виль-Давре к дому господина д'Авриньи. Он ехал очень быстро, боясь, что при меньшей скорости его решимость выполнить задуманное улетучится.
Экипаж Антуанетты тоже подъезжал к крыльцу.
Девушка, узнав Амори в человеке, протягивающем ей руку, не могла удержать радостного восклицания, и яркий румянец заменил бледность на ее щеках.
- Амори, это вы! Это вы! Но, Боже мой, как вы бледны! Вы не ранены?
- Нет, Антуанетта, успокойтесь, - сказал Амори, - ни я, ни Филипп…
Антуанетта не дала ему закончить.
- Но почему у вас такой мрачный и озабоченный вид?
- Я должен сделать господину д'Авриньи важное сообщение.
- Я тоже, - сказала Антуанетта, вздыхая.
Они молча поднялись по ступенькам крыльца вслед за Жозефом и вошли в комнату, где их ждал господин д'Авриньи. Когда они оказались перед ним, старик поцеловал Антуанетту в лоб и протянул руку Амори. Он показался им настолько изменившимся, исхудавшим и неузнаваемым, что они на мгновение остановились от удивления и обменялись взглядом, в котором читалось их тайное опасение. Но настолько они чувствовали себя взволнованными и расстроенными, настолько же господин д'Авриньи казался спокойным.
Они оставались жить и были грустны, он умирал и был весел.
- Вот и вы, дорогие дети, - сказал он племяннице и воспитаннику, - я вас ждал с большим нетерпением. Я счастлив видеть вас и с большим удовольствием посвящаю вам весь этот день. Я вас очень люблю, потому что вы оба молодые, красивые и добрые. Но что случилось? Ваши лица озабочены. Не потому ли, что ваш старый отец уходит?
- О, мы надеемся еще долго встречаться с вами! - воскликнул Амори, забыв, что он разговаривал с человеком, отличающимся от всех других людей. Затем он добавил:
- Я хочу поговорить с вами о серьезных вещах, и мне кажется, что Антуанетта тоже желает подобной беседы.
- Ну что ж, я к вашим услугам, друзья мои, - сказал господин д'Авриньи, и веселость на его лице сменилась заинтересованностью и вниманием. - Садитесь рядом со мной. Антуанетта, садись в это кресло, а ты, Амори, на этот стул. Дайте мне ваши руки, нам хорошо вместе, не правда ли? Погода сегодня прекрасная, небо чистое, а напротив мы видим могилу Мадлен.
Амори и Антуанетта посмотрели на эту могилу и, казалось, набирались решимости, глядя на нее. Однако оба молчали.
- Итак, - продолжал господин д'Авриньи, - каждый из вас хочет мне что-то сказать. Я к вашим услугам, я вас слушаю. Говорите первая, Антуанетта.
- Но… - пробормотала девушка в замешательстве.
- Я понимаю, Антуанетта, - сказал Амори, быстро вставая. - Прошу прощения, Антуанетта, я ухожу.
Антуанетта покраснела, потом побледнела, произнесла несколько извинений, но не старалась удержать го. Амори поклонился и вышел из комнаты, провожаемый растроганным взглядом старого доктора.
- Слушаю тебя, Антуанетта, - сказал господин д'Авриньи, переводя взгляд на девушку, - мы одни, что ты хочешь мне сказать?
- Дядя, - сказала Антуанетта дрожащим голосом, опустив глаза, - вы мне часто говорили, что ваше самое горячее желание - увидеть меня женой любящего человека, уважаемого мной. Я долго колебалась, долго ждала, но поняла, что бывают трудные положения, которые девушка не может разрешить одна.
Я сделала выбор, дядя, не честолюбивый, не блестящий. Но я уверена, что буду любима, и это сделает обязанности супруги легкими и утешительными. Вы хорошо знаете человека, на которого указал мне рассудок, - голос Антуанетты задрожал еще больше, и она посмотрела на могилу Мадлен, черпая там новую силу. - Это господин Филипп Оврэ.
Доктор слушал Антуанетту, не перебивая и не подбадривая, его добрые отцовские глаза были устремлены на нее, и доброжелательная улыбка играла на губах, готовых заговорить.
- Господин Оврэ! Антуанетта, - сказал он, немного помолчав, - среди всех окружавших тебя молодых людей ты выбрала Филиппа Оврэ?
- Да, дядя, - прошептала девушка.
- Но, мне кажется, дитя мое, - заговорил господин д'Авриньи, - ты раз двадцать говорила, что претензии этого молодого человека беспочвенны, ты немного смеялась над бедным влюбленным, который зря терял время.
- Мое мнение изменилось, дядя. Эта постоянная безнадежная любовь, эта вечная преданность тронули меня… и повторяю вам…
И Антуанетта повторила, но гораздо тише и неувереннее, чем в первый раз:
- Я готова, дядя, стать его женой.
- Ну что ж, Антуанетта, - сказал господин д'Авриньи, - так ты приняла решение…
- Да, дядя, - сказала Антуанетта и зарыдала, - и приняла бесповоротно.
- Хорошо, дитя мое, - сказал господин д'Авриньи, - пройди в соседнюю комнату. Мне надо выслушать Амори, он тоже хочет что-то сказать мне. Я тебя позову, и мы еще поговорим.
И господин д'Авриньи взял обеими руками эту юную прелестную головку, посмотрел на залитое слезами лицо и осторожно поцеловал в лоб.
LV
Когда она скрылась в смежной комнате, он громко позвал Амори.
Амори вошел.
- Входи, сын мой, - сказал господин д'Авриньи, указывая ему на место, которое он ранее занимал рядом с ним. - Поведай и ты, что ты хочешь сказать.
- Сударь, - сказал Амори, стараясь говорить твердо, но голос оставался прерывистым и приглушенным, - я собираюсь в двух словах сказать не то, что привело меня к вам, потому что меня к вам приводит желание воспользоваться тем единственным днем в месяце, какой вы уделяете нам, но то, о чем я хотел…
- Говорите же, - сказал господин д'Авриньи, услышав в голосе Амори то же волнение, что он только что заметил в интонациях Антуанетты. - Говори, я слушаю тебя всей душой.
- Сударь, - продолжал Амори, делая новое усилие, чтобы казаться невозмутимым, - вы хотели, чтобы я, несмотря на молодость, заменил вас рядом с Антуанеттой, став ее вторым опекуном.
- Да, поскольку я знал, что ты питаешь к ней братские дружеские чувства.
- Вы добавили также, что хорошо, если бы я поискал среди моих друзей знатного и богатого человека, достойного Антуанетты.
- Правильно.
- Так вот, сударь, - продолжал Амори, - обдумав, какой человек подходит Антуанетте именем и состоянием, я приехал просить руку вашей племянницы для…
Амори остановился, задохнувшись.
- Для кого? - спросил господин д'Авриньи, тогда как Амори укреплялся в своем решении, бросив долгий взгляд в сторону кладбища.
- Для виконта Рауля де Менжи, - сказал Амори.
- Предложение серьезное и заслуживает быть принятым во внимание, - сказал господин д'Авриньи.
Затем, обернувшись, он крикнул:
- Антуанетта!
Антуанетта робко открыла дверь.
- Иди сюда, дитя мое, - сказал господин д'Авриньи, протягивая ей руку, а другой удерживая Амори на месте. - Входи и садись сюда. Теперь дай мне руку, как Амори дал свою.
Антуанетта повиновалась.
Господин д'Авриньи некоторое время нежно смотрел на них, молчаливых и трепещущих, потом поцеловал обоих в лоб.
- Вы благородные натуры, щедрые сердца, я восхищен тем, что происходит.
- Но что происходит? - спросила Антуанетта дрожащим голосом.
- А то, что Амори любит тебя, а ты любишь Амори.
Оба удивленно вскрикнули и попытались встать.
- Дядя! - сказала Антуанетта.
- Сударь! - сказал Амори.
- Дайте сказать отцу, старику, умирающему, - продолжал господин д'Авриньи с особенной торжественностью. - Не прерывайте меня. Мы снова втроем, как девять месяцев назад, когда Мадлен покинула нас, поэтому позвольте мне проследить историю ваших сердец за эти девять месяцев.
Я читал, что вы писали, Амори. Я слышал, что говорила ты, Антуанетта.
Я наблюдал за вами, я изучал вас в моем одиночестве. После бурной жизни, которую предопределил мне Бог, я разбираюсь не только в болезнях, от каких страдает тело, но и в страстях, от каких страдает душа. Вы любите друг друга, дети мои, повторяю вам, в этом ваше счастье, и я поздравляю вас. А если вы все еще сомневаетесь, я сейчас вам это докажу.
Амори и Антуанетта сидели, потерянные.
Господин д'Авриньи продолжал: